Мартынов. Неделя стюарда - Олег Соловейский

— Ты почему дверь не отворил, Тарас? — спросил я, расстёгивая верхнюю пуговицу, когда автомобиль тронулся.

— Так я же знаю, что слуги у дома отворят, зачем мне беспокоиться? — ответил тот.

— Затем, что это твоя обязанность, Тарас. Что обо мне подумают? — внушал я.

— Понял, барин, в следующий раз в лучшем виде исполню, — сдался Тарас.

— В лучшем виде не надо: сделай просто так, как следует сделать, — возразил я. — А то знаю я тебя, придумаешь какое-нибудь улучшение этикета, такое, что весь Константинополь потом ещё долго вспоминать будет. Ухохатываться будут над стюардом Мартыновым, да слёзы от смеха утирать.

Тарас недовольно посмотрел на меня, не поворачивая головы, как птица, и обиженно засопел. Я же сосредоточился на своём резервуаре Яра. К моему удивлению, там не только было то количество Яра, которое я видел у себя в ресторане, но даже ещё немного больше.

Я попытался проанализировать происходящее. Яр появился вчера ночью, когда я помог фрейлине Аматуни отделаться от княжича Гуриели с плачевным для того результатом. Сегодня перед самым рестораном меня испытывал тусклый господин, и тогда я бы применил Яр для защиты, если бы у меня он был. Значит, я тогда был ещё без Яра, и он появился уже в ресторане.

Что же было в ресторане? В ресторане я поставил на место господина с голыми девушками. После этого Яр уже точно был, так как Елизавета Георгиевна изволила устроить шалости под столом с помощью своей ножки, чего бы никогда не сделала, будь я пустышкой.

Господин мог вызвать меня на дуэль, что было бы опасно для моего здоровья. Получается, опасность призывает Яр? Но мы это уже проходили в моём детстве, этот подход оказался безрезультатным. Ничего не понимаю.

Пока я размышлял, «ЗИЛ» приблизился к дому. Я вышел из машины и, велев Тарасу меня не беспокоить, поднялся к себе. Быстро переодевшись в домашнюю одежду, то есть в самые обычные штаны и майку, я решил, что раз уж у меня опять есть Яр, нужно вернуться к первоначальному плану и полетать ночью в темноте, пока меня никто не видит.

В моём доме было два этажа и плоская крыша, на которой Тарас иногда сушил бельё. Я поднялся туда и огляделся по сторонам. В пределах видимости никого не было. Я снова визуализировал огромную руку, которая поднимает меня в воздух. Я не беспокоился о слишком резком подъёме, потому что на этот раз надо мной вместо потолка было открытое небо. Врезаться можно не бояться.

Я взмыл в воздух, у меня захватило дух. Но не успел я впервые в жизни насладиться полётом, как снова влетел во что-то головой! На этот раз, что-то мягкое. Из-за темноты я увидел только мелькнувший неясный силуэт. Воображаемая мной рука продолжала тащить меня наверх силой моего Яра. Я взлетал всё выше и выше, пока всё-таки не сообразил, что нужно представить, что рука остановилась.

Я завис на довольно большой высоте и окинул ночной Константинополь взглядом сверху. Он был прекрасен, особенно меня впечатлил вид большого парка имени генерала от инфантерии Алексея Петровича Ермолова. Парк имел форму двуглавого имперского орла. Я видел в Паутине его фотографии и при дневном свете, и в ночной иллюминации, то есть подсветке, но увидеть подобное в живую — наслаждение совсем другого уровня, другого порядка.

Я обратил свой внутренний взор на резервуар, Яра немного поубавилось. Я решил спуститься и полетать на меньшей высоте некоторое время. Конечно, видом я уже наслаждаться не мог, зато у меня получилось быстро ускоряться в горизонтальной плоскости и тормозить. Я попробовал пикирование: быстрый спуск, а затем, у самой земли, подъём вверх.

Отрабатывая этот приём над своим домом, я заметил какую-то фигуру на крыше. Зависнув над ней, я понял, что это незнакомая мне девушка с густыми вьющимися волосами. Она уже увидела меня, поэтому прятаться не было смысла.

— Ну-ка, иди сюда! — бесцеремонно поманила она меня пальцем.

Я растеряно приземлился на крышу, представив, что огромная рука аккуратно ставит меня.

— Во-первых, ты в меня врезался! — она подскочила и толкнула меня. Это была девушка примерно моего возраста или чуть старше, с каштановыми, насколько я мог судить в свете фонарей, волосами, совсем невысокого роста. Она пыталась изобразить гнев, но лицо её имело выражение скорее весёлого озорства.

— Простите, — смущённо склонил голову я, поражённый, однако, её «тыканьем» и прочими нарушениями базовых понятий этикета.

— «Простите», — передразнила она, кривляясь. — Во-вторых, ты разве не знаешь, что полёты в ночное время запрещены всем не-дворянам?

Я не нашёлся, что ответить. В теории я помнил об этом запрете. На практике же, он меня не касался: во-первых, по причине столбового дворянства нашего рода, во-вторых, до вчерашнего дня я летать был просто неспособен. И неизвестно, останусь ли способен завтра.

— Ну, что ты молчишь, как воды в рот набрал? — расхохоталась она. — Я никому не скажу. Как тебя зовут-то, чудо?

— Матвей Михайл…

— Да зачем мне твоё отчество-то? — развеселилась она. — В каком доме ты служишь, Матвей?

Теперь всё встало на свои места. Она приняла меня за прислугу, которая, благодаря капле благородной крови, имеет скромное количество Яра и пытается летать по ночам, пока никто не видит.

— Я из этого дома, — честно ответил я и показал на крышу под своими ногами.

— А я служу в особняке через несколько домов отсюда, — сверкая улыбкой сказала она, — меня зовут Лена. Елена Бенесова, если по документам.

— Очень приятно, — кивнул я, в последнее мгновение осознав, что протянутую крохотную ладошку нужно пожать, а не поцеловать, — а что вы… ты…

— Что ты там мямлишь? Говори нормально, — она снова толкнула меня, но уже слабее, можно сказать, по-дружески, с симпатией.

В нормальной ситуации, когда я нахожусь у родителей и у деда, я спокойно обращаюсь к прислуге на ты. Но сейчас, когда Елена не является моей прислугой и, более того, меня самого принимает за прислугу, когда мы общаемся так… неформально, что ли, мои внутренние системы самоидентификации в обществе дали сбой. Не говоря уже о том, что в наши дни все незнакомые люди друг к другу обращаются на «вы».

— Что ты тут делаешь? — спросил я, пересиливая своё отторжение того факта, что я вынужден «тыкать» женщине, с которой едва знаком.

— Я прихожу сюда играть на флейте. Тут уютно и никого нет. Обычно, — весело и дружелюбно ответила девушка. Моё «тыканье», которое мне казалось грубостью, она приняла как самую естественную вещь на свете.

«Так вот, о ком вчера упоминал Тарас,