Без иллюзий - Александр Зиновьев

Повторяю, недовольство условиями жизни в Советском Союзе есть в самых различных слоях населения. И недовольство это довольно сильное. Но ряд вопросов возникает в связи с этим. Каково соотношение между силой этого недовольства и общим отношением людей к условиям и способам своего существования? Настолько ли эта сила велика, чтобы люди стали отвергать сами эти условия и формы своей жизни? Какие есть возможности для внешнего (заметного для окружающих и для властей) выражения недовольства, для обобщения и объединения его в более или менее широких масштабах для длительной борьбы недовольных за улучшение условий своей жизни? Является ли подавление открытых выступлений недовольных властями единственной и главной причиной отсутствия широкого общественного протеста? По каким каналам рассасывается открытое недовольство? Чтобы ответить на эти и многие другие вопросы, относящиеся к рассматриваемой проблеме, требуется серьезное и обстоятельное социологическое исследование. Я ограничусь здесь лишь несколькими замечаниями. Чем могут быть недовольны люди в любом обществе? Бытовыми условиями, условиями работы и малыми возможностями успеха. В коммунистической системе удовлетворение желаний людей в основном зависит от общего состояния страны и сложившейся системы распределения благ, и это люди знают с младенческих лет. Здесь нет персонифицированного виновника бедствий, и люди стремятся добиваться лучшего исключительно в рамках возможностей системы и индивидуально (или небольшими группами). Сила недовольства здесь редко достигает критических размеров, ибо люди привыкли из поколения в поколение жить на очень низком бытовом уровне. Возможности подавления попыток открытого выражения недовольства здесь огромны (административные меры на предприятиях, местная власть, милиция, органы КГБ, армия). Зарплата низкая, люди просто не имеют возможности долго быть без работы. Все средства существования в руках властей. Но дело не только в этом. Социальная структура населения такова, что она исключает объединение людей в большие группы, не дозволенные официально, на более или менее длительные сроки. Самим строем повседневной жизни и деятельности люди здесь сверху донизу приспосабливаются к чисто негативному объединению – к объединению с целью подавления недовольства своих собратьев, но с точки зрения положительного выражения недовольства они обрекаются на раздробленность и в лучшем случае – лишь на пассивное сопротивление (недобросовестная работа, халтура, очковтирательство, пьянство).

Подчеркиваю, чтобы понять положение недовольных в советской системе и их перспективы, надо рассматривать не некие отвлеченные факты недовольства и абсолютные величины (число недовольных чем-то), а место и роль недовольных в коллективах, к которым они прикреплены, отношение к ним их коллективов, их судьбу в случае исключения из коллективов. В стране могут быть миллионы недовольных, но они распределяются по территории страны и по различным коллективам так, что их недовольство практически парализуется. Объединение таких лиц в достаточно большие группы исключено всей организацией жизни.

Хочу обратить внимание еще на одно обстоятельство, тесно связанное с вопросом об оппозиции в коммунистическом обществе: это – характер свободы и несвободы индивидов в этом обществе. Нельзя жить в обществе и быть полностью независимым от него – это тривиально. Вместе с тем, даже рабы и крепостные обладали какими-то свободами, без которых был немыслим процесс жизни. Важно знать, в каком смысле индивид скован в данном обществе и в каком смысле он свободен. С этой точки зрения было бы грубейшей ошибкой рассматривать коммунистическое общество как царство абсолютной несвободы или абсолютной свободы. И было бы также ошибочно рассматривать факт несвободы как злой умысел нехороших людей, а факт свободы – как проявление душевной доброты. Так, прикрепление индивидов к местам работы есть не просто умышленное ограничение свободы и насилие. Оно выражает в конце концов чисто экономическую необходимость для подавляющего большинства населения иметь средства существования именно таким путем. С другой стороны, власть коллектива над индивидом и власть руководства коллектива над подчиненными не беспредельны. Рабочий день здесь регламентирован в масштабах общества и не зависит от произвола местной власти. Так же обстоит дело с основной частью заработной платы, с отпусками, с некоторым минимумом жилья и многими другими жизненно важными явлениями. Имеется возможность менять место работы, подбирая наиболее удобное. Есть возможность без особого риска конфликтовать с начальством. Уволить человека с работы не так-то просто. Если он не очевидный уголовник и не диссидент, его защищает коллектив и общественные организации. Одним словом, обычный индивид коммунистического общества несвободен в определенном отношении в силу объективных условий существования и вместе с тем обладает всеми видами свободы, которые необходимы ему для жизни в этих условиях и делают эту жизнь мало-мальски терпимой.

