Тени в ночи - Лидия Джойс

 – Парад? – Ферн удивленно посмотрела на Колина.

 – Ежедневно в полдень общество Брайтона и те, кто хотел бы к нему принадлежать, собираются в северном конце города и гонят свои экипажи в южный конец, – объяснил Колин.

 – Зачем?

 – А зачем люди прогуливаются в Гайд-парке? Так принято. Я хотел день или два не появляться в обществе, но... – Он отвесил поклон Гиффорду и Элджи. – Кажется, общество само нашло нас.

 – Очень интересно, – сказала Ферн, но ее выражению не хватало энтузиазма.

 – Не так интересно, как танцы, которые я устраиваю сегодня вечером, если вы согласитесь прийти, миссис Редклифф. – Мягкий баритон Гиффорда раздался неожиданно, и Ферн, к раздражению мужа, покраснела.

 – Не думаю, что мы сможем принять это приглашение, – ответил Колин, опередив жену.

 – Ха! Посмотри на него, Гиффорд, он стыдится нас, – заявил Элджи. – Не беспокойся, старина, это не вечеринка холостяков. Приезжает мама Гиффорда, чтобы выразить соболезнование по поводу его недавнего изгнания из семейного круга. Ну, там, стесненные обстоятельства и прочий вздор.

Это уже лучше, хоть и в малой степени, но Колину очень не понравился взгляд Гиффорда, обращенный на Ферн, и его побуждения. Другой или недруг, наследник графа был печально известен своим интересом к любой женщине, принадлежавшей другому. А неопытная молодая жена – идеальная добыча, и Ферн... можно доверять так же, как и всякой женщине, считал Колин, только женщины легко поддаются комплиментам.

 – Конечно, мне было бы приятно снова увидеть леди Рашуэрт, – ответила Ферн, опередив мужа. – Какая досада, что из-за плохого самочувствия ее не было в Лондоне, мы все хотели видеть графиню на свадьбе.

Колин был настолько поражен непослушанием Ферн, что на миг потерял дар речи. Его жизнь действительно становится неуправляемой. Бросив на жену хмурый взгляд, он притянул ее к себе.

 – Я уверен, леди Рашуэрт не ожидает, что мы так скоро появимся в обществе. Мы сможем навестить ее завтра, когда она будет дома.

 – Ерунда. Завтра там будет масса гостей после сегодняшнего бала. А мне очень хотелось бы потанцевать. Я так давно не танцевала.

Да, целую неделю, подумал Колин, не сказав этого вслух перед Гиффордом и Элджи, которые наблюдали за их спором с повышенным интересом и слишком большим удовольствием.

Он подавил гнев и решил играть роль снисходительного мужа. Пока. Им незачем знать, что он считает недопустимым такое поведение жены.

 – Хорошо, дорогая, если вы очень хотите, мы посмотрим. – Колин милостиво улыбнулся всем троим. – А теперь, если вы нас извините, джентльмены, мы продолжим нашу прогулку.

Он повернулся к мужчинам спиной, потянул с собой Ферн и удалился, не дав мужчинам возможности присоединиться к ним.

Ферн игнорировала клеймо, оставленное на ее теле, знак, что она собственность Колина, и небо при этом не обрушилось. «Я принадлежу только себе». Она молчала из страха, что начнет смеяться, даже чувствуя рядом Колина, мрачного, как грозовая туча. Она заплатит за свое поведение, но сейчас преобладающим был яростный, неудовлетворенный уголок ее рассудка, и она могла не беспокоиться.

Когда они дошли до места гуляния, Колин не повел ее к пляжу. Вместо этого он остановил экипаж – не маленькую открытую коляску, а черную закрытую карету для перевозки больных. Открыв дверцу, он провел ее внутрь, крепко сжимая ей руку и гася торжество ее победы волной страха.

Теперь Ферн знала, что плата за бунт намного превзойдет ее ожидания.

Глава 5

В закрытой карете было душно и слишком влажно, поэтому, едва Ферн оказалась внутри, ее одежда стала липнуть к потной коже. Прежде чем войти за ней, Колин сказал что-то кучеру. Он принес с собой дуновение более прохладного воздуха, но тут же, не дав карете проветриться, захлопнул дверцу. Капельки пота выступили у нее на лбу и верхней губе, пока она моргала, чтобы глаза привыкли к темноте, которую оживлял только луч света между бархатными занавесками.

Лицо Колина, бесстрастное и в лучшие времена, теперь было вообще непроницаемым. Глаза – просто черные пятна, окруженные бледно-зеленым ободком, пустота за ними – безжалостна и презрительна. Желудок у Ферн свело, кровь стучала в ушах, страх и вызов боролись в душе.

 – Куда мы едем? – Ей хотелось, чтобы вопрос прозвучал требовательно, но голос у нее предательски дрогнул, и она покраснела.

Колин не ответил, только до боли стиснул ее руку, толкнул на скамейку и сел рядом. Карета тронулась. Ферн сжала зубы, решив молчать.

 – Вы не должны мне противоречить, – наконец сказал он, подчеркивая каждое слово. – Вы не должны принимать решения, которые затрагивают нас обоих. И вы не должны выражать свое мнение о любом значимо предмете, если оно может отличаться от моего.

 – Никогда? – выпалила Ферн, щеки у нее горели.

 – Никогда. – Он железными тисками сжал ей руку и она поморщилась. – Ни приватно, ни тем более публично. Я выбрал в жены вас, потому что вы показались мне скромной, выдержанной, знающей, как создать для меня удобства в доме, выполняя свои обязанности хозяйки и матери. Сейчас ваше поведение до некоторой степени не соответствовало моим ожиданиям, и я надеюсь, что такое больше не повторится.

Она чуть не задохнулась от гнева, стыда и разочарования, которые владели ею два последних дня. «Он собирается меня уничтожить, – панически думала Ферн. – Он собирается держать меня запертой в маленьком ящике, пока там не кончится воздух». Она всем существом восстала против этой мысли, восстала против него, против его власти над ней. Ферн открыла рот, но издала только непонятный звук – то ли стон, то ли крик протеста. Он стиснула зубы, сердце неистово колотилось. Его рука походила на капкан. В ловушке, навсегда... Нужно бежать, прямо сейчас.

Ферн рванулась изо всех сил, но его хватка была слишком крепка, бежать невозможно. Тогда, подавив истеричный всхлип, она ударила его свободной рукой по лицу.

Колин почувствовал боль, внезапную, резкую, и сначала даже не мог понять, что произошло. Это было как удар света по глазам в вечной темноте, ожегший мозг, затопивший его светом, о существовании которого он до сих пор не знал.

Он так сильно оттолкнул ее, что она ударилась о стенку кареты. Оба замерли в напряженном молчании, глядя друг на друга. Ферн потеряла дар речи, потрясенная тем, что сделала, однако не в силах была извиниться, ибо в ней еще кипели ярость и возмущение. Лицо Колина окаменело, на нем уже начали краснеть следы ее пальцев. Но в темных прорезях сверкали глаза, и Ферн впервые ощутила за ними присутствие личности, а не пустоту.