Граненое время - Борис Сергеевич Бурлак

смешно, — согласился он, уступая ей дорогу. И когда она прошла мимо, он уверенно пошел за нею следом, — будь что будет. Нет, он терпеть не мог быстрых знакомств, назойливых ухаживаний; бывало, его сослуживцы встретят на улице смазливых девчонок — и к ним, а он старается отстать, ему не по себе. И вот сам оказался таким.

Надя шла, не оборачиваясь, опустив голову, точно была одна на береговой тропе. И так же, не оборачиваясь, ни с того, ни с сего спросила:

— Герасимов, вы знаете Витковского?

— А что?

— Знаете или нет?

— Знаю, — сказал он. И про себя подумал: «Да разве такая образованная девушка ровня старшине-сверхсрочнику?»

Он все шагал, не отставая, на расстоянии ее тени, которая шла с ним плечо к плечу. Он был доволен и этой спутницей.

— Идите вы уж рядом, что ли, если нам по пути, — сказала Надя, оглянувшись, когда из-за холма выдвинулся палаточный городок строителей.

Федор пошел рядом, по траве, вспугивая кузнечиков. Те брызгами разлетались во все стороны, и вдруг один из них угодил Наде в лицо. Она приостановилась.

— С вами, Герасимов, без глаз останешься.

— Виноват. Как ведь щелкнул! Ну, ничего, пройдет, только не трите, — говорил он, глядя ей в глаза. Вблизи они казались еще темнее, глубже; в левом вспыхнула искорка-слезинка, упала. — Только не плачьте, Надежда Николаевна! Пройдет.

Строгие губы ее смягчились, на переносице проступила веселая морщинка.

Теперь они шли по большаку, то и дело сторонясь грузовиков. Лесовоз с прицепом, обгоняя, прижал их к самому кювету. Федор схватил Надю за руку и так сильно, что она, круто повернувшись, нечаянно привалилась к его плечу.

— Что вы, Герасимов?

— Виноват. Он мог задеть вас хлыстом.

— Виноват, виноват...

Фу, черт, все-то у него не как у людей: то кузнечик, то лесовоз.

У палатки начальника строительства за дощатым столом плотницкой работы, вкопанным прямо в землю, вся семья Братчиковых сидела за ужином. Сам хозяин задумчиво помешивал ложечкой в стакане. Хозяйка, Мария Анисимовна, высокая плотная женщина, ловко разрезала буханку ситного. Варя, сестра Нади, с умилением посматривала на своего Владислава, который и за столом не расставался с газетами.

— Где ты пропадаешь каждый вечер? — сердито спросила Мария Анисимовна Надю и, увидев Герасимова, остановившегося позади нее, уже ласково добавила: — Нельзя так, Надя.

— А-а, Федор, присаживайся, гостем будешь! — приветливо встретил его Алексей Викторович.

— Надя, Слава поймал сурка! Нелюдимый, комичный, на всех косится! Хочешь, покажу? Он у меня в палатке привязан, — тараторила, суетилась Варя, а сама с хитренькой улыбкой взглядывала на Федора.

Мария Анисимовна принялась ухаживать за Герасимовым, поняв, что это и есть тот самый старшина, который еще подростком был на фронте вместе с ее Алешей.

Федор чувствовал себя стесненно, особенно смущала Варя: быстрая, смешливая, она болтала о разных пустяках и бесцеремонно рассматривала его. Она никому не позволяла возражать, всех перебивала.

— Варвара! — прикрикнул, наконец, Алексей Викторович. — Дай поговорить с человеком.

Она сделала серьезную рожицу, притихла на минуту и снова, как ни в чем не бывало, торопливо и громко начала рассказывать сестре о девушках-чертежницах, приехавших вчера из Ленинграда. Поразительно, как это Владислав мог еще читать в присутствии своей неугомонной женушки.