Но коммунистические страны погружены в историю человечества и в более обширное мировое человеческое целое. Именно из этого исторического «контекста» (а не из некоей внеисторической природы человека) какая-то часть граждан этих стран узнает о таком продукте многовековой истории цивилизации, как гражданские свободы. Для большинства из них это знание остается явлением чисто литературным, остается пассивным элементом культуры. Подавляющее большинство граждан коммунистического общества вообще не нуждается в этих свободах по самому образу своей жизни. И именно поэтому они этих свобод не имеют. Они их не имеют, повторяю, потому что они им не нужны. Грубо говоря, эти свободы им все равно, что рыбе зонтик. Лишь ничтожная часть населения коммунистических стран ощущает потребность в этих гражданских свободах, да и то лишь как в исторически данном культурном оформлении совершенно неадекватного этой форме социального материала.

И все же, как показывают факты, и в коммунистических обществах возможна открытая оппозиция. Здесь неуместно пускаться в абстрактные теоретические рассуждения на эту тему. Сейчас можно констатировать факт существования трех форм оппозиции такого рода, являющихся продуктом специфически коммунистического образа жизни. Исторически первой из них является антисталинизм. Зародился он еще в предвоенные годы. Углубился в годы войны. Хотя в послевоенные годы и был внешне приглушен, но все-таки дело свое делал. Но самую активную роль он сыграл в годы после смерти Сталина. Особенность этого периода состоит в том, что борьба против сталинизма велась очень широко, на уровне первичных партийных организаций. Знаменитый доклад Хрущева не был началом этой борьбы. Он был проявлением этой борьбы, ее результатом и оформлением. Сталинизм к этому времени стал выглядеть как отклонение от норм жизни советского общества. И борьба шла за соблюдение этих норм, за законность, за личную безопасность и надежность положения людей, вполне лояльных к советскому строю. И борьба эта оказалась вполне успешной, главным образом – для партийного руководства, для всякого рода чиновников и лиц, занимающих видное положение в первичных коллективах и в обществе в целом. Хотя эту борьбу начали и вели люди, ставшие жертвами режима, плодами ее воспользовались прежде всего сами хозяева общества. Они впервые за всю советскую историю почувствовали себя господами положения, причем – в безопасности. Но и все население страны от нее выиграло. Жить стало явно легче и спокойнее.

Вторая форма оппозиции – либерализм хрущевского периода. Определить эту форму в четких категориях довольно трудно, ибо само это явление по своей природе весьма неопределенно и расплывчато. В этот период во всех важных сферах жизни советского общества к активной деятельности стали пробиваться определенного типа люди, отличающиеся от своих предшественников и конкурентов лучшей образованностью, «большими» способностями и инициативностью, более свободной формой поведения, идеологической терпимостью. Преследуя свои личные цели (карьера, бытовые удобства, удовлетворение тщеславия), эти люди вносили известное смягчение в образ жизни страны, стремление к западноевропейским формам культуры. Они стимулировали критику коммунистической системы, сами принимали в ней активное участие. Вместе с тем они были вполне лояльны к этой системе, выступали от ее имени и в ее интересах. Они заботились лишь о том, как бы получше устроиться в рамках этой системы и самую систему сделать более удобной для их существования. Если первая (антисталинизм) форма была оппозицией крайностям коммунистического строя, то вторая (либерализм) была оппозицией провинциализму, застойности, серости его умеренного существования. И надо признать, что в этом отношении брежневский период (несмотря ни на что) является продолжением хрущевского с той лишь разницей, что либерализм был заключен в терпимые для режима рамки.