Пряный аромат Востока - Джулия Грегсон

– Все мужчины лгут, – как-то сказала мать Джеку и трем его сестрам. – Они ничего не могут с этим поделать.

Три года назад, во время особенно неприятного отпуска, который Джек провел в родительском доме в Оксфорде, атмосфера накалилась так, что отец даже ел отдельно от всей семьи, в своем кабинете.

За три дня до Рождества мать, раскрасневшаяся от выпитого джина, с бешеными глазами, объяснила, в чем дело. Оказывается, новая любовница отца, молодая девчонка, которую он поселил в Оксфорде, ожидала ребенка.

– Знаешь, – сказала мать с искаженным от злости лицом, – всю жизнь я никогда по-настоящему не понимала мужчин и не любила их. Теперь я их понимаю – и ненавижу.

Его ужаснула и оттолкнула боль, исказившая ее лицо; он повесил голову и почувствовал себя виноватым, словно все это совершил он сам. Ему не хотелось, чтобы Роза пережила такое. Говоря старомодным языком, который ему почему-то нравился, он дал обет верности и не собирался его нарушать. Он знал, что в нем течет горячая отцовская кровь: он любил стрелять, мчаться во весь опор на лошади, напиваться до безобразия, заниматься сексом с женщинами, но гордился тем, что у него больше разума. После свадьбы все бешеные порывы будут укрощены. Он хотел сделать Розу счастливой, заслужить ее доверие и сохранить его на всю жизнь.

Он уже смотрел другими глазами на многое в своей жизни. Примет ли она Индию так, как он сам? Он старался быть с ней честным и рассказал про летнюю жару, от которой съеживаются кости, о нищем населении, о постоянных переездах, о тяжелой жизни офицерской жены.

Но в то же время он ухаживал за ней с отчаянием парня, втрескавшегося в девушку, который знает, что у него заканчивается отпуск, и через неделю он уедет. В его предостережения вкралась расчетливая практичность.

Впервые он увидел Розу в Лондоне на званом вечере для дебютанток, куда притащила его подруга его матери, заявив, к его раздражению, что это «просто так, для декорации». Туда он шел пешком по Парк-Лейн и нервничал сильнее, чем мог признаться в этом. До этого он приезжал в Лондон в последние дни войны; город был неухоженный, парки запущенные, а на улицах на каждом шагу встречались похоронные процессии. В этом новом Лондоне по Парк-Лейн мчались сверкающие авто, пугая лошадей, а девушки носили ужасную стрижку и пускали дым тебе в лицо.

Мать, стараясь оградить его от накаленной домашней атмосферы, просила подруг, чтобы те приглашали его с собой на вечеринки, но он был в ужасе. На одной из них он видел, как парочка открыто занималась любовью в боковой комнате на куче пальто. Он попятился, пунцовый от смущения и охваченный желанием наподдать им обоим, чтобы они больше не устраивали такой спектакль. На другой, с удивлением глядя на группу возбужденных гостей, нюхающих белый порошок, он насмешил всех, когда поинтересовался, что они делают, и получил грубый ответ: «Эх ты, темнота! Это озорная соль. Кокаин».

Но Роза – она совсем другая. В Сэвил-клубе, где он стоял в смокинге под сводами, на которых резвились упитанные херувимы, она оказалась рядом с ним, очаровательно неловкая, в великоватом и явно не новом вечернем платье, но поразительно красивая, с шелковистыми волосами и милой улыбкой. Оркестр заиграл фокстрот, и она слегка подняла брови и улыбнулась ему.

– Потанцуйте со мной, – сказал он, и она шагнула в его объятия. Несколько минут они безуспешно пытались перекричать музыку, а он несколько раз наступил ей на ногу.

– Вы пришли с компаньонкой? – спросил он у нее через несколько танцев.

– Да, – сказала она с очаровательной улыбкой, – но, к сожалению, она играет внизу в бридж.

– Вы видели картины внизу? – поинтересовался он. – В библиотеке есть несколько замечательных портретов.

Самый древний в мире и банальный прием. Она ответила с милой серьезностью:

– Нет, не видела, но с удовольствием посмотрю.

И вот там, в мягком полумраке библиотеки, под изображением мужчины, держащего под уздцы бешеных коней, он просто обнял ее и поцеловал в мягкие губы, почувствовав, как сначала она робко сопротивлялась, потом застыла, а чуть позже ответила ему.

– Хм, – она задумчиво облизала губы, словно ребенок, пробующий сладкое, – кажется, я еще никогда прежде не целовалась – вот так.

