Ильза Янда, лет - четырнадцать - Кристине Нёстлингер

– Ну, так что тебе? – спросил Герберт Планк, и все зеваки вокруг затаили дыха­ние.

– Мне надо поговорить с тобой наедине.

Хотя я три раза откашлялась, я опять пискнула, как мышонок.

– Ну что ж, прошу, – сказал он и указал на еще одну дверь.

Я вошла в нее, он двинулся за мной. Герберт предложил мне место в качалке, а сам сел напротив меня на кровать.

– Я пришла из-за сестры, – начала я. Он молчал.

– Моя сестра ведь пропала. Уже десять дней прошло.

Он молчал.

– Я хотела спросить, может, ты что-нибудь знаешь... – Я просто не знала, что говорить дальше.

– Извини, пожалуйста, но кто твоя сест­ра? – спросил Герберт.

– Ильза.

– Какая Ильза?

– Ильза Янда.

– Весьма сожалею, – вид у него был та­кой, будто он и вправду сожалеет, – но Ильзы Янда я не имею чести знать.

– Это правда?

– А как она выглядит?

– Она красивая. У нее такие длинные волосы, серые глаза. И она очень стройная. Волосы каштановые.

Не так-то легко описать человека.

Но тут дверь распахнулась. Вошел один из мальчишек – тот, что повыше.

– Герберт, да знаешь ты ее! Она из девятого «А». Сногсшибательный экзем­пляр!

Он жеманно похлопал ресницами и, пока­чивая бедрами, стал прохаживаться по комна­те, словно аист. На Ильзу это было уж точно ничуть не похоже. Но Герберт Планк вдруг усмехнулся.

– Ах, эта, грудь торчком!

– Точно, – сказал парень.

– Так что же с ней стряслось? – Теперь Герберт Планк проявил к делу некоторый интерес. – Что я должен, собственно, о ней знать?

Да ведь это «директор цирка», подумала я. Бабушка права. Он не имеет ни о чем ни малейшего представления. Настоящий «ди­ректор цирка».

Я хотела тут же идти, но они меня не от­пускали. Они расспрашивали и расспраши­вали меня без конца. Только для того, чтобы уйти, я рассказала им про роман – все, что узнала от Хелли.

– Сожалею, – усмехнулся Герберт. – Был совершенно не в курсе. Но если дама всплы­вет на поверхность, пусть подает заявку. Я к ее услугам!

Брат Герберта проводил меня до дверей. Другой брат и карапуз все еще стояли в пе­редней и глазели. Одна из дверей была при­открыта. Я думаю, в щелочку подглядывала пышная блондинка.

У двери брат Герберта снял с вешалки свою куртку и быстро надел ее.

– Пойду провожу тебя немного.

По дороге он начал рассуждать:

– Послушай, мой брат – честно гово­рю – совершенно наивен. Вообще ничего не смыслит в девчонках.

Я кивнула.

– Он правда почти не знает твоей сестры.

Я кивнула.

– Но в нашем классе – я учусь в вось­мом «Б» – есть один весьма странный тип. Знаешь, такой длинный, белобрысый, почти альбинос. Да ты его наверняка сто раз виде­ла. У него велосипед с таким идиотским седлом, к нему еще лисий хвост при­цеплен.

Этого типа я видела каждое утро. Но я не могла понять, почему брат Герберта мне о нем рассказывает.

– Ну вот. Этот тип – вообще-то его зовут Вольфганг-Иоахим, но мы прозвали его Набрызгом, ведь у него вся морда в веснуш­ках, – он вовсю ударяет за девчонками! Но только за самыми красивыми и всегда за те­ми, которые старше его и ему абсолютно недоступны.

Я вздохнула и кивнула.

– Так вот, он уже с летних каникул сле­дует по пятам за твоей сестрой. Словно тень!

Набрызг и Ильза! Просто смешно. Та­ких моя сестра вообще не замечает. Ей все равно, ползет ли по дорожке муравей или катит на велосипеде Набрызг.

– У Ильзы точно ничего не было с этим Набрызгом, – сказала я.

– Ну конечно, не было! – брат Гер­берта снисходительно улыбнулся. – Но... вот как раз потому, что она даже и гля­деть в его сторону не хотела...

– Что «как раз потому»?

Я никак не могла понять, куда он кло­нит.

– Он шнырял за нею повсюду, можно сказать, шпионил. Он мечтал о ней, но орешек был ему не по зубам. И вот имен­но потому, как эрзац...

Наконец-то до меня дошло.

– Вместо того чтобы быть с ней, он, значит, бегал за ней?

– Ну да, совершенно точно, Sweety1. Он всегда знал, когда у нее урок музыки и когда у нее насморк, возле каких витрин она останавливается и вообще все! И если она с кем-то встречалась или к кому-то ходила, он тоже наверняка это знает. Точ­но! С гарантией.

1 Здесь: дорогуша, лапочка (англ.).

– Он что же, говорил вам, что она с кем-то встречается?

– Ну уж нет. – Брат мотнул головой. – Он ведь не дурак рассказывать нам, что его дама сердца крутит роман с другим. Это­го никто не станет делать. Но все-таки он-то уж знает, если у нее с кем-то что-то было!

