Эхо «Марсельезы». Взгляд на Великую французскую революцию через двести лет - Эрик Хобсбаум

С другой стороны, для нового поколения социал-революционеров, ориентировавшихся на пролетариат, вопрос о буржуазной революции оставался, как это ни парадоксально, насущным и важным. Для них было очевидным, что буржуазная революция предшествует революции пролетарской, поскольку к тому времени по крайней мере одна буржуазная революция окончилась победой, а победоносной пролетарской революции еще не было. Они были уверены, что такая революция произойдет, и считали, что только развитие капитализма в обществе победившей буржуазии создаст условия для того, чтобы пролетариат бросил вызов буржуазии в экономической и политической сфере, ибо, как заявил Маркс в своих заметках о позиции Тьерри после событий 1848 года,

«резкий антагонизм между буржуазией и народом возникает, естественно, лишь с того момента, как только буржуазия перестает противостоять дворянству и духовенству в качестве третьего сословия»[96].

Можно было бы сказать, что позже и было сделано, что лишь доведение буржуазной революции до ее логического конца (установления демократической республики) создаст институциональные и организационные условия для успешного ведения классовой борьбы пролетариата против буржуазии. Каковы бы ни были тонкости аргументации, вплоть до 1917 года было общепризнано, по крайней мере в кругу марксистов, что путь к победе рабочего класса и к социализму лежит через буржуазную революцию, необходимую первую стадию социалистической революции.

Здесь, однако, возникают три вопроса. Вопрос первый. Буржуазная революция, как представлялось, неотделима от революции пролетарской. «Призрак коммунизма» 60 начал бродить по Европе в то время, когда буржуазная революция еще не свершилась (в Германии, например) или еще была далека до завершения, по крайней мере с точки зрения определенных слоев крупной буржуазии, не говоря уж о мелкой (например, в период Июльской монархии во Франции или даже в Англии времен первого Закона о реформе). Что дальше? Такой вопрос стоял перед левыми в 40-х и (пока они еще надеялись на повторение 1848 г.) в 50-х годах прошлого века. Вопрос второй. Что произойдет, если, как случилось во многих странах, буржуазия достигнет своих основных целей, заключив удовлетворяющий ее компромисс со старым режимом и не доведя буржуазную революцию до логического конца? И третий вопрос. Что произойдет, если буржуазия откажется от своих политических требований (конституции и представительного правительства) в пользу той или иной формы диктатуры, чтобы исключить из игры рабочих? Опыт Великой французской революции дал возможность ответить на первый и третий вопросы, но не на второй.

Период якобинской диктатуры, казалось, дает ключ к решению проблем 1848 года. Ведь именно якобинцы обеспечили победу и закрепление завоеваний буржуазной революции и вместе с тем придали ей радикальный характер и подтолкнули влево, за пределы собственно буржуазной революции. Иными словами, якобинцы способны были обеспечить достижение целей буржуазной революции в момент, когда сама буржуазия в одиночку не могла их добиться, а затем продолжить эту революцию. В начале 40-х годов XIX века Маркс, приступив к изучению истории французской революции — причем он был одним из многих ученых левого толка, которые в целях извлечения уроков для будущего досконально и политически пристрастно прослеживали каждую ее стадию, — остановил свое внимание на якобинстве как политическом явлении, придающем революции стремительный характер:

«Буржуазия с ее трусливой осмотрительностью не справилась бы с такой работой в течение десятилетий»[97].

Однако начиная с 1848 года он все больше и больше уделяет внимания возможности «подталкивания» революции влево, изменения ее характера целенаправленными усилиями политического авангарда. 61 Именно эта стадия стратегической мысли Маркса стала отправной точкой для Ленина или, говоря точнее, для русских революционеров-марксистов, которые, как они думали, оказались как раз в ситуации, когда и буржуазия, и пролетариат были, очевидно, слишком слабы, чтобы выполнить возложенные на них исторические задачи. Политические противники Ленина окрестили его якобинцем.

