Едва замаскированная автобиография - Джеймс Делингпоул
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— В детстве у меня была пневматическая винтовка. Из двадцать второго и триста третьего калибра в школе. Был вторым по стрельбе в своей команде допризывников, чтоб вы знали.
— Я думаю, что Молли имеет в виду настоящую стрельбу, — говорит Эдвард.
— Из дробовика? Я думаю, что это просто несерьезно после «Ли Энфилд». Как я слышал, там даже прицеливаться не нужно.
— Верно, — говорит Руфус, — просто направляешь в нужную сторону, и птицы валятся с неба.
— Отлично, — говорю я, — меня это устраивает. А как насчет вас, ребята?
— Голуби да вороны, — говорит Эдвард. — Пожалуй, нет.
— Кто тут про голубей и ворон? Меня интересуют фазаны, куропатки и эти, с длинными закрученными клювами.
На заднем сиденье Эдвард начинает разъяснять, что нельзя так просто приехать в чье-то имение и начать мочить там фазанов, к тому же сейчас охота запрещена.
— Туканы? — спрашивает Молли.
— Да, тукан, — говорю я, — король среди всей пернатой дичи.
* * *Одна из причин, по которым я решил заехать к моей матери и пообедать у нее, это желание показать Руфусу, Эдварду и Молли, что я не так прост, как им кажется. У матушки моей, между прочим, были в школе уроки красноречия.
Но кроме того, она, к сожалению, живет в доме заурядного вида, окруженном десятками таких же заурядно выглядящих домов, в районе, где живут представители менее зажиточной части среднего класса, на окраине Бромсгроува, бесцветного городка в Уорстершире, который может похвастаться только тем, что в нем родился поэт А.Э. Хаусмен. При первой же возможности сваливший в Шропшир.
Раньше я не переживал из-за этого. Конечно, если бы это зависело от меня, я выбрал бы более интересное место для своего детства. Например, Лондон. Либо какое-нибудь дикое и далекое захолустье, где можно совершать долгие велосипедные прогулки, купаться в реке, гулять в полях, трахать девчонок с фермы и так далее. В Бромсгроуве же единственные занятия — это болтаться без цели по пешеходным улицам торгового центра, прятаться около зловонной речки в конце спортивной площадки бромсгроувской школы и швырять камни в крыс либо сидеть дома и в очередной раз смотреть по видику «Техасскую резню цепной пилой». Именно так Дик и я провели свое отрочество, и это считалось нормальным.
Но сейчас со мной мои шикарные оксфордские друзья, и я вижу все иными глазами. Я вижу стандартные пригородные дома красного кирпича с вызывающими запор газонами перед ними и отвратительными маленькими садами камней; я вижу начищенные до блеска форды XR3i в каждом проезде; вижу пропитанные креозотом деревянные ограды и изгороди из лейландских кипарисов; я вижу обычных матерей, обычно одетых, которые катят обычные коляски с обычными отпрысками и останавливаются, чтобы с обычным акцентом поболтать с другими обычными матерями с такими же обычными отпрысками; вижу в зеркало Руфуса и Эдварда, которые сидят, разинув рты. Я вижу, что сделал большую ошибку, и исправлять ее уже слишком поздно.
Мы останавливаемся в проезде у дома матери. Вслед за ее отполированным фордом XR3i. Я звоню в дверь. «Динг-дон» звучит ужасно провинциально. Я хочу, чтобы все поняли: моя мать не выбирала этот звонок, он достался ей вместе с домом.
— Мальчик мой! — восклицает мать, прижимая меня к себе и покрывая поцелуями. Я резко освобождаюсь, демонстрируя отвращение и неудовольствие. Такой уж ритуал у нас установился.
Мать смотрит на Руфуса, Эдварда и Молли, как будто лишь сейчас их заметив.
— Уверена, что вы со своими матерями обращаетесь не так, — говорит она.
Они нервно усмехаются.
На матери слаксы, заглаженные, со стрелками, и яркий вышитый джемпер Escada. Шик Центральной Англии.
— Надеюсь, вам понравятся котлеты по-киевски от «Маркса и Спенсера», — говорит она. — Мой мальчик очень любит их.
— Раньше любил, мама, раньше.
Мать обращается к публике с подчеркнутым возмущением:
— Насколько же он неблагодарен! Это, наверно, все из-за проклятого университета. Нам теперь все перестало нравиться, да, дорогой?
— Да, мама.
— Теперь, мой дорогой, ты должен предложить своим друзьям выпить и провести их в гостиную. Я не хочу, чтобы они подумали, что ты плохо воспитан.
Руфус и Эдвард пьют баночное пиво («я знаю, что ты предпочитаешь бутылочное, но у „Маркса“ его не было»), а мы с Молли пьем апельсиновый сквош. В местной водопроводной воде я чувствую привкус алюминия, которого никогда не замечал раньше.
Мы сидим в «гостиной», комнате с низкими потолками и тонкими стенами, на большой современной «тройке» с цветочной обивкой желто-коричневого цвета. Я не в состоянии поддерживать разговор. Это не та комната, по которой можно расхаживать, восхищаясь старинной живописью и фамильными вещами. Всего лишь со вкусом сделанные репродукции с декольтированных сельских девушек Расселла Флинта, пастельных тонов отпечатки ежиков и малиновок; уголок, в котором находится собранная матерью обширная коллекция фарфоровых статуэток Лладро («Выдра», «Клоун», «Девушка со сложенным зонтом»…); имитация камина; телевизор; акустическая система.
Пока гости тупо смотрят сквозь раздвижные двери на внутренний дворик, прихлебывая выпивку и автоматически дымя сигаретами, я обыскиваю коллекцию музыкальных дисков. Билли Джоэл, Ширли Бесси, Джонни Мэттис, Лайонел Ричи, «Вечернее настроение» («18 классических любовных песен»).
Меня спасает «Голубой альбом» Beatles, который я, видимо, позабыл утащить.
В итоге мы высокопарно рассуждаем о своих любимых песнях Beatles, а потом мать зовет нас в столовую отобедать котлетами по-киевски от «Маркса и Спенсера» с картофельными крокетами от «М. и С.», мороженой кукурузой от «М. и С.» и морожеными мелкими овощами от «М. и С.».
Мать с нами не ест. Она ковыряет на кухне салат, бросая иногда через окошко «материнские» замечания, типа:
«Ох, с нетерпением жду, когда вы закончите. Тогда для меня настанет время большого удовольствия. Джош даст мне возможность выдавить его прыщи, правда ведь? Руфус, ты разрешаешь своей маме давить свои прыщи?»
Или: «Джош говорил мне, что ты был в Итоне, Эдвард. Это, должно быть, замечательно. Мы с отцом Джоша подумывали, не отправить ли его в Итон. Он очень обиделся на нас за то, что мы изменили свое решение, правда, дорогой?»
Или: «Пообещайте мне, Молли, что побережете моего мальчика. Он говорил, что вы собираетесь взять его на охоту, а мы не слишком часто занимались здесь такими вещами. — При этом она переходит на свой излюбленный бирмингемский акцент: — Правда ведь, мой мальчик?»
Или: «К пудингу я могу вам предложить желе и бланманже, шоколадное мороженое или свежие фрукты. Что вам больше нравится?»