Хозяин Древа сего - Павел Виноградов

Обучение шло успешно, хотя иногда Варнава ненавидел упрямое и своенравное животное, бывшее его наставником. Однако со временем его мастерство приобретало лоск, Сунь все чаще довольно хмыкал, наблюдая его успехи. Настал день, когда он доверил ему управляться со своим посохом. В первую секунду Варнава подумал, что никогда не поднимет эту несусветную тяжесть. Сунь долго и искренне ворчал, что заменяло ему хохот, приплясывал и беззастенчиво почесывался:

— Сын бесстыжей черепахи, ты думал повелевать моим посохом, как палочкой для чесания спины? Я отобрал его у Дракона Восточного моря, сам великий Юй промерял им глубину вод на заре времен. А ты, стрекоза, пытаешься трясти этим столбом?..

— Читал я, шифу, что, когда вы в первый раз пытались взяться за него, вам он тоже показался слишком большим… Во сколько раз вам пришлось его уменьшить? — огрызнулся в ответ Варнава, который давно уже за подколки учителя платил той же монетой. Он подозревал, что старой мартышке такие перепалки доставляли немалое удовольствие. Но сейчас Сунь злобно оскалился — он утверждал, что терпеть не может роман про себя, и не раз грозился раздробить его автору голову, считая, что величественный образ Царя обезьян обрисован в книге недостаточно почтительно. Впрочем, на деле факт существования романа наполнял его сердце горделивой радостью.

Вскоре, однако, у учителя не осталось поводов издеваться — Варнава рос быстро. Посох Суня буквально летал в его руках, и настал день, когда, после выполнения особо изощренной тао, старый обезьян признал в душе, что лучше он не сделал бы сам.

— Ты похож на тигра, Мао, только маленький, — весело сказал учитель, сверкнув своими чудными золотыми глазами.

Обучение было окончено.

Помимо искусства шеста, Варнава познал в пещере Суня премудрости изменения Ветвей, и многое узнал о Древе. Не все, конечно, и Варнава это понимал — все о Древе человекам знать невозможно. Сунь мастерски сновал по Ветвям, как по родному лесу, но далеко заходить не любил, с подозрением относясь ко всякой культуре, которая не подпитывалась его родной цивилизацией.

Со временем, из обрывков фраз, изредка бросаемых шифу, Варнава немного уяснил, откуда тот вообще появился — о своем рождении и первобытном состоянии учитель говорил мало и неохотно. Как известно, в пору каинитской цивилизации дивы быстро становились Продленными. Их деяния расшатывали Ствол, растущая сила разрывала ткань бытия. И тогда Ствол стал ветвиться. Одного за другим могучих магов выбрасывало в Ветви, чего они поначалу даже не замечали, продолжая править и созидать там. А потом грянул Потоп, Ствол очищался от накопившейся скверны, а Продленные, те, которые успели перескочить в своих Ветвях катастрофу, были отрезаны от него навсегда.

Часть Изначальных осваивали в Стволе область Срединной равнины. Дело было трудным, — обстоятельство, которое сохранили мифы. Их помнили как «императоров древних династий» и героев, живших в те времена. Они ушли в Ветви, где и родилась из каменного яйца священной скалы волшебная обезьяна. Таким образом, Сунь никогда не был в Стволе, что, вообще-то, являлось поразительным фактом. Потом Варнава узнал, что Тени из Ветвей могут становится Продленными, узнал он и другие вещи… Но это было потом. Удивительно, но за все время обучения Сунь не пытался преподать ему основы Восьмеричного Пути и Четырех благородных истин, приверженцем которых, он, вроде бы, был. А вот это Варнаву, немало времени отдавшего их постижению, и не нашедшему в этом свободы, вполне устраивало.

Пережив за время ученичества множество боев и прочих приключений, Варнава ушел. Он чувствовал, что, наконец, может всерьез заняться тем, чего жаждал с тех пор, когда встретился с Истинной Божественностью — найти Ее источник и добыть для себя, чтобы исчезло мучительное чувство ничтожности и неполноценности, чтобы самому стать Богом.

Прощался с Сунем на том месте, где впервые увидел его. Сделал четыре земных поклона, опустив голову, ждал напутствия. Но Сунь молчал. Варнава подумал вдруг, насколько шифу одинок. За все время ученичества он ни разу не видел его подданных-обезьян, его друзей, не говоря уж об учителе. Словно все они оставались лишь персонажами книги, тогда как Сунь перешел с ее уютных и веселых страниц в неподатливый мир Древа.

Шифу поднял руку и в ней вырос великолепный стальной посох с золотыми кольцами (позже Варнава убедился, что и кольца, и надпись проявляются лишь в этой Ветви).

— Возьми, Мао, — произнес он. — Это тебе.

— Я не смею, учитель, — запротестовал Варнава совершенно искренне — для него драконий посох и мастер Сунь были суть вещи нераздельные.

— Я приказываю, — сурово произнес Сунь. Он редко бывал таким, но когда был, каждое его слово звучало весомее грохота упавшего в пропасть валуна. — Он мне больше не нужен. Столетиями я постигал Путь, и думал, что вот-вот достигну просветления. Но недавно я осознал, что мне столь же далеко до него, сколь и в то время, когда я глупой обезьяной скакал со своими сородичами по этим лесам. И я решил удалиться навсегда. Мои друзья оставили меня, боги, которые в свое время дарили меня милостью, давно не общаются со мной. Врагов у меня почти не осталось — я убил их этим посохом. Больше я не хочу убивать. Я монах и не могу отказаться от своей кармы. Поэтому навеки скроюсь от мира в пещере. Ты мой последний ученик, я передал тебе все, что знаю. И я рад, что это был именно ты, Мао. Иди, Маленький Кот. Волна уходит, волна приходит. Когда-нибудь приходи и ты.

Эпизод 4

Будучи Избранным Директором сектора Кау-кау, он неожиданно поднял восстание против Конфедерации горнопромышленников. Эскапада была феерически безумна — горняки представляли единственную реальную силу в тысячелетней войной разоренной галактике. Но он верил, что вытянул верную карту, и победил — конфедераты потерпели сокрушительное поражение от объединенной армады нескольких квазигосударств этой части освоенного космоса.

Коронация проходила в хрустальном дворце на одной из райских планет, на берегу ласкового моря, под незлобивым солнцем. Императрица сияла великолепнее навершия его короны из кристалла Вечного льда Дома Вель. Он думал, что, пожалуй, недалек от подлинного могущества, и, кажется, близок к состоянию, называемому Краткими счастьем…

Она погибла лет через триста, отстреливаясь из армейского бластера от атаковавших последний оплот Августейшей семьи бывших союзников. Сейчас он уже и не помнил, каких именно. Он сидел в парадном мундире прямо на окровавленных изразцах пола и смотрел на ее лицо, половину которого обуглил адский жар. Другая, с широко открытым глазом, оставалась совершенно целой, девственно бледной, словно сияющей изнутри. Ворвавшиеся в бастион враги остановились среди изуродованных трупов немногих оставшихся верными юной империи гвардейцев и опустили оружие, склоняясь перед павшим величием. Зря они это сделали — в руках свергнутого Принцепса вырос посох, блеск которого отразил мертвый глаз его супруги. Как же звали ее?..