Трижды до восхода солнца - Татьяна Полякова

— Ну, так разубеди меня в этом, — усмехнулся Сергей.

— Ага, скажи на милость, а на фига мне это?

— Я задавал себе тот же вопрос. И все же надеюсь на твою помощь. Потому что мы друзья или, по край ней мере, были ими, потому что мне не к кому боль ше обратиться и потому что никому, кроме тебя, я не поверю.

Агатка вздохнула и с минуту буравила его взглядом.

— Ты сам-то ее книгу видел?

— Нет. Я ведь относился к затее мамы как к очередному безобидному увлечению. До этого она занималась вышивкой, разводила розы и рисовала акварели. Я был рад, что она не зачитывает мне главы вслух. Акварелями, розами и вышивкой приходилось любоваться. После смерти мамы отец запер ее кабинет и никого туда не пускает.

— Так, может, и нет никакой книги? — с надеждой спросила я. — Твоей маме нравилось держать людей в напряжении, а ничего писать она не собиралась.

— Книга существует. Отец это подтвердил. Но, не смотря на мои просьбы, отказывается показать мне рукопись, это тоже кое о чем говорит.

— Например, о том, что ему просто тяжело заходить в ее кабинет и держать в руках рукопись, над которой она работала в последние дни, — заметила я.

— И это я допускаю. Я ничего не знаю наверняка, — очень серьезно произнес он, — но хотел бы знать. Простите, что отнял у вас столько времени. — Сергей поднялся и молча уставился на Агату. Хорошо зная сестрицу, я была уверена, что в тот момент она мысленно чертыхалась.

— Попробуем, — неохотно произнесла она.

— Спасибо, — сказал Сергей и направился к двери, притормозил и, обернувшись, добавил: — Как я уже сказал, в расходах себя на ограничивайте. Я заплачу любые деньги.

— Любые деньги, — передразнила Агатка, когда дверь за ним закрылась. — Можно подумать, что это золотой ключик ко всем замкам.

— А то нет, — хмыкнула я.

— Еще одна умница. И кому ты его бабло втюхаешь? Ваньке Левашову?

— А что, можно попробовать. Он ведь был в меня влюблен. Женщина я свободная, авось прельстится. Не мною, так денежкой.

Агатка махнула рукой и начала бродить по комнате, хмурясь и что-то разглядывая у себя под ногами, бестолковое снование туда-сюда всегда являлось признаком душевных раздумий. Я слилась с интерьером, стараясь ей не мешать.

— Что скажешь? — повернулась она ко мне минут через десять, утомившись бродяжничеством.

— А что тут скажешь, раз ты уже все решила? Обещала попробовать, значит, будем пробовать.

— По-твоему, Серега с горя увлекся фантазиями?

Я ответственно отнеслась к вопросу, прикидывая и так и эдак.

— Тетка мне понравилась. Такая вполне могла замутить по полной. И если у нее был туз в рукаве, мало бы никому не показалось. А что касается Сереги… с папашей отношения не сложились, а денег у того немерено. Учитывая, что бабы падки на бабло, дядя, погоревав немного, может жениться вторично и даже детей нарожать. И денежки минуют карман твоего школьного приятеля.

— Он наследует долю матери.

— Ага, которую придется делить с отцом. То есть он в лучшем случае получит четвертую часть всего, чем владеет семейство. Многие считают, что целое куда лучше четверти. Так почему бы не получить все, обвинив отца в убийстве?

— Хорошо, что Серега тебя не слышит, — хмыкнула Агата. — Не скажешь, что ты сохранила веру в человечество.

— Это не мой друг, а твой. К тому же я пытаюсь быть объективной. Всю последнюю неделю ты твердишь, что это должно стать моей основной добродетелью.

— Да? Наверное, я увлеклась. Серегу я всегда считала приличным парнем. Но… люди иногда меняются. Особливо если в деле замешаны деньги. У него своих немало. Но много денежек не бывает. Он был с нами откровенен, я бы сказала, излишне. О том, что Багрянский не его отец, мог бы умолчать. Причину своей откровенности назвал, и она вполне годится. Хотя… вдруг это всего лишь хитрый ход… черт, я становлюсь циником.

— Не беда. Ты еще молодая, сможешь не раз поменять убеждения.

— Кое-что меня смущает. Кое-что, делающее рассказ Сереги весьма вероятным,

— Не тяни.

— Суворкин, — глядя на меня, в задумчивости произнесла Агатка.

— Чем знаменит?

— Редкой покладистостью. Он из тех, что подпишут любую бумагу, лишь бы доставить удовольствие высокому начальству. Так что очень возможно, для Ванькиного пьяного трепа имелись основания.

— Что ж, давай покопаемся, — подумав, сказала я.

— Копаться придется тебе, — с довольным видом заявила сестрица.

— Почему мне?

— А кому? У меня и так дел до черта. Нароешь что-то путное, тогда и я подключусь. Будем считать это твоим первым самостоятельным заданием. В общем, дерзай. Я, само собой, в меру сил буду помогать и способствовать.

За свой стол я вернулась, пылая праведным гневом. Ну, хороши! Один, заподозрив злодейство, поспешил переложить свои проблемы на плечи подруги детства, а она с сестринской добротой спихнула их мне. Но, понемногу успокоившись, я обнаружила в ситуации явную для себя выгоду. Теперь вовсе не обязательно сидеть в офисе с осточертевшими мне бумагами. Поболтаюсь среди людей, выясню, что к чему. Была еще причина, не позволявшая отмахнуться от рассказа Сергея, а заодно послать сестрицу к черту с ее заданием. Аврора мне нравилась, а с той минуты, когда я узнала о ее смерти, вдруг, откуда ни возьмись, явилось чувство вины. Занятая своими переживаниями, я ни разу не поинтересовалась ее здоровьем, не навестила в больнице и даже не позвонила. И теперь считала своей обязанностью помочь ее сыну, хотя вряд ли самой себе призналась бы в этом.

Сидя с праздным видом за столом, я прикидывала, с чего следует начать расследование. Труп кремировали, значит, официальные пути для меня закрыты. С догадками и рассказом подвыпившего судмедэксперта к следователю не пойдешь, тем более что Ванька ОТ своих слов уже благополучно открестился. Прежде (Чем допекать людей вопросами и поднимать волну, нужно выяснить, что это за мемуары, из-за которых разгорелся весь сыр-бор. Если Багрянский-старший своего сына к ней не допустил, вряд ли меня осчастливит. Выходит, лишь одному человеку доподлинно известно, содержался ли в книге некий компромат. Если да, то на кого? Человек этот Наталья Юдина, журналистка и подруга Авроры, помогавшая ей, по словам Сергея, в работе над книгой. Вот с ней и следовало встретиться незамедлительно.

Фамилия журналистки была мне знакома, но не более того. К газетам и журналам я равнодушна и своих денег на них никогда не тратила, довольствуясь бесплатными изданиями, которые временами обнаруживала в своем почтовом ящике. Основным достоинством этих листков были телепрограммы на неделю, но так как и телевидение существенной роли в Моей жизни не играло, то эти самые листки я тут же распихивала в почтовые ящики соседей. В общем, мир журналистики был мне неведом, а соваться к тетке, не подготовившись, я не хотела. Для начала стоило узнать, что она за человек и следует ли доверять ее словам. Журналистская братия, по общему убеждению, падка на сенсации и не особо печется о правдивости своих историй.