Семья Тибо.Том 1 - Роже Мартен дю Гар
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Я, верно, ошиблась… Дай мне только его адрес. Или нет, я даже не прошу тебя сказать, где он, но предупреди, только предупреди его, что мне надо его увидеть…
Ноэми распрямилась:
— Предупредить? Да разве я знаю, где он? — Она вся залилась краской. — И вообще, когда кончатся эти сплетни? Жером иногда заходит ко мне! Ну и что же из этого? Никто и не скрывает! Мы ведь родня! Ну и ну! — Инстинкт подсказывал ей слова, которые причиняют боль. — Очень он будет доволен, когда я расскажу ему, как ты сюда приходила, чтобы поднять скандал!
Госпожа де Фонтанен попятилась.
— Ты говоришь, как девка!
— Ах, так! Ты хочешь, чтобы я тебе сказала откровенно? — взвилась Ноэми. — Когда от женщины уходит муж, в этом виновата она сама! Если бы Жером нашел в твоем обществе то, чего он, я уверена, ищет на стороне, тебе бы не пришлось за ним бегать, моя милая!
«Неужто это правда?» — невольно подумалось г-же де Фонтанен. У нее уже не было сил. Ее одолевало искушение бежать отсюда; но ей было страшно опять оставаться одной, не зная адреса, не зная, как вызвать Жерома. Ее взгляд снова смягчился.
— Ноэми, забудь, что я тебе сказала, выслушай меня. Женни больна, у нее уже двое суток жар. Я одна. Ты сама мать, ты знаешь, что такое сидеть у постели больного ребенка… Вот уж три недели, как Жером у нас не появлялся. Где он? Что с ним? Надо сообщить ему, что его дочь больна, надо, чтобы он вернулся! Скажи ему.
Ноэми с жестоким упрямством покачала головой.
— Ноэми, я не верю, что ты стала такой злой! Слушай, я тебе еще не все сказала; Женни больна, это правда, и я очень встревожена; но не это главное. — Ее голос униженно дрогнул от того, что ей предстояло сказать. — От меня ушел Даниэль, он исчез.
— Исчез?
— Предприняты розыски. Я не могу в такой момент оставаться одна… с больным ребенком… Ведь правда? Ноэми, скажи ему только, чтобы он пришел!
Госпоже де Фонтанен показалось, что молодая женщина вот-вот уступит, в ее глазах она увидела сочувствие; но Ноэми отвернулась и, вздевая к потолку руки, воскликнула:
— Боже мой, чего ты от меня хочешь? Ведь я тебе говорю, что ничем не могу тебе помочь!
Госпожа де Фонтанен негодующе молчала; Ноэми обратила к ней пылающее лицо:
— Ты мне не веришь, Тереза? Не веришь? Ну что ж, тем хуже для тебя, сейчас ты узнаешь все! Он опять меня обманул, понимаешь? Удрал неведомо куда, — удрал с другой! Вот! Теперь ты мне веришь?
Госпожа де Фонтанен стала мертвенно-бледной. Она повторила машинально:
— Удрал?
Молодая женщина бросилась на диван и зарыдала, уткнувшись в подушки.
— Ах, если б ты знала, как он мучил меня! Я слишком часто прощала — он вообразил, что я буду прощать всегда! Ну уж нет, довольно! Он публично оскорбил меня самым отвратительным образом! При мне, в моем доме соблазнил негодяйку, которую я здесь держала, служанку девятнадцати лет! Паршивка сбежала две недели назад со своим тряпьем, не попрощавшись, по-английски! А он ждал ее внизу в коляске. Да-да! — взвыла она, выпрямляясь. — На моей улице, у моих дверей, средь бела дня, на глазах у соседей, — с прислугой! Представляешь себе?
Госпожа де Фонтанен прислонилась к пианино, чтобы не упасть. Она глядела на Ноэми, не видя ее. Перед ее взором проходило пережитое; она снова увидела Мариетту несколько месяцев назад, услышала шорохи в коридоре, вспомнила тайные отлучки мужа на седьмой этаж и тот день, когда уж больше нельзя было притворяться, что ничего не замечаешь, и пришлось рассчитать девчонку, и та задыхалась от отчаяния и просила прощения у барыни; она снова увидела набережную и ту женщину, простую работницу в черном платье, сидевшую на скамейке, утирая слезы; потом наконец она заметила Ноэми тут, рядом, и отвернулась. Но помимо воли взгляд ее возвратился к этой красивой девке, лежавшей поперек дивана, к ее телу, к голому плечу, которое сотрясалось от всхлипываний, вздымаясь под кружевами. Нагло всплывал мучительный образ.
А голос Ноэми доносился до нее бурными всплесками:
— Но теперь довольно, довольно! Он может вернуться, может приползти на коленях, я даже не взгляну на него! Я его ненавижу, презираю! Сотни раз я ловила его на лжи, он лгал без малейшего смысла, лгал ради игры, ради удовольствия, по привычке! Стоит ему только рот открыть — и он уже врет! Это враль!
