С чистого листа - Дженнифер Нивен

– Ты еще там, Айрис?

– Здесь я.

Даже эту пару слов ей удается произнести жалким и обиженным тоном. Она Иа-Иа нашей школы. И она очень много говорит об излишнем весе. Я однозначно не заинтересована в том, чтобы сделаться Официальным Представителем Толстушек, кем именно, кажется, Айрис меня считает, как и Скандальной-Толстухой с Самомнением. Это в десять раз хуже, чем Толстуха-Грубиянка или Лучшая Подруга-Пышка. Подобная роль подразумевает массу ожиданий и надежд, а мне меньше всего хочется брать на себя ответственность и помогать кому-то одолевать превратности средней школы.

Я направляюсь к столику у окна, за которым сидят Бейли Бишоп и Джейви Де Кастро, когда замечаю Дэйва Камински в черной шапочке на почти белых волосах. Айрис тянет меня за рукав:

– Пойдем отсюда.

Я разворачиваюсь и иду в противоположном направлении, а бедная Айрис плетется сзади. Я с шумом налетаю на одного из дружков Камински, который вместе с ним сидел на трибуне. Он высокий, долговязый и худой, с золотисто-коричневой кожей и темно-каштановыми волосами, которые торчат в разные стороны, напоминая вспышку на солнце.

Прежде чем я успеваю уступить ему дорогу, он произносит:

– Извини.

В глазах у него какая-то озабоченность и печаль, словно он только что потерял лучшего друга.

– Нет, это ты извини, – отвечаю я и делаю шаг в сторону, чтобы обойти его. Но он шагает туда же. Я ступаю в другую сторону, и он тоже. И я думаю, до чего смешно мы, наверное, выглядим, когда слышу, как где-то у меня за правым плечом Дэйв Камински орет:

– ЗАШИБИСЬ, НАЧАЛОСЬ!

На какое-то мгновение мне кажется, что этот парень вырубится прямо предо мной. Он снова повторяет:

– Извини.

И тут же бросается ко мне, вцепившись в меня, словно утопающий за соломинку.

Я настолько поражена, что даже шевельнуться не могу. Вместо этого я совершаю стремительное путешествие во времени и оказываюсь на семейном отдыхе, когда мне было девять лет. Мама, папа, тетушки, двоюродные братья и сестры вместе со мной отправились на пляж на побережье в Северной Каролине. День выдался жарким, и все мы купались. На мне был мой любимый купальник в розово-желтую клетку. Я плескалась на мелководье, и, пока плавала, у меня к ноге прилепилась медуза. Да так крепко, словно приклеилась, так что меня пришлось выносить из воды и буквально отдирать это чудовище, и мне казалось, что я вот-вот умру.

Так вот и это чудище держится за меня так цепко, что сперва я ничего не могу поделать и стою столбом. Похоже на то, что мир пустеет и замирает, и я вместе я ним. Все вокруг постепенно

з

а

м

е

д

л

я

е

т

с

я.

И останавливается.

Просто останавливается.

Впервые за очень долгое время меня охватывает паника. Грудь сдавливает. Дыхание становится учащенным. Ладони – мокрыми от пота. Шея горит.

И тут что-то внезапно возвращает меня к реальности – возможно, чей-то крик, хлопок в ладоши или свист. Или же это мычание? В любом случае я вдруг снова оказываюсь в школьной столовой с этим парнем, обвившим меня, как свитер, и крепко вцепившимся в меня руками.

– Нет!

Я узнаю свой голос, но только звучит он откуда-то издалека, словно я в другом конце школы, где-то рядом с библиотекой.

Совершенно ясно, что это какая-то жуткая игра. «Прижмись к толстухе» или «Прилепись к толстухе». Это куда хуже, чем когда тебя прогоняют с игровой площадки, и я внезапно прихожу в такую ярость, что меня просто трясет. Все тело горит, и я уверена, парень это замечает, все теснее прижимаясь к моим рукам и ногам.

И тут я думаю: «Не за тем я сбросила сто двадцать килограммов, отказалась от пиццы и шоколадных бисквитов с кремом, чтобы этот козел позорил меня в столовой на всю школу».

– Не-е-е-е-ет! – Теперь это звучит, как рев.

Для худого и долговязого он довольно силен, и мне приходится собрать все силы, чтобы отлепить его от себя, как кусок лейкопластыря.

А потом я бью его по зубам.

Я лежу на полу в столовой, а девчонка возвышается надо мной. Такое чувство, что челюсть у меня вылетела и валяется где-нибудь в Огайо. Я потираю ее, чтобы убедиться, что она все-таки на месте, а когда убираю руку, та вся в крови.

– Какого черта? – бормочу я. Слова выходят глухо и несвязно. Господи, кажется, она мне говорилку разбила. – Зачем ты мне врезала?

– А ЗАЧЕМ ТЫ В МЕНЯ ВЦЕПИЛСЯ?

