Я тебе не достанусь - Ольга Иконникова

пару дней до бракосочетания, но ему пришлось задержаться из-за ледостава на какой-то шелларской реке, и он известил, что прибудет непосредственно в день торжества.

– Лёд на реке! – ужаснулась Ребекка. – Ты можешь представить себе это, Лана?

У нас в Алькании даже зимой реки не покрывались льдом, и только в самые морозные дни, которые выпадали нечасто, мы могли видеть его на поверхности луж во дворе.

– Пообещай мне, Лана, что вы с Патрисом приедете ко мне! – потребовала однажды кузина.

Она говорила о нашем браке с принцем как о чём-то, в чём ничуть не сомневалась, и я не стала ее разубеждать. И, разумеется, пообещала приехать. Но Бекки сама же этому не поверила.

– Ах, нет, Лана, не обманывай меня. Мы обе знаем, что Венсан никого не пускает в Шеллар. Он заперся там как хищный зверь. И если я окажусь там, то обратной дороги не будет.

Признаться, когда мадемуазель Пикард заявила, что она готова разделить участь принцессы и отправиться на север вместе с ней, я восхитилась ее героизмом, но была уверена, что Бекки откажется от ее предложения. Но кузина неожиданно согласилась.

– Ты не понимаешь, Лана, какой одинокой я буду чувствовать себя там, – пояснила она мне чуть позднее. – И если рядом будет хоть один знакомый человек – пусть даже мадемуазель Пикард – мне будет чуточку легче. Да, она слишком чопорна и педантична, но с ней я смогу говорить об Алькании!

Ночь перед свадьбой Бекки провела в моей комнате. Мы проговорили до полуночи, и даже заснув, кузина беспокойно металась по кровати.

Церемония в церкви должна была состояться в полдень, но горничные подняли нас ранним утром. Невесте требовалось принять ванну, увлажнить кожу ароматическими маслами, сделать прическу. И потому почти всё утро я не видела Бекки и сильно удивилась, когда горничная кузины Джульетт сообщила, что принцесса заперлась в своей комнате и не выходит оттуда. Волнения добавила и мадемуазель Пикард.

И потому, когда я своим ключом открывала дверь в комнату Ребекки, руки у меня уже дрожали.

Я проскользнула внутрь и снова щелкнула замком. Комната кузины была пуста. Белое, усыпанное бриллиантами платье, висело на манекене у окна и издалека казалось снежно-ледяным. Я содрогнулась.

Я огляделась в поисках кузины. Заглянула за стоявшую у кровати ширму и уже готова была заглянуть и под кровать, когда на туалетном столике увидела записку.

«Прости, я не смогла!»

Она сбежала! Сбежала, никому об этом не сказав!

Я почти упала на кровать. Нет, слёз не было – как и ненависти к кузине. А вот обида была. За то, что Бекки не решилась довериться мне, не поделилась страхами и сомнениями. За то, что она приняла это решение только сейчас, когда уже ничего нельзя было изменить. И за то, что тогда, два года назад, она вообще на это согласилась.

Да, я понимала, что никто в здравом уме не захотел бы добровольно отправиться в Шеллар. Но ведь еще вчера, когда мы сидели в обнимку на моей кровати, на мой прямой вопрос Бекки ответила, что решение ее неизменно, и она сдержит данное когда-то слово.

За дверями я услышала голос мадемуазель Пикард, и торопливо крикнула:

– Всё в порядке, мадемуазель! Ее высочество ни с кем пока не хочет разговаривать. Я сама помогу ей одеться.

В коридоре всё стихло. Конечно, такое поведение принцессы должно показаться слугам странным, но они не осмелятся побеспокоить ее – во всяком случае, до тех пор, пока не наступит время ехать в церковь.

Я судорожно пыталась понять, что я должна сделать в такой ситуации. Сообщить, что принцесса сбежала? Папенька отправит всех слуг на ее поиски, и быть может, они ее найдут. Но что случится потом? Если Бекки доведена до отчаяния, то она заявит об обмане во всеуслышание. Но даже если она промолчит, то можем ли мы требовать от нее такой жертвы? Если этот брак столь ненавистен ей, то почему она должна отправляться в Шеллар? Неужели только потому, что два года назад, будучи еще совсем девочкой, дала нам в этом свое слово?

Я разрывалась от жалости к кузине и к самой себе. И по-прежнему не находила решения.

Конечно, я могла последовать ее примеру и тоже сбежать. Достаточно было бы оторвать с подвенечного платья несколько бриллиантов – этого хватило бы, чтобы уехать из Тьерсена в Агалар или на время затаиться в каком-нибудь маленьком городке по дороге.

Но что в таком случае станет с папенькой? Разве он заслуживает предательства еще и с моей стороны? Если свадьба не состоится, на отца ополчатся сразу два короля – и Астор, и Венсан. Лишение титула и изгнание – самое малое, что может его ожидать. А если Астор отправит его в тюрьму?

Решение было слишком сложным, чтобы я могла принять его в одиночество, и я, вызвав горничную, велела ей позвать его высочество.

Папенька появился уже через пару минут. Он был в парадном мундире, но улыбка сбежала с его губ, стоило ему переступить порог комнаты. Он тоже сразу всё понял.

– Я должен был подумать об этом раньше, – выдохнул он и без сил опустился на кровать. – Я же видел, что творилось с Ребеккой в последние дни.

– И что ты мог сделать? – возразила я. – Приставить к ней охрану, которая вернула бы ее силой, попытайся она сбежать? Можем ли мы решать что-либо за неё?

Я вдруг вспомнила старуху-гадалку с площади, и свое решение, которое еще пять минут назад, только проклюнулось в моей голове, уже была готова озвучить папеньке.

13. Свадьба

– Нужно сообщить графу Валенсо, что бракосочетание не состоится! – спохватился отец. – Он, должно быть, уже приехал в церковь. Я поеду туда сам.

Я не стала спрашивать у него, какую причину намерен он был указать, а просто села на кровать с ним рядом и взяла его за руку.

– Не нужно отменять свадьбу, папенька, – мягко, но без тени сомнения сказала я. – Я сама надену подвенечное платье.

Отец посмотрел на меня с изумлением:

– О чём ты говоришь, дорогая? Ты думаешь, что Ребекка одумается и вернется? Ты хочешь пойти на обряд сама, а потом снова поменяться с ней местами?

Он всё еще ничего не понимал.

– Нет, папенька. Довольно обмана! Я намерена сочетаться браком с королем Венсаном и отправиться в Шеллар.

Наверно, ему подумалось, что я сошла с ума, потому что он поднес ладонь к моему лбу, проверяя, нет ли у меня жара.

– Мы слишком долго