Затворник - Сергей Волков

Честовцы, видя это, решили на сходе, что плетью обуха им не перебить, и надо повиниться перед Светлым. Вышли к его полкам с дарами и поклонами. А злыдень, что привел стреженцев к Честову, словно и это знал наперед. Сказал выборным, что великий князь принимает их раскаяние, что город и всю честовскую землю пощадит. Но зачинщиков и их родичей велит выдать головой, имущество злоумышленников отдать в казну - назвал тот же час и имена, человек двадцать. Назначил уплатить дань с области за вину перед князем, вдвое больше обычного. Войску, которое князь прислал к Честову, уплатить издержки за поход - боярам по девятью девять денег, ратникам по семью семь. А с самого города - чтобы больше было неповадно, с каждых десяти дворов по девке и по работнику приказали отдать князю в рабство.

Честовские бояре глаза опустили в землю, но посоветовались, и все выполнили, как им было велено. Деньги и дань собрали землей. Выдали провинившихся бояр и посадских, которых тут же, перед городскими воротами, растерзали. Родичей правда пощадили - увели с остальными в рабство. Этих остальных - с города еще человек полтораста, по жребию...

В рабство из Степного Удела угнали людей без счету - только в Дикое Поле в Степном Остроге продали, говорят, больше десяти тысяч, и это при том, что не только один Острог торговал с Полем ратайскими невольниками! В Приморский Удел, и оттуда за море, уводили целыми тысячами. В Стреженске на рынке за работника давали пять денег, за наложницу - десять денег. А детей, и женщин в возрасте давали в довесок даром!

Князь и раньше Яснооку верил во всем, а после этого еще больше стал верить, и уже редко у кого язык поворачивался как-то явно обличать колдуна перед Светлым. У кого поворачивался, тайно или явно, тому выходило себе дороже - много в княжеских темницах засохло и бояр, и дружинников. С мужиками тем более не нянчились.

- Сначала в мешок, потом в прорубь, и больше говорить не надо. - вставил Вепрь

- А тут, как будто в подмогу колдуну, еще другое случилось, сразу после похода на Храбра.

Тогда в Диком Поле на полудне, в низовьях Черока и дальше на восход, на Беркише, где теперь кочуют ыкуны, жили другие табунщики, тунганцы. Про разорение Миротворова Удела они знали, вот и решили туда пожаловать - думали взять весь разгромленный край голыми руками, и подмести уже дочиста все, что стреженцы не забрали. Собралось их тьма-тьмущая и подошли к городу Порог-Полуденный, что на границе каяло-брежицкой земли и Дикого Поля. Но тут история ночного похода повторилась один-в-один. Злыдни тайно привели к Порогу Стреженский полк, и вместе с тамошней дружиной напали на тунганцев. Били их и топили в Чероке столько, что вода не успевала уносить. Одних каганов убили пятнадцать штук. Пленников в Стреженске уже и не покупали, а в дальних городах, вроде вашей Дубравы, больше пяти денег ни за кого не давали. Скота взяли, как грязи. Тунганцы, кто остался, бежали оттуда так, что и скотину бросали, и телеги, и жен с детьми бросали. Рассеялись по всей степи, в страхе и в разброде. Поэтому когда из-за Беркиша пришли ыкуны, то тунганцы и не думали втавать против их сильной орды, а ушли, кто в наши южные уделы на службу, кто за Хребет, к королям, Конечно, это все Яснооку пошло в честь!

Только даже такая геройская победа многих не радовала. Люди так думали про себя: С тунганцами как-нибудь справились бы и без колдуна, а вот от него самого народу еще больше зла, чем от любых кочевников. И как с ним справиться?

- Да тем более, они бы и вовсе, может, не напали, если бы колдун сам наши земли не разорил. - сказал Пила.

- Это так, горожанин. - согласился Вепрь.

