Сказание об Омаре Хайяме - Рубаи Хайям

Али спросил:

-- И ты проделал такой путь только ради этого?

-- Да! -- пылко ответил молодой человек.

-- Чтобы выслушать два три стишка?

-- Нет. Чтобы поговорить с его превосходительством Омаром Хайямом.

Али мрачно поправил:

-- Здесь нет его превосходительства. Здесь работает хаким, который выше его превосходительства. Ты меня понял ?

-- Пусть будет по твоему. Однако я должен видеть его!

Этот молодой человек из далекого Балха был настойчив свыше всякой меры. В его глазах, воспаленных на солнце и ветру, изъеденных пылью пустыни, обрамленных выцветшими ресницами, горел неукротимый огонь, И Али понял, что отделаться от него невозможно. Этот из тех, о ком говорят: "Выгони в дверь -- влезет в окно". Несмотря на длительное путешествие, молодой человек был одет чисто, даже можно сказать, изысканно. Его каба свиде- [К-002] тельствовала о достатке, а чувяки были расшиты серебром.

-- Твой отец погонщик? -- недоверчиво спросил Али.

-- Погонщик двадцати верблюдов, -- ответил молодой человек гордо. -- Мой отец не очень беден и не очень богат. Все, что имеет, отдает своим детям.

-- А много вас?

-- Четверо, -- последовал ответ. -- И все четверо -- мужчины.

Али почему то обрадовался:

-- О, храни вас аллах! Твой отец будет счастлив, если все его [А-017] сыновья столь же настойчивы, как ты!

Он велел подождать во дворе, а сам направился к хакиму.

Омар Хайям сидел один на ковре. Перед ним стояла тарелка с жареными фисташками: их хорошо грызть, когда приходится думать. Думаешь и грызешь, думаешь и грызешь.

-- О многоуважаемый хаким, -- сказал Али, входя в комнату, и покорно приложил правую руку к сердцу.

Хаким посмотрел в его сторону, но мысли его были далеко. Зная это, Али еще раз обратился к Омару Хайяму, пытаясь привлечь к себе его внимание.

-- Слушаю, слушаю, -- произнес хаким.

Али подумал, что эти слова обращены не к нему, а к кому то другому. Он сказал:

-- Тебя хочет видеть некий поэт из Балха...

-- Что? Али повторил.

-- Поэт? -- недоверчиво спросил хаким.

-- Да, поэт.

-- Так отошли его, Али, в караваи сарай. Он, верно, перепутал обсерваторию со странноприимным домом.

И взял пригоршню фисташек.

-- Нет, -- сказал Али.

Хаким удивился.

-- Что нет? Разве я не ясно выразился?

-- О многоуважаемый хаким, да пребудут с тобою все радости земли...

-- Я не люблю витиеватую речь, -- заметил хаким.

-- Что?

-- Речь, говорю, не люблю витиеватую! Изъясняйся по человечески. Ведь ты же не муфтий! " [М-013]

Али перешел на скороговорку:

-- Этот молодой человек пришел из Балха.

-- Много шляется народу по свету, -- проговорил хаким.

-- Он шел с одной целью...

-- С какой же?

-- Только с одной. Повидать тебя, о хаким!

-- Зачем?

-- Я же сказал -- он поэт.

-- Уж лучше бы ты привел немудрящего звездочета. Зачем нам поэт? Особенно мне?

Али твердо стоял на своем. Казалось, настойчивость поэта из Балха перешла к нему.

Али сказал:

-- Он шел по опаленной солнцем земле, на зубах его песок пустыни, и в глазах его пыль пустыни. Один из погонщиков -- отец этого поэта. Отец ничего не жалеет для сына. Он одел и обул его так, чтобы не оскорбить твоих глаз...

-- Мои глаза ко всему привыкли, Али.

-- Он пил вонючую воду и ел гнилую пищу. Гиены пустыни чуть не сожрали его...

-- Это преувеличение, Али.

-- Он шел к тебе, и смерть витала над ним...

-- А другие, которые шли вместе с караваном, разве бессмертны? И очень глупо рисковать жизнью ради стихов, без которых вполне можно прожить.

-- Однако, хаким, ты же не можешь без них!

-- Без стихов?

-- Да! -- дерзко воскликнул Али.

Омар Хайям перемешивал указательным пальцем фисташки. Долго он это делал. Долго и молча.

-- Может быть, молодой человек желает узнать что-либо о светилах? -- наконец проговорил он.

-- Нет. Он только поэт.

Хаким все думал.

-- Может, показать ему обсерваторию?

-- Нет, он желает говорить только о стихах.

-- Какой чудак! -- сказал хаким. -- Зови его. "Ради стихов? -- подумал хаким. -- Ради стихов столько мучений на долгом пути? Какое это будет неисчислимое бедствие, если в один прекрасный день большинство человечества обратится в неистовых поэтов!"

И он встал навстречу гостю, пришедшему издалека. Молодой человек бросился к хакиму и с жаром поцеловал ему руку.

Омар Хайям усадил его, а служитель Али принес кувшин шербета [Ш-007] и кувшин вина.

-- Я недостоин этого! -- воскликнул молодой человек, порываясь встать, -- Я не могу сидеть у правого плеча великого поэта!

-- Сиди, сиди, -- сказал хаким, удерживая поэта. Мы сейчас разберемся во всем, и, ежели обнаружим здесь великого поэта, все будет по твоему.

