Девушка с букетом - Татьяна Краснова

Скоро она с удивлением поняла, что именно. Да интервью с газетчиками! Та же самая структура: вопрос – ответ, вопрос – ответ, причем вопросы задает Олег Александрович, а Варя послушно, как когда-то журналистам, отвечает. Вот только интерес у корреспондентов все же был служебный, они отрабатывали задание, воображая невидимый Варе будущий материал и время от времени словно сверяясь с ним. А у Зотова был свой интерес, личный, этого нельзя было не видеть. И входило в него абсолютно все, что составляло Варенькину жизнь, не только занятия флористикой. Как же это непривычно! Андреева с первого дня знакомства интересовали только поцелуи и так далее, он этого и не скрывал.

– А из чего состоит ваш рабочий день? А если в музей никто не придет? Такого не бывает? А по выходным вы что любите делать? А в отпуск? А праздники где предпочитаете проводить, пойти куда-то или дома чем-нибудь заняться? А что готовить любите? А фирменные блюда у вас есть? У вас же родительский дом на Научной? Я всегда так любовался этими коттеджиками! О чем-то подобном мечтал – чтобы все свое, цветы, лужайка… Вы, наверное, обожаете со всем этим возиться! А читаете как, по старинке? Я недавно на электронную книгу перешел – удобная оказалась штука…

Немногочисленные посетители давно пообедали и ушли, а они все сидели и сидели в «Золотом роге» и давно уже съели десерт, и давно уже джаз, совсем безо всяких динамиков, стал настоящим. Но Варя совершенно потеряла чувство времени и даже перестала озираться, ловя свое отражение то в зеркальных осколках, которыми были декорированы стены, то в бокале.

А Зотов, казалось, никуда не торопился, и энергия его интереса не иссякала. Казалось, он тоже сверяет ее слова с каким-то невидимым планом, и, судя по выражению его лица, все сходится. Варя радовалась, как в школе после удачных ответов. Почему-то не хотелось, чтобы этот необыкновенный интерес сменило разочарование – хотя она так и не поняла, что же именно притягивает Олега Александровича: ее женское обаяние или только творческий «бантик», как называл Варенькино увлечение Андреев, относившийся к нему снисходительно. Она так надеялась, что и то и другое! В ресторанном полумраке глаза у Зотова тоже потемнели, и в них невозможно было ничего разобрать. Варя попыталась лучше вникать в его слова и вопросы, которые могли содержать добавочный смысл, но они содержали только информацию – «что, где, когда», как обозначала это Катя, когда они обсуждали вчера ее профессию.

– Я на мероприятиях в День города обязательно должен быть, никуда не денешься, – поделился Олег Александрович, когда Варенька, опомнившись, спросила, не закончился ли у него обеденный перерыв, и начала прощаться. – Так хотелось бы, чтобы вы составили компанию! Но даже боюсь спрашивать – вы наверняка нарасхват у ваших друзей, правда?

Варя чуть не выпалила, что готова начать праздновать хоть сейчас, но вовремя притормозила, заставив себя спокойно расспросить, какие же это мероприятия, и наконец выбрала торжественное шествие с духовым оркестром.

– Опять музыканты? Ну, я о берушах позабочусь заранее, – пообещал Зотов, и оба рассмеялись.

Варенька отправилась припудрить носик, а по возвращении ее ждал огромный букет, наполовину скрывший Зотова.

– Я в языке цветов не силен, хотя когда-то читал кое-что… Они мне просто понравились, – пояснил он, вручая зардевшейся Варе белые розы и лилии. – Может, они не совсем то что-нибудь значат… Я только помню, что юным девицам не дарят темно-красные цветы – это нескромно, а зрелым дамам – наоборот, всякие ландыши. Или это уже не язык цветов, а суеверия?

– Ой, да кто же сейчас разбирается в языке цветов! Все английский учат, – пошутила Варенька.

– Ну, вы-то наверняка разбираетесь, – уверенно сказал Зотов.

Разумеется, он не ошибался – Варя, спрятав за букетом улыбку, торжествовала. «Это божественно – быть рядом с тобой!» – кричали ей белые лилии, а белые розы скромно сообщали о чистоте намерений и уважении. А все вместе белые цветы желали ей удачного брака, это кто угодно мог бы догадаться безо всякого языка цветов! И совершенно не хотелось верить, что Зотов когда-то что-то читал и ничего не запомнил!

Варя с надеждой подняла взгляд от пышного подарка. Они вышли на улицу, и глаза Олега Александровича стали при дневном свете светло-светло-голубыми, ясными. Никакого второго дна и двойного смысла в них не было. Говорила же Лена – ничего не выдумывай, не додумывай! Это просто букет! Который ни к чему не обязывает! Но вот интерес в зотовских глазах она не выдумала, он в них сохранялся – постоянный, ровный, совсем не похожий ни на так знакомую пошлую мужскую озабоченность, ни на поверхностное любопытство к ее картинкам, тоже обычное…

И стоило Варе вспомнить о своих картинах, как Зотов тут же сказал, кивая на белые цветочные головки:

– Ну и для творчества, может, что-то пригодится. Приятно будет потом узнать какие-то из этих цветов в ваших работах!

Варя беспомощно улыбнулась и, как всегда, ничего не смогла возразить.

Приворотные травы

Шикарный букет просился в хорошую вазу. Варя полезла за ней в шкаф и наткнулась на баян. Громоздкий, в черном футляре – кто это его сюда засунул?

Это был папин баян. Варя не переставала удивляться, до чего же у поколения ее родителей была стерта грань между физиками и лириками. До чего же их, обычных инженеров, интересовали литература, музыка, театр! И нельзя сказать, что этим компенсировалась скукота на работе – на работе они как раз горели, проектируя свои космические спутники, и готовы были по нескольку раз слушать в новостях, сначала по телевизору, потом по радио, как запускают их очередной спутник. Но после работы у них оставались еще силы и желание заниматься самодеятельностью, всякими КВНами, петь в академическом хоре, который был организован в НИИ, ездить в Москву на поэтические вечера и спектакли, обсуждать в клубе творческой интеллигенции какие-то романы из толстых журналов, которые передавались из рук в руки и читались по ночам. Молодые специалисты, почти все приехавшие в Белогорский НИИ по распределению, они по выходным обследовали окрестности, фотографируя уцелевшие усадьбы и церквушки, искали в библиотеках исторические сведения о них, радовались, когда что-то находили, и строчили краеведческие заметки в районную газету. Мама к тому же еще вела фотокружок и устраивала фотовыставки «Красота родного края». А папа играл на всех инструментах, которыми НИИ удавалось обзавестись, аккомпанируя и хору, и самодеятельности. Жаль только, что заветная его мечта создать свой, институтский, настоящий оркестр так и не воплотилась…

А баян принадлежал ему лично. Правда, папа играл на нем все реже и реже, в основном по праздникам, потому что, когда появилась Варя, маму захлестнула волна новой деятельности – воспитание человека будущего. И все силы стали уходить на это, и их все меньше оставалось на поэзию, краеведение и баян. Потом инструмент вдруг начал вздыхать в такт мелодии, потом в нем что-то застучало, а потом он сломался окончательно. Конечно, папа мечтал его починить, но все не выкраивалось денег, а когда настала перестройка, стало понятно, что мечта останется мечтой. «Ну какой теперь баян», – разводила руками мама. И баян какое-то время служил прессом для Вариных растений, а когда она переехала жить к одному мужу, потом ко второму, а там и в Переславль, баян, видимо, переселился сюда, в шкаф, на окончательный и заслуженный отдых.