ИСКАТЕЛЬ.1979.ВЫПУСК №4 - Сергей Чумаков

Он дал команду уходить на северо-восток, в обратную генеральному курсу сторону, чтобы потом снова начать осторожное движение вперед.

Занесенный в список погибших, «Ванцетти» пробирался во льдах, тащился, словно истрепанная фронтовыми дорогами полуторка по карнизу горной дороги.

Только вместо отвесной скалы были здесь ледовые поля. В промоины между ними забирался пароход, пока брезжил день. Вмерзал и выкарабкивался с помощью динамита. И шел вдоль кромки льдов, которая была сейчас страшнее бездонной пропасти. Снежные заряды сменялись густым туманом, таким же непроглядным, как пурга.

Однажды пароход стал фосфоресцировать. Мачты — новогодние елки с зажженными свечами. Подобные призрачным наконечникам стрел, голубые огоньки холодными светлячками светились повсюду. Бесчисленное множество огоньков.

В призрачном освещении пароход, люди на мостике и на палубах казались пришельцами из иного мира. «Летучий голландец» с живой командой на борту…

Наплыло, заслонило все странное видение: заснеженный зимний лес, согнутые шапками белого снега лапы елей, распущенные волосы тонких ветвей на березах и далекий стук дятла. Потом лес исчез, но легкое потрескивание осталось. Треск издавали огоньки. Только теперь капитан сообразил, что это же огни святого Эльма! Они иллюминировали надстройки, мачты, словно в довоенный праздничный Первомай. Предавали пароход. Кто-то рванулся на ботдек, кого-то на полпути остановил резкий окрик старпома:

— Назад! Вахта, на место!

Да, море и небо предавали судно. «Ванцетти» был виден от самого горизонта. Тучи равнодушно неслись, не просыпая снег, не проливая дождь, не опускаясь туманом. Flo вот наконец они разразились зигзагами молний, грохотом близкого грома. Как по команде, погасли свечи.

Стал^набирать силы ветер. Он принес густой, плотный туман. Слепец «Ванцетти» брел вдоль 75-й параллели, может быть, севернее, а может быть, и южнее ее.

Часами приходилось колдовать над картой, прокладывая курс с учетом бесчисленных поправок на ветер, на течение, на петли в ледяной шуге. Старались- угадать — иного слова не придумаешь — место судна в океане.' Рейс безнадежно затягивался. Рацион пришлось урезать даже кочегарам. Еще опаснее был все увеличивающийся расход пресной воды.

Напряжение первых дней спало. Но расчеты по-прежнему дежурили у орудия и пулеметов круглосуточно, сменяя друг друга. Усиленная вахта вела непрерывное наблюдение за поверхностью океана. Обычный ритм смены вахт полетел кувырком. Продрогшие на пронизывающем ветру люди бросались на, койки, на какое-то время забывались чутким сном. Спали не раздеваясь — спасательные костюмы на расстоянии протянутой руки. Только утомленный, издерганный человек забывался сном, как его уже кто-то тряс за плечо:

— Слушай, пора на вахту.

Никогда еще радист не смотрел с таким вожделением на телеграфный ключ. Так хотелось положить ладонь на рукоятку и отстучать всего два коротеньких слова: «Мы живы». Но это было равносильно самоубийству. Даже по краткому радиосигналу немецкая радиослужба запеленгует судно, доставившее подводному флоту рейха крупные неприятности. А ведь где-то, в какой-то канцелярии уже напечатаны стандартные бланки и разосланы семьям. Черная рукоятка ключа магнитом притягивала руку, и радист даже прикрыл ее коробкой от домино. Он слушал эфир. Безрадостное занятие. Каждый день доносятся безнадежные крики о помощи на английском, испанском, немецком и на родном, русском. Не проходит дня, чтобы в этой проклятой Атлантике не топили кого-нибудь. Сколько же пароходов уже на дне! Эфир попискивал бессмысленными наборами точек и тире — это чьи-то шифровки. Два раза в сутки, в полдень и в полночь, с секундной точностью, по радио кто-то прокручивал на большой скорости магнитофонные ленты. Это переговаривались со своим штабом немецкие подводные лодки. У парохода не было средств, чтобы запеленговать их место. Эти сигналы говорили только, что лодки бродят в океане, возможно, рядом. А то попадал на музыку или песни. Тогда Рудин подключал динамики судовой связи, и по «Ванцетти» разносились заграничные мелодии, чтобы ребятам не было так тоскливо. Вот только сквозь треск радиопомех никак не мог уловить голос Москвы, узнать, что там делается на фронтах. В столовой экипажа висела сводка десятидневной давности, и капитан все время настойчиво напоминал: «Лови Москву, маркони, как хочешь, но лови».

У Веронда было правило раз в день обходить судно. Последние дни выбили из этого ритма. Несколько суток, прошедшие после встречи с лодкой, слились в один долгий-предолгий день. За это время он, кажется, несколько раз забывался в дремоте, а может быть, и нет. Вспомнить не мог. Он остановился на середине трапа между своей каютой и спардеком. Только сейчас сообразил, что решил пройти по судну. Провел рукой по жесткой щетине. Решительно вернулся к себе в каюту. Зашел в ванную, увидел в зеркале чужое, осунувшееся, заросшее лицо. Вслух сказал:

— Дурак! В таком виде идти по каютам!

Разделся, швырнул за дверь одежду. Пустил холодную, Потом горячую, снова холодную воду. Отфыркиваясь, растерся жестким полотенцем. Навел прекрасную, шведской стали бритву, снял тетину. Достал флакон с остатками лосьона фирмы «Жилетт». Стало приятно от легкого аромата, холодка, освежившего лицо. Затем тщательно оделся: белоснежная рубашка, галстук, парадная форма с золотыми шевронами на рукавах и двумя рядами сияющих пуговиц.

Смахнул щеткой невидимые пылинки, навел блеск на ботинках. Слегка сдвинул на ухо фуражку с крабом. Теперь можно было сделать обход.

Двери всех кают — так положено, когда каждый миг может раздаться сигнал боевой тревоги, — были раскрыты настежь. В первой от трапа аппетитно храпел третий помощник. Из следующей доносился резкий стук, прерываемый возгласами;

— Опять поехали, черти!

— Да, держи их, держи!

— Пустой, здесь же пусто было.

Главстаршина загораживал дверной проем. Лишь заглянув через его плечо, капитан понял, в чем дело. Здесь резались в «козла». Один из болельщиков — матрос Машин — поднял голову, и его спокойные глаза вдруг расширились от радостного удивления.

— Ребята, капитан пришел. При полном параде! Уже Исландия?!

— Пока исландское направление, — усмехнулся Веронд. — Которая партия?

— Полуторная

— Как понять?

— Волной наподдало, одну рассыпало.

Веронд пошел дальше. В двух следующих каютах было полутемно, пусто, в четвертой же двое матросов в спасательных костюмах молча сидели напротив друг друга, зажав руки в коленях. Чувствовалось, они не слышат ни стука костей, ни ритмичного пульса машины.