– Ну так что же мне делать?

– Как что! Пойти и спросить его. Толь­ко, конечно, осторожно, с психологией.

– Нет, к нему я боюсь идти, – пробор­мотала я.

Брат был просто возмущен. Он заявил, что я шляпа, что я слишком легко сдаюсь и вообще у меня нет спортивного духа.

– Не хочу я никакого спортивного ду­ха, – сказала я. – Я хочу найти мою сестру.

Брат заявил, что хотя ему совершенно непонятно, как это человек может стре­миться вновь обрести брата или сестру, но что сам он настолько добр и любопытен, что проводит меня к Набрызгу. Если, ко­нечно, я хочу.

– И еще захватим с собой Али-бабу. Али-баба может оказать на Набрызга необходимое давление.

Али-бабу я знала. Али-баба тоже учился в их классе и был, наверно, самым толстым и самым сильным парнем во всей нашей шко­ле. Мы договорились встретиться на другой день в 15.00 возле парка. Прежде чем мы расстались, я спросила, как его зовут. Бра­та звали Николаус.

Потом я пошла к бабушке.

Бабушке я ничего не рассказала про мое посещение Герберта Планка и про Набрызга. Я боялась, что все это покажется ей бессмыс­ленным.

Бабушка уже затопила печку. У них на­стоящая старая печка, которую топят углем. Я люблю эту печку. Сзади у нее такая чер­ная труба, она идет прямо до потолка и ухо­дит в него, а когда долго держишь поддувало открытым, труба раскаляется докрасна. Один раз – я была тогда еще совсем маленькой – я обожглась об эту печку. И так ревела, что сбежались жильцы со всего дома. А потом они все притащили какие-то мази и баль­замы.

Когда Татьяна кричит, будто ее режут, никто из нашего подъезда к нам не приходит. В лучшем случае соседи напишут жалобу управляющему, а он позвонит маме по теле­фону и скажет, чтобы она запретила Татьяне так орать.

Я хотела остаться ночевать у бабушки.

Мы пошли на второй этаж к Приходам. У них есть телефон. Я позвонила домой. По­дошел Курт.

– Ну, конечно, оставайся, если ты хо­чешь, – ответил он, но потом вдруг запнул­ся и сказал, что он все-таки лучше спросит маму.

Тогда к телефону подошла мама. Она спро­сила, почему я хочу остаться ночевать у бабушки. Я не могла ей этого объяснить, потому что мне и самой это было не так уж ясно. Мама начала причитать – как все это сложно и неудобно. Придется перед школой зайти домой за книгами, нужно переменить белье, а у меня с собой его нет. И вообще как-то, собственно говоря... Ну, собственно говоря, она против.

– Так как же, можно мне остаться или нет? – спросила я.

– Только если это абсолютно необходи­мо, – сказала мама.

– Да нет, это не абсолютно необходимо.

– Ну тогда возвращайся домой. Только скорей, уже очень поздно, – сказала ма­ма. И еще добавила: – А как ты вообще там очутилась? Я думала, ты идешь к Анни!

Я положила трубку. Ведь телефонные раз­говоры часто прерываются.

– Не огорчайся, – сказала бабушка, – может быть, она разрешит тебе в другой раз.

– Да, конечно, – сказала я. Но я в это не верила.

Я пошла домой и всю дорогу придумывала, что бы такое соврать маме.

Но когда я пришла, мама уже опять лежа­ла в постели с головной болью. Советница, правда, осведомилась, где я пропадала, но я ей ничего не ответила.

Посещение Набрызга я, наверное, никог­да не забуду – даже если стану долгожи­телем.

Ровно в три я подошла к парку. Со спор­тивной сумкой. Потому что на самом-то деле я должна была идти на тренировку. Николаус и Али-баба стояли у входа в парк, прислонившись спиной к решетке.

– А вы уверены, что он сейчас дома? – спросила я.

Мне не хотелось совсем уж зря пропускать гимнастику.

– О нас доложено, – усмехнулся Али-ба­ба.

– А вы ему сказали, что я насчет моей сестры...

Николаус покачал головой.

– Конечно, нет! Я на уроке латыни пос­лал ему записку. Там стояло: «Будь в 15.10 дома, а не то пеняй на себя – шапка сго­рит».

– Какая еще шапка сгорит? – спросила я. Они рассмеялись. Наверное, так говорят, когда должно случиться что-то ужасное.

Николаус сообщил мне, что он уже про­думал первоклассный, тактически грандиоз­ный план наступления. А Али-баба подтвер­дил, что план этот как пить дать принесет победу. Точно. С гарантией. И вообще они вели себя так, словно речь шла не о моей, а об их сестре, а я тут только так, случайно, рядом с ними чапаю. На углу квартала, где живет Набрызг, они поставили меня в из­вестность, что отныне мне надо идти возле самой стены. Этот Набрызг, как опасался Али-баба, небось из любопытства стоит у окна и ждет. Если он завидит меня, он тут же поймет, в чем дело, и точно рассчитанная тактика нападения врасплох полетит ко всем чертям. Я шла, прижимаясь к стенам домов, и вытирала их рукавом пальто.