Сердце офицера - Марина Анатольевна Кистяева

приостановил. — Поэтому я тут. Фуру, что скрылась, уже ищут. Данные переданы.

— Господи, — ненаигранно простонала Оля и здоровой рукой провела по лицу. — Одно к одному… А моя машина? Она ещё там, в поле, да?

Кто бы что ни говорил, но в беспомощности красивой женщины скрыто своё очарование. Даже не очарование, а что-то куда более сильное. Не зря раньше представительницы прекрасного пола были слабыми и беззащитными, возлагали на мужчин заботу о себе. Те же жили и совершали подвиги во благо своих возлюбленных. Ну, и конечно, себе во славу.

Генерала лично такой расклад полностью устраивал. Ему нравилось, когда женщина, если не полностью зависела от него, то в большей степени. И дело не в его диктаторских замашках. От сильных баб — именно баб — он и на работе уставал. Не только красивые девочки служили с ним.

Воевать, спорить, выяснять, у кого яйца круче, хватало с лихвой за пределами спальни. В спальне он хотел видеть покладистую кошечку, готовую ублажать его потребности.

Поэтому Петр оставался закоренелым шовинистом.

Беззащитность Оли ему пришлась по вкусу. Намеренно никогда бы не загнал её в угол. Это перебор, даже для него.

А вот так…

— Я уточню. Её должны эвакуировать.

Оля удивилась. Глаза, в которых ещё плескались растерянность и слишком близко подкравшиеся слезы, распахнулись. Сейчас, когда с неё схлынула спесь и заготовленная заранее агрессия, девушка стала производить ещё более приятное впечатление.

— Спасибо, — глухо поблагодарила она, отводя взгляд.

Последняя реакция не понравилась Петру. Всё-таки он предпочел бы, чтобы Оля смотрела на него.

— Что ты делала ночью на безлюдной трассе? Точнее, почему остановилась?

Оля шумно вздохнула, отчего её тяжелая грудь призывно колыхнулась.

— Саша проснулась и сильно расплакалась. Я надеялась… думала, что смогу доехать до ближайшего населенного пункта или… — девушка покачала головой и сделала небольшую паузу. — Этот дождь… и всё прочее… Вы правы, Петр Михайлович, я остановилась в неположенном месте.

Девушка капитулировала, но Громов никакого чувства удовлетворения не испытал.

Абсолютно.

Он хотел задать следующий вопрос, но их прервал стук в дверь.

глава 7

— Да? — пробасил Петр, а Ольга внутренне поежилась.

Она чего-то не понимает… Вернее, многого.

Когда в больничке персонал стучался, прежде чем войти в палату? Оля не помнила.

Голова по-прежнему кружилась, слабость не отпускала.

И мужчина… Именно он отозвался на стук.

Дверь осторожно открыли, и показалась невысокая медсестра с приветливой дежурной улыбкой.

— Петр Михайлович, вас спрашивают. Извините, что прерываю… — девушка не договорила, покраснев.

Оля, наблюдая за медсестрой, мысленно усмехнулась. Она отлично понимала девушку! Молоденькая совсем, наверное, даже моложе Оли или ровесница. Ольга заметила, как та смотрит на мужчину. С явным интересом и интуитивным желанием понравиться, привлечь к себе внимание.

Что снова немного выбивало Олю из колеи.

Происходящее до сих пор воспринималось через какую-то искаженную призму. Никак не укладывалось в голове, не сводились концы с концами. Ситуация ухудшалась плохим самочувствием. Врачи диагностировали сотрясение мозга, сказали: строгий постельный режим.

Оле хотелось схватить Сашеньку и бежать дальше, куда глаза глядят.

Громов нахмурился, перевел взгляд с медсестры на Олю.

И этот взгляд…

Черт, у Ольги от него мурашки по коже начинали бегать! Никто на неё никогда так не смотрел, как Петр. Вроде бы на первый взгляд обычный мужчина. Высокий, широкоплечий, с военной выправкой, как говаривали в старые времена. Идеально ровная спина, разворот плеч. Видно, что мужчина много и регулярно занимается спортом, ни единого намека на жировые отложения. Это на первый взгляд. Более тщательно фигуру Громова она не рассматривала, да и не планировала этого делать.

Лицо… Тут тоже вроде бы ничего примечательного, но между тем Олю царапнуло. Жесткое, волевое. Высеченное невидимым скульптором — так принято писать в художественных произведениях про подобные лица. Широкий лоб, кустистые брови, нос с горбинкой — скорее всего, после перелома. Губы полнее средних. Подбородок квадратный, подчеркнутый дневной щетиной.

Если собрать все черты в кучу, то получается интересная картина.

Этакий мачо, любимец женщин.

Если бы не взгляд человека, который привык отдавать приказы.

По тому, что они прибыли в военный госпиталь, Оля поняла, что не ошиблась. Военных она не то чтобы не любила. Она к ним относилась ровно. Жизнь никогда не сталкивала её с представителями данной профессии, и девушка предпочла бы и дальше не иметь с ними ничего общего.

Военный госпиталь был выше её понимания. Как она здесь могла оказаться при других обстоятельствах? Да никак.

Это учреждение ассоциировалось у неё с ранеными бойцами, с кровью. Тут же всё было иначе.

Чистенько, стерильно. И во всем виделись деньги. Точно Оля находилась в коммерческой клинике, причем не для простых смертных.

Вчера ей было не до рассматриваний. Она находилась в полушоковом состоянии. Сначала дом, потом авария. Страх за дочку, за Сашеньку. Про себя она почти не думала. Врачи что-то ей говорили, спрашивали, Ольга отвечала на автомате, сама молила Бога, чтобы с дочкой ничего не случилось.

Как поняла — пронесло… Авария не нанесла повреждений Саше.

Обошлось…

Ночное обследование Оля так же не помнила. Её куда-то просили пройти, что-то с ней делали.

Боль в руке и во всем теле усиливалась. Ей вкололи обезболивающее, оно подействовало на некоторое время.

Когда её рука оказалась в гипсе, к Ольге подобралась тихая истерика. Если бы к тому времени Саша не уснула, сладко посапывая, то Оля рассмеялась бы в голос.

А что! Достойное завершение дня.

И главное! Нет, чтобы сломать левую руку. Надо такому случиться, чтобы пострадала именно ведущая правая рука.

И как Оля будет обслуживать себя?

Как она будет обслуживать Сашу…

Голова готова была взорваться от негативных мыслей, от терзающих душу вопросов, на которых у девушки не находилось ни одного вопроса.

Оля не заметила, как уснула. Утром возникло ощущение, что ей