Дикая игра. Моя мать, ее любовник и я… - Бродер Эдриенн

Поначалу мать и Бен вели свой роман осторожно, тайно встречаясь во время деловых поездок Бена. Обычно это случалось в Нью-Йорке, где он заседал в советах директоров нескольких компаний. Они снимали номера в разных отелях, заказывали обслуживание в номер, не спускаясь в ресторан, и платили за все наличными. Но вскоре осмелели, уверившись, что вряд ли столкнутся с кем-то из знакомых. Начали ужинать в дорогих ресторанах вроде Le Cirque, Hatsuhana, Lutèce, и La Tulipe, которые принадлежали одному из хороших друзей моей матери.

Моя мать ничего так не любила, как ходить в изысканные рестораны, утверждая, что для нее это единственный способ вырваться с собственной кухни.

– Подумай только, Ренни, – не раз говорила она мне. – Когда все знают, что ты великолепный повар, слишком страшно приглашать тебя куда-то на ужин.

Пусть это звучало высокомерно, но было тем не менее чистой правдой. Моя мать училась в Le Cordon Bleu[12] в Париже, работала шефом в тестовых кухнях издательства Time-Life над серией Food of the World, опубликовала четыре кулинарные книги, а в настоящее время вела популярную кулинарную колонку в газете Boston Globe, «Готовим заранее». Какой разумный человек стал бы рисковать репутацией, приглашая Малабар на рагу с тунцом?

Рестораны были для Малабар чем-то вроде мини-отпуска: ее работу делал кто-то другой. Она обожала наряжаться, завивать свои блестящие рыжевато-каштановые волосы, наносить яркую помаду, прекрасно осознавая, что, когда войдет в зал, все будут смотреть на нее. Она делала смелый выбор и редко заказывала классические блюда вроде отбивных из ягненка или филе миньон. Малабар предпочитала проверять, на что способны местные повара и как они справятся с такими трудными задачами, как «сладкое мясо»[13] или морские черенки[14]. Она обладала сверхъестественной способностью понимать, как приготовлено блюдо, с первой пробы – скажем, было ли мясо вначале обжаренным на сильном огне или отваренным в кипятке. Могла перечислить все ингредиенты соуса, запомнить их и не только воспроизвести этот соус впоследствии, но и сделать чуточку лучше. «В том, что касается готовки, я – воровка», – шептала она мне, обдавая дыханием с ароматом специй.

Вскоре они с Беном начали летать в Нью-Йорк вместе одними рейсами, даже заказывали места рядом. Однажды она сообщила мне, что они наткнулись в шаттле Бостон – Нью-Йорк на кого-то из знакомых – человека из Плимута, который знал и Чарльза, и Бена. Мое сердце пустилось вскачь. Что, если это дойдет до Чарльза? Но мать сказала, что она просто положила одну руку на рукав Бена, другую прижала к сердцу и воскликнула с искренним удивлением: «Как тесен мир! Вначале я столкнулась с Беном Саутером, а теперь и с вами!» А потом пригласила того человека присоединиться к ним.

Я вцеплялась в каждое слово маминых историй, жадная до подробностей ее тайных и беззаконных встреч с Беном, которые случались каждые четыре-шесть недель. Иногда я оставляла на ее подушке записку с просьбой разбудить меня сразу по возвращении из Нью-Йорка. Она так и делала, и мы до середины ночи, сидя на моей кровати, разговаривали о ее чувствах к Бену. Не было никаких рассказов о бродвейских шоу, походах в Метрополитен-музей, прогулках по Парк-авеню; никаких материальных свидетельств безудержного шопинга. Насколько я могла судить, мать с Беном проводили время, занимаясь исключительно двумя самыми священными жизненными вещами: едой и любовью. К счастью для меня, мать предпочитала разговаривать о еде, а не о сексе, хотя время от времени ее застенчивая улыбка выдавала и менее целомудренные воспоминания.

