Тень друга. Ветер на перекрестке - Александр Кривицкий

Когда-то один известный поэт обещал мне написать для «Красной звезды» стихи в номер. А потом позвонил и сказал, что, увы, не сможет. «Не выходит?» — спросил я. «Нет, свеча Яблочкова перегорела», — хладнокровно ответил поэт. Я хотел предложить ему пушкинскую свечу, но понял, что имею дело со случаем, когда эмоции, нарастив скорость, «пошли вровень» с бешеным галопом техники.

Все это отступление понадобилось, чтобы объяснить самому себе, почему мы с Павленко так увлеченно читали тогда «Жизнь и приключения А. Болотова, описанные самим им для своих потомков». Автор известен русской науке как один из основоположников отечественной агрономии.

Он был издателем журнала под названием «Сельский житель». Его труд «О разделении полей» был первым в нашей стране руководством по введению севооборотов. Ему принадлежат ценные ботанические описания сорных, лекарственных и культурных растений. До сих пор не потеряли значения его работы в области плодоводства. Он сам создал новые сорта яблок, груш, слив.

Специалисты утверждают: именно Болотов обнаружил явление дихогамии — разновременного созревания тычинок и пестиков обоеполых цветов — и первым в мировой науке правильно оценил это явление как важнейшую предпосылку для перекрестного опыления.

Правда, страницы мемуаров, посвященные занятиям автора сельским хозяйством в его имении Дворяниново Тульской губернии, мы пропускали тогда без всякого интереса. Зато с жадным вниманием читали все, что относилось к его неоседлому образу жизни.

Болотов долгое время носил военную форму и начал действительную службу армейскую с шестнадцати лет, сразу получив чин сержанта. В 1762 году он вышел в отставку, а мемуары свои закончил уже глубоким стариком. Умер он через двадцать лет после изгнания Наполеона из русских пределов, прожив без малого сто лет. Целый век.

Такому человеку, да еще наблюдательному, с большим вкусом к подробностям, есть что вспомнить. А самое главное — для тех, кому случилось перечитывать записки Болотова зимой сорок первого года в холодной комнате редакции на улице «Правды», — самое главное заключалось, повторяю, но в агрономии.

Как уже было сказано, Болотов молодым, двадцатидвухлетним офицером участвовал в Семилетней войне и победителем ступил на землю Пруссии. Вот что нам дорого было в тех страницах истрепанного тома. Вот что волновало наше воображение в долгие бессонные ночи первых месяцев войны.

Что ни говорите, а мемуары обычно пишутся для современников. Хочется договорить, доспорить, отстоять свою точку зрения. Андрей Болотов уверенно предназначил свои воспоминания «для потомков».

Был он «с царем в голове» — фигурально, в том смысле, что умен, и буквально — по своим воззрениям дворянина-крепостника. Характером же обладал незлобивым, отличался рассудительностью, широким кругозором в международных делах.

Он определенно что-то предвидел. Его рассказы об эпизодах Семилетней войны, замечания о расстановке политических сил в Европе, оценки источников агрессивных вожделений Фридриха прусского словно были рассчитаны «на вырост».

Тогда, в 1941 году, читая его книгу, мы особенно остро ощутили, как сплетены и связаны в тугой узел прошлое, настоящее и будущее. Вот ведь совсем другая война идет, иным стало ее социальное содержание, резко, неузнаваемо изменились формы боевых действий и технические средства борьбы, а волнуют эти старые записки, будоражат душу.

Мемуары Болотова я притащил из своей домашней библиотеки (комната моя в Замоскворечье, на Коровьем валу, стояла о трех стенах, четвертая все-таки отошла чуток в результате бомбардировки — дом был ветхий).

Гигантский масштаб войны 1812 года как бы заслонил собой в отечественной истории другие военные вехи. Отголоски канонад Семилетней войны доносились до нас из такого дальнего далека, что были еле слышны.

Видели мы ее в целом, как гряду леса на горизонте, не различая отдельных деревьев. Знали: началась она с захвата Саксонии прусским королем. Фридрих II вел остроагрессивную политику в Европе. На одной стороне выступали тогда Россия, Австрия, Франция, Швеция, Саксония, Испания. На другой — Пруссия, Англия, Португалия. Одни государства дрались друг с другом из-за колоний — Англия вытесняла Францию из Индии и Канады. Россия же не хотела и не могла допустить прусского владычества на европейском континенте.

Идеи пангерманизма зародились давно. От Фридриха II, через Гитлера вплоть до божка неонацизма Штрауса с его «Проектом для Европы» наших дней тянется тяжелая цепь событий — звеньев, откованных в адской кузне интриг, провокаций, агрессий.

Мемуары Болотова приблизили к сознанию и сердцу картины той далекой войны, и мы с Павленко просто упивались описаниями боев, выигранных русскими войсками. Крупное дело у деревни Гросс-Егерсдорф сбило спесь с чванливого Фридриха.

В сиянии гренадерских штыков померкла раздутая слава кавалерии Зейдлица, считавшейся в Европе непобедимой. Именно тогда начался закат «косой атаки» Фридриха, пугавшей современные ему армии своей неотвратимостью. Удар по одному из флангов неприятеля — «косая атака» в линейном боевом порядке — неизменно приносил пруссакам победу.

Но в сражениях с русскими этот прием потерпел крах. У Гросс-Егерсдорфа на угрожаемый фланг стали лейб-гренадеры, и об их стойкость разбилось наступление неприятеля. Кавалерия Зейдлица — эскадроны несущихся галопом драгун — поворачивала под сосредоточенным огнем русской пехоты. Кони поднимались на дыбы и сбрасывали всадников.

Только что сбитая в правильные квадраты лавина кавалеристов рассыпалась и, опустошенная, в беспорядке мчалась назад. А ей вслед неумолимо двигались российские гренадеры-усачи в беловато-серых епанчах и черных кожаных шапках. Они шли, чтобы схватиться с прусской пехотой и подмять ее под себя. В бою под Гросс-Егерсдорфом рухнула репутация Фридриха, будто бы непогрешимого тактика.

Сквозь страницы мемуаров Болотова вставали срединные годы XVIII века. В окно, заклеенное узкими полосками бумаги, чтобы от удара взрывной волны стекло не брызнуло вам в лицо и спину сотней острых осколков, заглядывало хмурое утро.

На доступном нам уровне мы обсуждали тактические ухищрения гитлеровского вермахта, особенно такие, как применение в атаках массированного огня автоматчиков, пикирующих бомбардировщиков с завывающими сиренами, или действия истребителей, рвущих с воздуха линии гражданской связи и гоняющихся даже за одиночными машинами в нашем ближнем тылу.

Обсуждали и твердо верили, что в главных категориях войны нет у противника преимуществ, что победит военная организация социализма. А тактические приемы, подобные тем, о каких у нас с Павленко шла речь, и призванные сеять панику среди слабонервных, будут парализованы стойкостью обороны и порывом наступления. Управимся и с вражескими автоматчиками так же, как в свое время русские войска управились с «косой атакой».