Выбирая жизнь (СИ) - Предгорная Арина

Зоратт смотрел вслед уходящему племяннику, дождался, пока высокая фигура растворится в темноте, и направился нарушать горькое уединение одной взрослой расстроенной девочки.

…

Виррис он нашёл возле белоснежной сереброгривой Грации. В соседнем деннике за общением женщины и кобылы ревниво наблюдал красавец Агат: ему тоже хотелось, чтобы створки открыли, подошли, потрепали по холке. Вот слёз и жалоб, он, пожалуй, не хотел. Бесшумно, по-кошачьи ступая, Бьорд приблизился к девушке, ослепительно прекрасной в вечернем атласном платье и нежно мерцающих аквамаринах. Виррис бросила на него короткий взгляд и отвернулась.

Удивительно легко она всё-таки поладила со своей лошадью: Грация слушалась её практически беспрекословно, и в другой раз Зоратт с удовольствием остался бы в сторонке, наблюдая за тихим разговором человека и животного.

— Здесь так спокойно, — заговорила Виррис лишённым эмоций голосом. — Даже запахи конюшни не сильно смущают. Может, и правда — настоящий мой папаша был конюхом?

Бьорд мягко вывел её из денника и закрыл створки. Погладил лошадь, высунувшую морду поверх заграждения, шепнул Агату пару тихих успокаивающих слов.

Виррис вырвалась, дошла до сваленной в углу кучи сена, и, не щадя деликатную капризную ткань, опустилась на него прямо в роскошном платье. Зоратт расстелил рядом свою куртку, присел, похлопал ладонью рядом с собой. Жена наконец задержала на нём сумрачный взгляд, но, поколебавшись, перебралась поближе, и он осторожно, боясь спугнуть, приобнял её одной рукой.

— Благородство — не в крови, Виррис. Неважно, какая кровь течёт в ваших жилах. Важно, какая вы, кто вы, — мягко шепнул Бьорд в пламенно-рыжие волосы возле нежного ушка.

— И кто я? — уныло вопросила госпожа Зоратт.

— Вы чудесная женщина, жена моя. Благородная. Яркая. Сильная. Самостоятельная. Ответственная. Самоотверженная. Смелая. Преданная. Ранимая. Гордая. Такая красивая, что глазам больно.

Каждое слово муж сопровождал невесомым поцелуем в макушку. Вир выдавила слабую улыбку, но в следующее мгновение попробовала ненавязчиво отстраниться, поняв, что сидит в объятиях ненастоящего мужа, а тот, пользуясь моментом, самым бессовестным образом…

— Виррис, я не позволю себе ничего лишнего, — напомнил этот самый муж тихо-тихо.

И, точно ребёнка, пересадил к себе на колени, прижал к себе, и вдруг это оказалось ровно то, что требовалось. Вир положила голову ему на плечо, щекой касаясь спрятанной под рубашкой ключицы, и это положение не вызвало дискомфорта. Наоборот, показалось, что так она укрыта от любого враждебного взгляда, а ладони Бьорда, поглаживающие её плечи и спину, вмиг согрели. Удивительная магия снега и льда у этих людей — их лёд не причиняет ей холода.

— А как с этим справлялись вы? — после долгой паузы поинтересовалась Виррис. — Граф ведь не сразу признал вас?..

Зоратт, который Вейсдгар, негромко фыркнул. Вдохнул малиновый аромат, сладкий, головокружительный. Немного сдвинул свою руку, так, чтобы невзначай касаться открытой спины девушки, ощутить нежную бархатистую кожу под ладонью. Укутал её теплом от прохладного ночного воздуха, слушал, как стучит сердце.

— Если бы только граф. Вам повезло гораздо больше, Виррис. Вас с рождения растили в семье. Брак ваших родителей…я буду звать лорда Хейтена вашим отцом, так привычнее, и он всё-таки звал вас своей дочерью… Так вот, брак ваших родителей был одобрен, их связь не считалась недозволительной и недопустимой. И ещё: вы знаете, как зовут ваших маму и папу, и могли позвать их в любой момент, верно? И, будучи младенцем, вы жили в тёплом и уютном доме, о вас заботились, как нужно заботиться о беспомощном младенце, кормили, укладывали спать в колыбельку. Да?

А женщине, которая меня родила, я оказался не нужен.

Бьорд прервался, чтобы расправить атласные складки платья на коленях Виррис. Надо бы возвращаться в дом, напоить её чаем с травами, уговорить немного поесть. Конюшня не самое лучшее место, но… они так хорошо сидели, и тихо пофыркивали в полумраке лошади. Даже лучше, чем тогда у камина, ведь сейчас его жена совсем близко. Держится за свои принципы и старые обиды, а ведь заметно, как нуждается в самом простом и естественном: опоре и защите.

Девушка шевельнулась в его объятиях, подняла голову. Зоратт тронул рыжую прядь над виском, поправил, погладил её лицо костяшками пальцев.