И в тот момент, держа в руках это божественное, стройное и свежее юное создание, пахнущее девонширскими фиалками (его мать тоже любила эти духи), он подумал о Суните, своей любовнице, и о том, скольким он ей обязан. Она научила его всему. После трех одиноких лет холостой жизни в провинции он явился к ней словно бык на случку, а она выкупала его, успокоила, умастила душистыми маслами. С ней в его жизнь пришли шутки и смех, он впервые понял, что занятия любовью могут быть утонченными и возвышенными. До нее он был словно человек, пытавшийся сыграть симфонию на дешевой дудочке; она подарила ему целый оркестр.

Он приехал на ее улицу: ряд знавших лучшие времена террасных домов с коваными балконами. На углу болтали между собой все те же рикши в ожидании клиентов. Как обычно, она оставила для него возле двери зажженную свечу. В ее комнате стоял шкафчик со стеклянной дверцей, где были гордо выставлены все маленькие вещицы, которые он ей дарил – серебряная шкатулка с лондонского антикварного рынка, флакончик духов, шарф. Но сегодня в его кармане лежал чек, который он намеревался передать ей после разговора, сумма ей на будущее, которую он мог себе позволить. С упавшим сердцем он поднимался по ступенькам. Впервые в жизни она могла почувствовать себя проституткой. А он казался себе жестоким подлецом, но обязан был это сделать. Джек Чендлер скоро женится.

Глава 9

Гибралтар

Мистеру и миссис Персивал Уэзерби

Парк-Хаус

Миддл-Уоллоп

Хэмпшир

21 октября 1928 г.

Дорогие папочка и мамочка,

Приблизительно через час мы прибудем в Гибралтар, и я попробую отправить это письмо.

Я лежу на койке – Тори еще спит – и читаю книгу с испанскими фразами. Только что прочла такую: Gracias a la vida que me ha dado tanto[12]. Мило, правда? И я подумала обо всем, что вы дали мне в жизни: не только о Парк-Хаусе, где я выросла, но еще о пони, собаках, наших походах с ночевкой, о вас самих и всем чудесном времени, которое мы проводили вместе.

Я надеюсь, что вы не очень сильно грустите, что в доме нет вашей Лягушечки. Пускай вас утешит тот восторг, с которым она смотрит в свое будущее. Мы с Тори просто летаем от воодушевления.

В первом классе много приятных людей, а еще не беспокойтесь, что мисс Холлоуэй такая молодая. Она очень добра и хорошо присматривает за нами; а еще она знает Индию как свои пять пальцев, потому что выросла там. Нас очень балует наш стюард Судай. Не понимаю, почему люди разговаривают свысока с туземцами. Я ничего против них не имею, а он очень славный.

Каждый вечер у нас устраиваются вечеринки или другие развлечения, и мы в них участвуем. У нас появился новый друг, Найджел; он занимает небольшую должность на государственной службе где-то на западе Индии; он спокойный, но очень умный и с хорошим чувством юмора. В отличие от большинства пассажиров «Императрицы» он не хочет возвращаться в Индию, так как уже прожил четыре года в глубокой провинции и хотел бы остаться дома. Он рассказал нам, как в прошлом году к нему пришел индиец и принес ухо жены, завернутое в обрывок газеты. Он отрубил его в припадке ревности, но потом простил ее, и теперь спросил у Найджела, не знает ли он способа вернуть его на место!!! Еще на пароходе плывут чайные плантаторы, армейские офицеры и прочая публика, есть несколько детей с их айя – няньками.

Еще мы познакомились с Джейн Баррелл (крупной и шумной дамой) и тремя ее подругами. Фрэнк, помощник судового доктора, тоже очень приятный молодой человек. Он отрабатывает свой проезд в Индию, чтобы заняться там исследованиями какого-то вида малярии, точно не помню, но я о такой даже не слышала. Он тоже заботится о нас, а еще рассказывает разные ужасы про суициды в море и о том, как трудно оперировать в девятибалльный шторм. Он очень забавный и красивый. Кажется, Тори положила на него глаз!

Позже:

Простите, я не дописала! Отправлю мое письмо на Мальте.

Мы ввосьмером сошли на берег, так что о нас было кому позаботиться. Фрэнк (доктор) знал респектабельный ресторан с видом на залив. Пол там был посыпан опилками, по ним ходила в сандалиях толстая сеньорита.

На ленч мы ели какую-то рыбу, пойманную этим утром, и креветок, потом она принесла три пудинга, настолько вкусные, что мне даже показалось, будто это сон. (Еще немного такой жизни, и я пойду к алтарю вперевалку. На борту все одержимы едой. В меню каждый вечер бывает по пятьдесят блюд.) Фрэнк насмешил нас историей про девушку из «Рыболовецкой флотилии», которая так растолстела за недели плавания, что по прибытии в Индию свежеиспеченный супруг ее не узнал.

Когда мы вышли из ресторана, почти стемнело. Мы с Тори и наши спутники спускались пешком к заливу. Откуда-то доносилась музыка, зажглись огни, и я почувствовала, как чудесно жить на этом свете.