— Ты несправедлива, Ноэми!
Молодая женщина одним прыжком вскочила с дивана.
— И ты его защищаешь? Ты?
Но г-жа де Фонтанен взяла себя в руки; она сказала уже совсем другим тоном:
— У тебя нет адреса этой?..
Секунду подумав, Ноэми сообщнически склонилась к ней:
— Нет, но консьержка иногда…
Тереза жестом прервала ее и пошла к дверям. Молодая женщина из приличия уткнулась в подушки и сделала вид, что не замечает ее ухода.
В передней, когда г-жа де Фонтанен уже приподымала портьеру у входной двери, ее обхватили руки Николь. Лицо девочки было мокрым от слез. Тереза не успела ничего сказать. Девочка порывисто обняла ее и убежала.
Консьержке очень хотелось посудачить.
— Я отправляю ей на родину приходящие на ее имя письма, это в Бретани, Перро-Гирек; а родители, наверно, пересылают почту ей. Если это вас интересует… — добавила она, раскрывая засаленный список жильцов.
Прежде чем вернуться домой, г-жа де Фонтанен зашла на почту, взяла телеграфный бланк и написала:
«Викторине Ле Га. Перро-Гирек (Кот-дю-Нор), Церковная площадь.
Прошу передать г-ну де Фонтанену, что его сын Даниэль в воскресенье исчез».
Потом она написала открытку:
«Господину пастору Грегори,
Christian Scientist Society [2], Нёйи-сюр-Сен, бульвар Бино, 2-а.
Дорогой Джеймс,
Два дня тому назад Даниэль уехал, не сообщив куда, и не подает о себе никаких вестей; я в тревоге. Кроме того, Женни слегла, у нее сильный жар, причина неясна. Я не знаю, где найти Жерома, чтобы сообщить ему об этом.
Я совсем одна, мой друг. Приезжайте ко мне.
Тереза де Фонтанен»
V
На третий день, в среду, в шесть часов вечера на улицу Обсерватории явился длинный нескладный человек неопределенного возраста и ужасающей худобы.
— Вряд ли барыня принимает, — ответил консьерж. — Наверху доктора. Маленькая барышня при смерти.
Пастор поднялся по лестнице. Дверь в квартиру была открыта. В прихожей висело несколько мужских пальто. Выбежала сиделка.
— Я пастор Грегори. Что случилось? С Женни плохо?
Сиделка посмотрела на него.
— Она при смерти, — шепнула она и скрылась.
Он содрогнулся, будто от пощечины. Ему показалось, что вокруг внезапно не стало воздуха, он задыхался. Войдя в гостиную, он отворил оба окна.
Прошло десять минут. По коридору кто-то бегал взад и вперед, хлопали двери. Послышался голос, показалась г-жа де Фонтанен, за ней следом двое пожилых мужчин в черных костюмах. Увидев Грегори, она кинулась к нему:
— Джеймс! Наконец-то! О, не оставляйте меня, мой друг!
Он пробормотал:
— Я только сегодня вернулся из Лондона.
Оставив двоих консультантов совещаться, она потащила его за собой. В прихожей Антуан, без сюртука, чистил щеткой ногти в тазу, который держала перед ним сиделка. Г-жа де Фонтанен схватила пастора за руки. Она была неузнаваема: щеки побелели, губы дрожали.
— Ах, останьтесь со мной, Джеймс, не бросайте меня одну! Женни…
Из глубины квартиры послышались стоны; не договорив, она убежала в комнату дочери.
Пастор подошел к Антуану; он молчал, но в его тревожных глазах застыл вопрос. Антуан покачал головой.
— Она при смерти.
— О! Зачем так говорить! — сказал Грегори тоном упрека.
— Ме-нин-гит, — проскандировал Антуан, поднимая руку ко лбу. — «Странный малый», — добавил он про себя.
Лицо у Грегори было желтое и угловатое; черные пряди тусклых, будто мертвых волос топорщились вокруг совершенно вертикального лба. По обе стороны носа, длинного, вислого и багрового, сверкали из-под бровей глубоко посаженные глаза; очень черные, почти без белков, постоянно влажные и удивительно подвижные, они словно фосфоресцировали; такие глаза, суровые и томные, бывают иногда у обезьян. Еще более странной была нижняя часть лица: немая ухмылка, гримаса, не выражавшая ни одного из обычных человеческих чувств, дергала во все стороны подбородок, безволосый, туго обтянутый пергаментно-желтой кожей.
— Внезапно? — спросил пастор.
— Температура поднялась в воскресенье, но симптомы проявились только вчера, во вторник, утром. Сразу собрался консилиум. Было сделано все, что можно. — Его взгляд стал задумчивым. — Посмотрим, что скажут эти господа; но лично я, — заключил он, и лицо у него перекосилось, — лично я считаю, что бедный ребенок уми…