Мы могли провести все воскресенье в ее гардеробной – я на мягкой постели, обложившись со всех сторон подушками, Малабар на табурете у туалетного столика. Мне никогда не надоедало слушать, как она рассказывает о Бене, разбирает по косточкам каждое его сладкое обещание. Для моей матери не было ничего приятней, чем воображать совместное будущее, которое в один прекрасный день будет у них с Беном, особенно когда речь заходила о путешествиях.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

– Давай поговорим о медовом месяце, Ренни, – предлагала она, и мы принимались перебирать варианты, которые могли бы удостоиться такой чести: роскошная итальянская вилла в Тоскане, африканское сафари, круиз под парусом вдоль турецкого побережья. Меня всегда влекла идея сафари – все эти чудесные животные, – но мать, которой милее были дорогое постельное белье и трюфельное масло, жаждала гедонизма в Италии. «Да есть ли более романтическое место на земле?» – вопрошала она.

К большому огорчению матери, Бен отказывался разделять эти фантазии. Он следовал жестким правилам для их любовной связи, выбирал лучшие стратегии, позволявшие избегать разоблачения. В том числе: предварительно планировать только одну, ближайшую встречу, не звонить матери из своего дома, за исключением тех случаев, когда предполагались официальные мероприятия на четверых, и никогда не поверять свои чувства бумаге.

У Бена все было в шоколаде: налаженная домашняя жизнь с Лили, с которой он был очень нежен, страстная романтическая связь с Малабар, которую он любил, и умение разделять эти две жизни, которое бесконечно злило мою мать. Она хотела, чтобы их роман был таким же всепоглощающим для него, как и для нее. Но приходилось довольствоваться тем, что он был таким же всепоглощающим для меня. Я ловила каждую его деталь, крайне преувеличенную.

– Знаешь, что мне хочется сделать с Беновыми правилами? – порой спрашивала она меня. Я знала ответ, но она не давала мне вставить и слова. – Нарушить их все до одного!

Сила преступления, соблазнительная сама по себе.

– Мне просто нужно набраться терпения, Ренни, – говорила мать снова и снова, не столько мне, сколько себе самой, и мы обе знали, что терпение – не ее сильная черта. – Мне нужно настроиться на долгую игру.

А где же был Чарльз, когда мы вели эти воскресные разговоры? Обычно в своем кабинете, в кресле в углу. Торшер за его спиной освещал пухлый том, который он держал на коленях, а указательный палец скользил по строчкам книги. Мой отчим сдержанный человек, чья судьба, определенная отцом и дедом, состояла в неромантичном наживании денег, такой непохожий на мечтателя, он все же был им. Его воображение воспламеняли ранняя история Америки и легенды о сгинувших в море кораблях.

Стоит заметить, что когда-то моя мать была так же безумно влюблена в Чарльза, как теперь в Бена. Ее очаровывал интеллект Чарльза и, в частности, его давний интерес к отцам-пилигримам и культуре, которую они создали в Плимуте. И хотя ей очень нравилось, что Чарльз был потомком успешных капиталистов, ценила она в нем именно его истинную страсть, а не стремление приобрести еще большее богатство. Отчим предавался чтению и размышлениям примерно до шести вечера. Затем срабатывал его внутренний будильник, и он выходил из своего мирного убежища, с воодушевлением обещая матери смешать коктейль, если она готова выслушать речь о его последнем увлечении. В добеновскую эпоху мать с удовольствием соглашалась.

Но влюбленность в Бена все изменила. Малабар больше не волновали блестящий ум Чарльза, его джентльменские манеры и одержимость археологией и историей. Она по-прежнему устраивала вечерние возлияния с мужем, но я совершенно уверена, что, пока Чарльз говорил, она грезила о Бене, жаждая теперь волнений иного сорта. Бен был общительным, чувственным, безоговорочно уверенным в себе. Она хотела его.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Всякий раз, как мать уезжала – якобы в очередной раз спасая Джулию, но в действительности ночуя в отеле с лучшим другом своего мужа, – я должна была заботиться о Чарльзе. Это было несложно. Самое большее, что нужно было сделать, – это разогреть еду, заранее приготовленную матерью, откупорить бутылку вина или помочь ему расстегнуть пуговицы на манжетах, поскольку навыки мелкой моторики, необходимые для этого действия, были ему недоступны. Этому мужчине нужно было немногое: покой, крепкий коктейль и тихое место, чтобы читать и думать. Наверное, те самые качества, благодаря которым Чарльз был прекрасным отчимом, делали его не лучшим отцом для собственных детей. Его родительским стилем было доброжелательное невнимание. Ему неинтересно было воспитывать нас с Питером – разбираться в наших дрязгах, врожденном соперничестве, тратить на нас свое время и энергию.