Джеймс - Роман Владимирович Торощин

овладела миром, треща своим посохом-морозом. Даже облака замёрзли и рухнули снежными осколками, высвободив простор для звезд.

Дом был ладный и держал оборону.

Время, до этого метавшееся между прошлым, будущим и придуманным, окончательно замерло в нелепой позе, не оставя ни малейших подсказок, ни ориентиров.

Единственным способом жизнеисчисления стали ампулы. Когда осталась последняя, Джеймс решил не растягивать очевидный финал и вколол ее полностью. Как последняя рюмка алкоголика то ли перед смертью, то ли перед болью. Все поплыло, как скорлупа грецкого ореха по весеннему ручейку детства. Деревья вновь стали большими и зашумели яркой молодой листвой, умытой пробегавшим мимо дождиком. В росистой траве сверкали придорожные изумруды и нежный голос смехом увлекал в белую березовую чащу. Ласковые пальцы трепетали в волосах, то ли поглаживая, то ли ероша. И как радужная капля на промокашке, по иссохшейся душе растеклось беззаботное спокойствие…

***

И вот получив последний аванс «Девятый» проснулся. Печь была еще тёплая. Пёс привычно ютился где-то под одеялом и часто дышал во сне. Наступала решающая битва. Враги стянули все силы, а свои подкрепление не пришлют. Патронов нет, есть лишь штык, приклад и мужество. Битва за все. На безымянной высоте в стылом окопе…

Лекарство перестанет действовать дня через 3, потом безумие будет кружить над головой, устрашающе показывая свой чёрный глаз урагана, и в какой-то момент смерч подкрадётся и сожмёт до хруста в своих объятиях. И не было еще на Земле людей, способных оседлать этого гнедого коня апокалипсиса.

Когда появились первые признаки надвигающейся абстиненции, Джеймс решил сделать последние приготовления. Он налил воды для пса, разложил еду, не запер дверь, чтобы собака в случае его кончины смогла выбраться из дома. Убрал подальше все острые предметы, сделал свободные петли для рук и ног, чтобы не повредить себя ожидаемыми конвульсиями, протопил печь и сел на кровать, как Анна Каренина, в ожидании своего последнего поезда.

***

Сперва появился шум, будто наползающий прибой. Крики то ли чаек, то ли ворон. «Девятый» лёг на кровать, взял в зубы приготовленный черенок-кляп и всунул руки-ноги в петли. Безумие пролетело над ним, коснувшись чёрным крылом. Мозг поделился пополам. Одно полушарие закипало, как гейзерная кофеварка, второе, будто испорченная морозилка, начало обрастать дурно пахнущим льдом. А между ними было зажато его самосознание. Из кипятка лезли демоны, из мерзлоты черти. Тело, лишившись контроля, начало трястись, будто пытаясь самостоятельно сбросить с себя эти рогатые полчища. Но битва только начиналась. Первыми ударили огненные демоны. Они вонзили пламенные трезубцы куда-то под ребра. Огонь залил лёгкие, сжигая весь воздух…Каждый вдох лишь раззадоривал это горнило.

Но ледяные черти не стали ждать. Они обжигающе холодными сетями потянули к себе на дно, куда-то туда, где чернота не цвет, а суть. Оглушающая тишина и хруст мгновенно замерзающей плоти… Ниже могил, ниже чистилища, в кунсткамеру звериного ужаса…

И при каждом махе этих дьявольских качелей от Джеймса отлетали куски душевной плоти и пополняли счёт на табло у соревнующихся команд. Пока была ничья. Точнее, пока он был ничьим…

От «Девятого» оставался лишь островок земных мучений, лишь несколько секунд бытия. Не в силах больше терпеть, он собрал оставшиеся силы и, как «Джеронимо», как крик прыгающего со скалы, он послал все, что у него было, последний протуберанец себя той, кто ждала его везде. Как бандероль из блокады в тыл. Чтобы спасти, но не спасаясь… Последним выдохом он подтолкнул лепесток неопалимого цветка своей Любви вверх…

И тут над головой появилось Небо. Яркое-ослепительное белое Небо. И уже не из облака, а из сияния появилась рука-крыло. Она медленно спускалась, как по винтовой лестнице, и своим светом плавя лёд и остужая пламя. Черти с демонами метали в него свои камни и стрелы, но они, не долетая, превращались в белых птиц. Шелест небесных перьев заглушил рёв преисподней, и мягкой тишиной укутал растерзанную душу Джеймса. Потом нежно, словно младенца, крылатый свет поднял ее и вознёс на небеса. Следом, как хлебные крошки, летели все растерянные в битве его атомы.

И когда последний из них воссоединился с душой, Джеймс жадно сделал первый вдох.

— Здравствуй, Человек, — будто мелодия прозвучало ото всюду.

— Я умер?

— Не совсем, скажем так, тебя прошлого нет, как нет и самого прошлого. Ты переродился.

— А остальные?

— А это уже от тебя зависит.

— Что это значит?

— Та, которую ты любишь, с ней все в порядке, она под твоим крылом…

Только сейчас «Девятый» осознал тяжесть за спиной, он повернул голову и увидел белоснежные перья позади плеч, и каким-то инстинктивным усилием он слегка повёл сильными крыльями.

— А вот остальной мир вам придётся отстраивать самим заново…

— Но как?!

— Ну а как строят дом? Фундамент, стены, окна, дверь, крыша… Материалов у тебя много, так что — за работу.

— А Вы поможете?

— Ну, а когда Мы отказывали человекам? Но человеки каждый раз по-своему понимали Нас. Наш язык прост, а вы зачем-то пытались всё услышанное материализовать. И с каждым поколением все мельче и мельче — больше деталек, меньше истины. Чем вам не нравились яблоки в саду? Вы сами захотели растить горький хлеб. Чем вам не нравилась песня души? Вы сами решили обрезать ей крылья, запихнув в клетку слов. Чем вам не нравилась бесконечность? Вы сами придумали разбить ее на цифры, и эта бесполезная груда придавила вас. Но вы попросили право выбора — оно ваше во веки веков…

Потом свет склонился над «Девятым» и нежно по-отцовски пропел флейтой:

— Не просри всё снова, сынок…

ЭПИЛОГ

Весна была в самом начале. На холмиках просыхали проталины, в оврагах стояли хрустальные лужи с ледяным дном, в котором застыли прошлогодние листья. Небо сияло, будто натёртый голубой сапфир. Джими весело бегал то за своим хвостом, то за ветерком. «Девятый» шёл, твёрдо зная направление. Лес закончился у гор, видимо, он пытался запрыгнуть на каменистые склоны, но соскользнул и остался ютится у подножия. Джеймс подошёл к массивной железной двери, что была вмонтирована в скалу. С усилием несколько раз провернул заржавелое колесо засова. Дверь гулко скрипнула и ползуче открылась. В темноте пещеры стояла Она. Позади толпились испуганные и бледные силуэты.

— Я ждала тебя…

— Спасибо тебе, моя родная… Пойдём, я приготовил тебе подарок. Вот он! Весь этот мир теперь наш. Давай сделаем из него что-нибудь хорошее в этот раз…