Я перевожу взгляд на ее рюкзачок, на письмо, торчащее из кармашка, куда мне все-таки удалось его засунуть. Мне хочется сказать: «Поймешь позже», – но я не могу говорить, потому что вытираю кровь со рта.

Может, я и не узнаю́, кто есть кто, но лица всех находящихся в столовой обращены на нас, глаза пристально смотрят, рты то открываются, то закрываются. Девчонка продолжает возвышаться надо мной, и я говорю:

– Я встаю. Это на тот случай, если ты собираешься снова мне врезать.

Ко мне тянется рука, и принадлежит она высокому белому парню в дурацкой черной шапочке. Ненавижу головные уборы, потому что иногда единственная примета – это чьи-то волосы, а шапка их скрывает, и человека тоже смазывает. Я не уверен, принимать ли эту руку, но больше никто руки не протягивает, так что я разрешаю поставить себя на ноги. После этого сукин сын принимается хохотать.

Девчонка обрушивается на него.

– Ты козел!

Он поднимает руки вверх, как будто она наставила на него пистолет.

– Эй, это же не я тебя хватал.

– Может, и нет, но уверена, что ты тут тоже замешан.

Это дает мне повод думать, что парень, наверное, Дэйв Камински.

Потом на сцене появляется еще одна девчонка, темнокожая и разъяренная, с родинкой у правой брови, которая набрасывается на девчонку, в которую я вцепился.

– Ты его ударила? Ах ты, тупая овца! Он же тебя не бил!

Только Кэролайн Лашемп может орать так громко и визгливо.

– Я это заслужил. Не надо мне было в нее вцепляться, – отвечаю я, внезапно защищая давшую мне в зубы.

– Это она так тебе врезала?

Появляется еще один парень, с вытянутым подбородком и косматыми волосами. Я ищу у него на лице приметы того, кто он, но все сразу наваливаются на меня, и это просто кошмар, потому что я не знаю, кто из них кто. Все дергают меня, желая знать, что случилось, все ли нормально, все будет хорошо, не волнуйся, Джек. Я хочу, чтобы они отстали от меня и убрались прочь, потому что я вроде должен их знать, но не знаю, как будто у меня наступила амнезия. Они меня бесят, и мне хочется послать их подальше. Это ей нужно уделять внимание, а не мне. Виноват-то я, а не она.

– Черт, что случилось, Джекс?

Парень с вытянутым подбородком – Маркус, мой родной брат, потому что он так меня называл в детстве.

Но я не могу быть полностью в этом уверен, верно? Даже младенцы узнают знакомых людей. Даже собаки. Даже Карл Джамерс, которому по-прежнему – сколько лет прошло после начальной школы? – приходится считать на пальцах и который в прошлом году съел кошачьи какашки, потому что его на это спровоцировали.

Появляется охранник, расталкивая собравшихся. А потом и учитель (седые волосы, борода), пытающийся навести в столовой порядок. Пока он внушает всем, что не на что тут глазеть, отправляйтесь по своим делам, ко мне быстрыми шагами подходит еще одна девушка.

– Джек Масселин, что случилось?

Она ощупывает мое лицо, и в этот момент я не уверен, откуда у меня идет кровь. Я ее знаю? В ней нет ничего такого, что казалось бы знакомым, но тут кто-то произносит:

– Это он, мисс Чапмен. Он в нее вцепился.

Я вырываю подбородок из ее пальцев и поправляю:

– Это миссис Чапмен.

После чего смотрю ей прямо в глаза. В этот момент я словно бы говорю ей: «Ну, давай же, мадам. Покажи мне свои прелести. И докажи, что в тебе такого особенного». В том смысле, что должно быть что-то просто невероятное, верно? Иначе почему отец поставил на карту целостность семьи и рискует всем?

Но единственный человек, который выделяется из жадно глазеющей и гомонящей толпы, – не мой родной брат и не женщина, которая разбивает семейную жизнь моих родителей. Это девчонка, которую я даже не знаю, самая полная здесь девчонка.

Наша директор школы Вассерман – подтянутая, очень энергичная женщина, этакий живчик. Висящая за ее столом табличка гласит, что она возглавляет школу уже двадцать пять лет. Я сижу напротив нее рядом с тем парнем и какой-то женщиной, наверное, его матерью.

Директриса обращается ко мне:

– Твой отец будет с минуты на минуту.

Внезапно на меня накатывает приступ тошноты, потому что я только что перенеслась в прошлое, в самый жуткий день моей жизни. Я тогда училась в пятом классе, и во время школьного собрания ко мне подошла директриса и на виду у всех вывела меня из зала. Она провела меня в свой кабинет, где уже ждали мой отец и школьный психолог. На краю директорского стола стояла большая коробка с салфетками, и именно она привлекла мое внимание. Коробка была просто огромная, словно ее выставили туда именно по этому случаю.