Буонарроти в написанном в 1828 году «Заговоре равных» доказывает, что коммунизм происходит из якобинства. Той же точки зрения придерживались и французские ультралевые, пока после 1848 года бланкисты не заявили, что не Робеспьер, который не был настоящим атеистом, а эбертисты — подлинные революционеры, причем с ними определенно соглашался молодой Энгельс[98]. И он сам, и Маркс первоначально считали, что сторонником якобинской республики выступал «восставший пролетариат», тот самый пролетариат, чья победа в 1793—1794 годах могла быть только временной и была лишь «вспомогательным моментом самой буржуазной революции», поскольку не созрели еще материальные условия для замены буржуазного общества. (Это, кстати, один из редких случаев, когда Маркс использовал слова «буржуазная революция»[99].) Более полный анализ социального состава парижской толпы в 1789—1794 годах еще предстояло сделать; предстояло также четко разграничить якобинцев и санкюлотов, что заняло видное место в трудах по истории Франции, написанных исследователями левого толка от Матьеза до Собуля.

Иными словами, ничего нет удивительного в том, что Маркс открыто заявил полякам в 1848 году: «Якобинец 1793 года стал коммунистом в наши дни»[100]. И не удивительно поэтому, что Ленин не скрывал своего восхищения якобинцами и оставался равнодушным к нападкам меньшевиков, обвинявших его в первые годы нынешнего века в приверженности к якобинству, и к аналогичным обвинениям народников, сделанным, правда, с других позиций[101]. Следует, вероятно, также добавить, что, в отличие от других русских революционеров, Ленин, по-видимому, не обладал глубокими знаниями истории революционной Франции, хотя, находясь в годы первой мировой войны в эмиграции в 62 Швейцарии, намеревался, чему есть свидетельства, восполнить этот пробел. Однако все написанное им говорит лишь об общем знании предмета, а также о знании им работ Маркса и Энгельса.

Однако, если отбросить все эти исторические изыскания, размышления Маркса о стратегии пролетариата в период после революции 1848 года (вспомним его «Обращение к Коммунистической лиге» в 1850 году — известный призыв к «перманентной революции») непосредственно связаны с проблемой, перед которой оказались большевики полстолетия спустя. На той же самой изредка произносимой Марксом фразе о «перманентной революции», то есть о конкретной возможности придания буржуазной революции более радикального характера, основывается критика Троцким Ленина, которая в конечном счете отразилась в противоборствующих теоретических положениях, выдвигаемых различными троцкистскими группами. Думаю, нет необходимости говорить, что в данном случае Маркс имел в виду именно Великую французскую революцию*.

*Самыми интересными из более поздних рассуждений о якобинстве сторонников радикальной революции представляются записи, сделанные Антонио Грамши в годы тюремного заключения. Они приводятся в приложении.*

Понятно поэтому, что вопрос о буржуазной революции имел для социал-революционеров значительный практический интерес и становился для них насущным в тех редких случаях, когда они действительно оказывались во главе революции. Он не потерял своей актуальности и поныне, о чем свидетельствуют споры в среде латиноамериканских левых революционеров, начавшиеся в конце 50-х годов нынешнего века, которые затем вылились в дебаты среди латиноамериканистов, сторонников теории «мировых систем» и «зависимости от метрополий». Вспомним, что основным предметом спора между ортодоксальными, придерживающимися советской ориентации партиями и различными группировками новых левых и левыми группировками марксистов-диссидентов (троцкистов, маоистов и последователей Кастро) был вопрос о том, стоит ли объединиться с национальной буржуазией против режимов, где главную роль играют землевладельцы, которых вполне можно отождествить с феодалами прошлого, и, естественно, 63 против империализма, или же немедленно свергнуть буржуазию и установить социалистический режим*. Хотя в подобных спорах о судьбах «третьего мира», скажем, тех, что привели к расколу индийского коммунистического движения, не прибегали к прямым ссылкам на Великую французскую революцию, очевидно, что именно ее опыт лежал в основе столь долгих разногласий среди марксистов.

*В среде ученых это привело к бесконечным дебатам о региональном способе или способах производства, а также к спорам о том, следует ли считать латиноамериканские страны по своей сути капиталистическими со времен их завоевания, поскольку в XVI веке они были частью уже капиталистической по сути мировой системы.*