— Простите, задумался. Я не помню свою… мать, хотя видел её, раз или два. Воспоминания о раннем детстве обрывочные, и с высоты прошедших лет кажутся чередой дурных снов, а вот её лицо и голос в памяти не остались.

— С вами плохо обращались? — севшим голосом выговорила Виррис.

— Сразу после рождения меня отправили к дальней родственнице матери, я прожил у неё года два или около того. Сибран оставил свою пассию накануне собственной свадьбы, и знать не знал, что та ждала ребёнка. Она сама, скорее всего, в тот момент об этом не знала. Её отец сколотил неплохое состояние на торговле; я не спрашивал Сибрана, как они познакомились. Как видите, не могу похвалиться безупречной родословной. Я даже имени матери не знаю, не знаю, на чём, кроме постели, держалась их связь. Прожив с Вейсдгарами более двадцати лет, могу утверждать, что сильные чувства им не свойственны, так что Сибран от любви не страдал, от расставания тем более.

Её пристроили замуж буквально после заключения союза лорда Вейсдгара с достойнейшей из герриардских невест. Благодаря приданому муж моей…той женщины закрыл глаза на то, что она досталась ему, гм, порченой. Не знаю, как он воспринял весть… о чужом ребёнке. Так или иначе, мне позволили появиться на свет, после чего сразу увезли в крошечный городишко, почти деревню, к полуслепой и глуховатой бабке. Её я смутно помню. Сильно горбилась при ходьбе, руки все в узлах, а лицо гладкое, как блин, и почти без морщин. И ни одного седого волоса. И взгляд такой… Вороний. Глазки маленькие, круглые, тёмные. Голос резкий, не говорила — хлестала фразами.

— Но как?.. Как вы можете помнить! Вы были слишком малы!

Зоратт неопределённо пожал плечами, одну ладонь переместил на талию Виррис.

— Кормилицу нашли, она приехала вместе со мной. И всё это требовало определённых расходов. Деньги, присылаемые…матерью, как-то примиряли с мои существованием, но мне с тех сумм перепадало немного, — с каким-то неуместным весельем хмыкнул муж. — Не сильно обрадовалась эта родственница нагулянному младенцу и чужой женщине в доме. И кормилице не понравилась работа: не предполагала, что жить придётся в настоящей глуши. Людей мало, развлечений никаких, ещё и с младенцем неотлучно. На несколько месяцев её хватило, потом сбежала.

— А вы?.. — ужаснулась Виррис.

— Остался на попечение той бабки. Наверное, постепенно начал ей мешать. Жил в сарае, спал на полу, да, собственно, и ел на полу, и всё — на полу… Общения не было, со мной никто не разговаривал, несмотря на несмышлёный возраст, я там не сильно отличался от домашней скотины.

Виррис приложила ладони к лицу.

— Бьорд… — Не отдавая себе отчёта, вдруг дотронулась до его щеки, прохладной и гладковыбритой, провела пальцами, и он ощутимо вздрогнул под её рукой. — Но так же нельзя!

— Я рассказываю об этом, чтобы вы увидели, насколько замечательные условия обеспечили вам. Как и положено каждому ребёнку, пришедшему в этот мир.

— Как вы попали в графский замок? — прошептала Виррис.

Смотреть ему в глаза не получалось.

— Та женщина однажды приехала посмотреть на меня, убедиться, что деньги идут на содержание и уход. А тут…существо. Полудикое, раздетое, грязное — ну а что, для купания вполне годились лужи; не разговаривает, даже не мычит — говорили, я долго молчал, заговорил поздно. Одежды мне почти не давали — стало понятно, что холода не боюсь, не простужаюсь. Дружил с хозяйской собакой — во дворе жила большая лохматая псина…воняло от нас, наверное, одинаково… А ещё начала проявляться магия. Сначала — родовая, Ольверских. У ортейров дар открывается очень рано, на второй-третий годы жизни, и я вот почему-то перенял. Замораживал воду, вызывал снег. Присматривающей за мной бабке как-то что-то не понравилось, то ли я в дом пробрался и разбил там что-то, то ли… не знаю. Притащила ведро с водой, за лохмы меня сгребла, и… Этот момент — помню. Я тогда здорово разбил лоб об лёд в этом самом ведре. Зажило, правда, быстро. А та родственница — перепугалась. Не любили они в своей глуши «магических», и кто ж знал, что я тоже из них. И так, были ещё какие-то неосознанные проявления. Мать приехала, посмотрела, послушала. Вообще её не помню… Служанка, что прибыла с ней, кое-как меня отмыла, наскоро, во что-то чистое завернули и увезли. Служанке тогда тоже досталось: не знал, чего от неё ожидать, не давался в руки, кусался. Вот такой «подарочек» папе-Сибрану и вручили. Эта же самая женщина, прислуживающая матери, и привезла, вместе с письмом на имя графа, тогда ещё виконта. Сиб…Отец потом говорил — съездил к бывшей пассии, должен был убедиться лично.