Молодой человек восхищенно глядел на хакима: ему не верилось, что он рядом, совсем рядом и что они дышат одним воздухом.

Хаким справился об имени поэта из Балха, и тот назвал себя: имя -- Рустам, а по отцу -- Зирак.

-- Рустам эбнэ Зирак? -- спросил Омар Хайям.

-- Да, господин, именно так.

Хаким внимательно оглядел молодого человека и сказал:

-- Мне кажется, что ты сошел со славных страниц великого Фирдоуси.

-- Почему так кажется, господин? -- смущенно произнес Рустам.

-- А по всему... И рост, и молодость... И это имя твое... Что привело тебя сюда?

-- Мы шли долгим и трудным путем, -- сказал Рустам. -- Глаза наши очень часто ничего не видели сквозь завесу желтой пыли, ветер срывал с головы шапки и уносил далеко. Однажды нам казалось, что буря заживо погребет весь караван. Это было между Балхом и Нишапуром. Отец сказал мне тогда: "Вот до чего довели тебя стихи".

-- Стихи? -- удивился Омар Хайям. -- А при чем стихи, когда бушует буря? Или, может, я чего-то не улавливаю?

Молодой человек из Балха что-то хотел объяснить и вроде бы не мог.

-- Стихи сочиняются в свободное время, -- сказал хаким. -- Но когда бушует буря, надо думать и бороться, а не стихи сочинять,

-- О господин мой, ты не так меня понял, -- сказал Рустам вдруг на арабском языке.

Хаким поднял руку:

-- Не утруждай себя, Рустам, я прекрасно понимаю и свой родной. Говори по-нашему...

-- Господин мой, дело в том, что я поэт и приехал сюда, в Исфахан, только чтобы повидать тебя и поговорить с тобой.

-- О чем же?

-- О стихах... О высокой поэзии.

-- Ты, конечно, шутишь, Рустам. -- Хаким взял многократно сложенный лист самаркандской бумаги и развернул. Он оказался картой, на которой изображены моря и реки, города и высокие горы великого царства.

Хаким указал на город Балх, а потом перевел взгляд на город Исфахан и в него тоже ткнул пальцем.

-- Ты видишь? -- спросил он. -- Какое это расстояние? Сколько сот фарсангов, а? [Ф-003]

-- Много, -- ответил Рустам.

-- На караванной дороге встречаются не только оазисы, Рустам. Она полна ловушек: болезней, зверей, разбойников. Песок тоже убивает человека. Очень часто. Если купцы рискуют жизнью, они знают, что это стоит барыша, который сулит им опасное путешествие. А ты почему рисковал?

-- Хотя бы для того, чтобы посмотреть свет, -- сказал Рустам и покраснел.

Хайям отпил вина.

-- Это хорошо! -- сказал он. -- Твой ответ мне нравится. Ради этого можно и рискнуть. То, что увидел глазами и пережил сердцем, стоит очень многого. Не так ли?

-- Да, и я так думаю.

-- И ты решил ради стихов посмотреть свет?

-- Не совсем так, мой господин. Я решил поговорить с тобой.

-- О стихах?

-- Да.

-- Почему именно со мной? Разве мало поэтов в Балхе?

Рустам отпил шербета и сказал, не скрывая своего удивления:

-- Поэты в Балхе? Они есть, но разве кто нибудь из них сравнится с тобой?

-- При чем тут я? -- раздраженно бросил Омар Хайям.

Рустам растерялся. Ему показалось, что этот Омар Хайям вовсе не тот Омар Хайям, к которому шел через опасные пустыни. Но ведь ошибки быть не может! Омар эбнэ Ибрахим? Омар Хайям -- поэт? Омар Хайям -- надим -- постоянный собеседник его величества? [Н-001] Омар Хайям, работающий в обсерватории? В самом Исфахане? Или здесь две обсерватории и в обеих работают Омары Хайямы ?

"Наверное, мне следует встать и уйти, -- подумал Рустам. -Если я попал не к тому Омару Хайяму величайшему поэту, -- то, разумеется, следует как можно скорее покинуть обсерваторию и не морочить голову уважаемому хакиму..."

Рустам вскочил на ноги. Он вскочил так, будто собирался бежать, бежать без оглядки. Глаза его были расширены, пальцы на руках оттопырены, и необычная бледность на лице...

-- Я прошел многие сотни фарсангов... -- сказал он, запинаясь. -- Я уже говорил, что на зубах моих был песок, а глаза слипались от желтой пыли. Скажи мне, о хаким, неужели я ошибся адресом?

-- Кого ты искал, Рустам?

-- Омара Хайяма.

-- Он здесь, перед тобой.

-- Но мне нужен поэт...

-- Зачем?

-- Чтобы поучиться у него мудрости...

-- У поэта Омара Хайяма?

-- Да, у него.

Рустам сложил руки на груди и насупился. И немного погодя, прочитал стихи. Нараспев. Выделяя рифмы, подчеркивая смысл их особым произношением важных, по его мнению, слов. Смысл стихов был точен, не допускал двух толкований. Это были стихи-четверостишия о том, как течет по земле, красивой земле, ручей. Он блестит, сверкает всеми цветами радуги, и звуки его чарующи. Но вот впереди расселина, и ручей пропадает, исчезает, словно его и не было на этом свете. Вот и все!