- Да, точно. - подтвердил Рассветник - А что после этого стало хуже прежнего, это и говорить не надо. Ясноок перед великим князем теперь сделался не только мудрецом и героем, а прямо отцом родным! Злыдни со своими ватагами (а у наимудрейшего много верных слуг развелось) ездили по стране и брали столько дани, сколько хотели. Девушек увозили с собой, а когда набесятся с ними, то отправляли пешком обратно. К боярам, к купцам входили во дворы без спросу, как под свою крышу, неделями там пировали с хозяйского стола, пока дочиста не объедали, и уезжали как из хлева! А тут Ясноок придумал новую думу: стал своим подручным - даже не злыдням, а последним прихвостням, писать грамоты, чтобы везде во всем их слушались, как имени великого князя, и таких развелось уже - тьма! В любом мало-мальском городе засело по рылу с такой грамотой, строили себе дворцы, набирали слуг волей и неволей. Дружины себе набирали - таких же выродков жадных, как сами! И уже сами между собой грызлись, кому сидеть в городе побогаче, и кому злыдневскую сраку лизнуть посмачнее при случае! И все им только в ноги кланялись, и бояре пикнуть перед ними не смели. Жаловаться на них было бесполезно, дойти хоть до самого Светлого - князь им все спускал. Надо ли тут говорить, как простым мужикам приходилось!

- Не надо! - ответил Пила. - Про это я сам могу рассказать! Меня в то время вот этим поясом можно было дважды подпоясать! Мы нашу мать в те годы проводили, сестру проводили! Народ из городища как ветром сдувало. Опилки жрали из ямы, лебеду жрали! Вспомнишь так живот сводит!

- И так было не только в твоем городе. Так было во всех городах. Во всех местах было тошно. - сказал Вепрь.

- И всюду их терпели? - спросил Пила.

- Много, где не терпели. - сказал Рассветник - И в первую очередь - в Пятиградье. Из тамошних голов потворники колдуна прежнюю вольность сразу не смогли выбить. Там было большое смятение. Перебили всех слуг Ясноока - и тех что наехали из Стреженска с грамотами от колдуна, и уннаяка которые к ним примазались. Княжеского воеводу не тронули, а отправили в Стреженск с посланием Светлому. Писали князю обо всех несправедливостях и смертных обидах, напоминали о старых договорах Пятиградья с великими князьями, которых никто еще не расторгал, по которым уннаяка служили и платили князю дань за многие вольности. Да все напрасно. Теперь уже в Пятиградье пошли стреженские полки, и там сполна узнали, что такое гнев Ясноока! А пять городов колдун, будто в насмешку, отдал во владение своим пятерым злыдням.

Тут, правда, великий князь впервые задумался: Затворник, не спросив его, раздал города подданной земли своим людям, точно князьям! Шутка ли! Может быть, этим колдун и копнул себе яму впервые. Тогда Светлый промолчал, но вскоре между ним и колдуном пошел разлад, хотя сперва не сильный.

А вскоре вспомнился еще и княжич Смирнонрав. Дошло до князя, что его строптивый сын принял у себя учителя, Старшего. Тот объявился в Засемьдырье, и прочие люди со многих земель тоже стали туда подтягиваться. Благо Смирнонрав так приветливо встречал яснооковское стерво, что те спешили поскорее оглобли поворачивать, лишь бы унести голову на плечах. Один, Соболем его звали, из ближних друзей злыдней, был особенно дерзкий. Приехал в Засемьдырск со свитой, человек в сорок, и самому Смирнонраву сунул под нос колдуновскую грамоту. Князь увидел, что грамота от Ясноока, взял ее, и говорит: "Не знаю такого князя в ратайской земле! А если бы даже отец мне приказывал, то пока я засемьдырский правитель, то буду править по обычаю!" Грамоту разорвал в клочья, а Соболю дал семь дней чтобы, и Соболя и его людей не было и духу в уделе. Засемьдырцы стали очень княжича уважать за это. Какой разговор был у Светлого с колдуном по соболеву случаю, мы не знаем, но по крайней мере, на деле князь ничего не сделал. Но когда узнал о Старшем, то отправил сыну приказ, никого из других уделов к себе больше не принимать, а Старшего немедленно выдать на княжеский суд - тому ведь было запрещено появляться в ратайской земле.