— Мы хотим поручить твоей бригаде достройку амбулатории-больницы, — говорил Алексей Викторович Федору. — Медикам в первую очередь нужен кров. А то сегодня пришлось отправлять одну роженицу на самолете в район. Достроите больницу, потом сообща навалимся на школу, потом — на столовую. Одним словом, ударные объекты за тобой.

— Слушаюсь.

— Ребята у тебя надежные — артиллеристы. Одним словом, крепкая противотанковая бригада. Так что я на вас рассчитываю.

— Будет выполнено, — не задумываясь, ответил польщенный Федор.

Он заметил, что Надежда Николаевна прислушивается к их разговору, и готов был сейчас не только амбулаторию, целый город выстроить своей бригадой.

Долетели гулкие удары в рельс — отбой. Федор поднялся из-за стола, поблагодарил за угощение.

— Спасибо и вам, Варвара Николаевна.

— Ох, как торжественно! Слышишь, Слава, как надо обращаться с дамами.

— Да перестань ты зубоскалить, — одернула ее Мария Анисимовна.

Утром Федор повел свою бригаду на «штурм» амбулатории-больницы. У него была комплексная бригада, которая, в общем, должна делать все — от кладки стен до покраски полов; но пока что демобилизованные солдаты брали не умением, а старанием. Они работали больше всех: если случались переделки, то не уходили с объекта дотемна, — благо, в начальный период стройки никто и не вспоминает об охране труда.

После работы Федор оставался на объекте на час — на полтора. Он ходил из комнаты в комнату, прикидывая, что делать завтра. Со второго этажа был виден микрорайон будущего города — от временной котельной в центре до сборных финских коттеджей на окраине. Поодаль от строительной площадки белел палаточный городок, основанный два месяца назад. Оттуда доносилась музыка. «А что сейчас делает Надежда Николаевна? — спрашивал он себя, отыскивая глазами палатку Братчиковых. — Сидит и слушает болтовню Варвары?». Федор спускался по готовой лестнице, выходил из недостроенного здания и, постояв с минуту у подъезда, шел в столовую.

— Вечно вы опаздываете, — упрекала Федора молоденькая калькуляторша. — Ладно уж, садитесь, так и быть, обслужим.

— Я привык к самообслуживанию.

— Нет уж, доставьте мне удовольствие!

Он ел молча, ни на кого не глядя.

— Теперь бы в кино сходить, — вздыхала его откровенная поклонница. — Говорят, хорошую картину привезли.

— Я смотрю кино во сне.

— Интересно, какие же вам картины снятся?

— Все больше военные.

— Скучно. А про любовь?

— Спасибо за хлеб-соль. До свиданья. — И он уходил в бригадную палатку, на покой, оставляя в полнейшем недоумении эту миловидную девчонку.

А с восходом солнца он уже снова был на объекте. Только труд исцеляет от всех недугов. Только в труде пропадает то ощущение неравенства, даже унижения, что с недавних пор испытывал Федор, думая с Надежде Николаевне Бороздиной.

Строительство амбулатории подвигалось ходко. Знойное июльское солнце вовсю помогало бригаде Герасимова: не успеют ребята оштукатурить очередную комнату, как уже готова для побелки предыдущая. Раствор твердеет будто под рукой, а краска высыхает на половицах, как вода. Золотое время! Окна открыты настежь, двери широко распахнуты, — и струится по коридорам, настоенный на полынке, душистый, чуть горьковатый вольный ветерок.

Начиналась отделка фасада. Федор сам взялся за краскопульт: надо же попробовать, что за штука. Ого, куда хватил! Приноровился, слегка упираясь в стойку деревянного заборчика, и начал покрывать карниз тончайшей розовой пылью. Она вспыхивала, гасла, снова разгоралась под самой крышей, — кажется, вот-вот займется весь угол дома.

Усердие его было оценено Братчиковым. И когда Витковский, по совету Захара, решил все-таки отпраздновать пятилетие совхоза, среди приглашенных оказался и Герасимов.

Директор выбрал