Похождения скверной девчонки - Марио Варгас Льоса

— Завтра я лечу в Лиму, — сообщил я. — Как мне найти тебя после возвращения?

Она дала мне номер своего телефона и адрес, потом поинтересовалась, живу ли я в той же мансарде, где она когда-то так страшно мерзла. Неужели все в том же «Отель дю Сена»?

— Мне трудно расстаться с мансардой, ведь там я пережил лучшие в своей жизни часы. Поэтому для меня она прекраснее любого дворца.

— Лучшие часы — это те самые? Я правильно угадала? — спросила она, приблизив ко мне лицо, на котором коварно соединились любопытство и кокетство.

— Те самые.

— За это я должна тебя поцеловать. При следующей встрече напомни мне про мой должок.

Но всего через несколько минут, прощаясь, она уже забыла о недавних опасениях и предосторожностях и подставила мне для поцелуя не щеку, а губы. И я заметил, как ее пухлые чувственные губы чуть дрогнули, добавив поцелую особый смысл — обещание. Когда я пересек бульвар Сен-Жермен, направляясь к гостинице, я обернулся, чтобы еще раз взглянуть на нее: она стояла на том же месте, на углу рядом с рестораном «Де Маго», — светлая золотисто-желтая фигурка в белых туфельках. Она смотрела мне вслед. Я кивнул, и она помахала рукой, в которой держала шляпку с цветочками. И тут я совершенно отчетливо понял, что все эти годы ни на миг не забывал ее и продолжал любить так же, как в самый первый день нашего знакомства.

Я прилетел в Лиму в марте 1965-го, незадолго до своего тридцатилетия. И сразу обнаружил, что фотографии Луиса де ла Пуэнте, Гильермо Лобатона, толстого Пауля и других лидеров МИРа не сходят со страниц газет и экранов — к тому времени в Перу уже появились телевизоры. Все это выглядело ужасно романтично. Повстанцы сами разослали свои фотографии в газеты, заявив, что перед лицом жестокой эксплуатации крестьян и рабочих и в связи с тем, что правительство Белаунде Терри стало пособничать империализму, Движение революционных левых решило начать вооруженную борьбу. И лидеры МИРа явили себя соотечественникам. На фотографиях они были запечатлены с длинными бородами, гривами до плеч и в полевой форме: черные безрукавки с закрытым воротом, брюки цвета хаки и высокие ботинки, в руках — винтовка. Я убедился, что Пауль остался таким же толстым. На фотографии, напечатанной на первой полосе «Коррео», он стоял вместе с четырьмя товарищами. Но улыбался только он один.

— Этим безумцам не продержаться больше месяца, — вынес свое суждение доктор Атаульфо Ламиель, когда утром я навестил его в адвокатской конторе на улице Боса в центре Лимы. — Они хотят превратить Перу во вторую Кубу! Твою тетку Альберту хватил бы удар, если бы она дожила до такого и увидела рожи этих каторжников — наших новоиспеченных партизан.

Мой дядя — как, впрочем, и многие другие — не принимал всерьез их заявлений о переходе к вооруженной борьбе. Люди считали подобные планы абсурдом, считали, что все это закончится, не успев начаться. В те несколько недель, что я провел в Перу, меня одолевали мрачные предчувствия, к тому же на родине я ощущал себя чужаком. Я жил в доме тети Альберты на улице Колон в Мирафлоресе, где все напоминало о ней, все хранило следы ее присутствия — и осталось таким же, как в годы моего отрочества. Мне трудно было справиться с волнением, когда в комоде обнаружились сложенные строго по датам мои письма из Парижа. Я встретился кое с кем из старых приятелей, живших когда-то в Баррио-Алегре, и в субботу мы большой компанией пошли обедать в китайский ресторанчик на Виа-Эспреса, чтобы вспомнить былые времена. Правда, кроме воспоминаний, ничего общего у нас не осталось. Они давно получили специальность, где-то служили, занимались бизнесом — двое работали на фирмах у собственных отцов. Но как можно было их жизнь сравнить с моей парижской жизнью? Трое уже успели жениться, у одного появилось потомство, еще у троих имелись возлюбленные, и дело шло к помолвке. Мы обменивались шутками, чтобы хоть как-то заполнить паузы в разговоре. Все изображали, будто завидуют тому, что я живу в городе наслаждений, среди француженок, которым, по слухам, нет равных в постели. А я за разговором подумал о том, как бы они удивились, если бы узнали, что за все годы парижской жизни я спал с одной-единственной девушкой, да и та была перуанкой, мало того — с той самой Лили, самозваной чилийкой, которая устроила здесь такой переполох в пору нашего отрочества. Что я думаю про партизан, о которых кричат все газеты? Мои приятели, как и дядя Атаульфо, не воспринимали их всерьез. Конечно, этим последователям Кастро, засланным сюда с Кубы, долго не продержаться. И кому только пришла в голову мысль, будто в Перу может когда-нибудь победить коммунистическая революция? К тому же, если правительство Белаунде не сумеет остановить их, к власти, чтобы навести порядок, снова придут военные, чего никто из моих приятелей тоже не желал. Боялся этого и доктор Атаульфо Ламиель.

— Проклятые идиоты добьются одного — власть снова захватят военные, им ведь прямо на блюдечке с голубой каемочкой подносят повод для путча. А нам опять лет восемь, а то и десять придется жить при военной диктатуре. Чего им вздумалось устраивать революцию в такой стране, как наша, в стране, где у власти стоит гражданское правительство, которое, кстати сказать, перуанские олигархи в один голос — возьми любую газету, хотя бы «Пренсу» или «Комерсио», — называют коммунистическим, потому что оно намерено провести аграрную реформу. Перу — это воплощение хаоса, племянник, и ты хорошо сделал, что перебрался в страну, где все по-картезиански упорядочено и ясно.

Дядя Атаульфо был высокого роста, носил большие усы и ходил всегда в костюме-тройке с галстуком-бабочкой. Жену его звали Долорес, и эта добрейшая женщина вот уже много лет тяжело болела, а он преданно за ней ухаживал. Они жили в окружении книг и пластинок в прелестном домике на Оливар-де-Сан-Исидро. Я получил приглашение к ним на обед, но с тем, чтобы остаться еще и на ужин. Тетя Долорес смирилась со своей болезнью и нисколько не озлобилась. Она развлекала себя игрой на пианино и смотрела телесериалы. Когда мы вспомнили тетю Альберту, она разрыдалась. Детей у них не было. Дядя держал собственную адвокатскую контору и, кроме того, преподавал торговое право в Католическом университете. Он собрал хорошую библиотеку и горячо интересовался внутренней политикой, не скрывая своих симпатий к демократическим преобразованиям, которые, как он считал, символизирует собой Белаунде Терри. Он очень хорошо меня встретил и сделал все, что можно, чтобы ускорить оформление нужных бумаг, при этом ни копейки не взял за услуги: «Что ты, что ты, племянник, я так любил Альберту и твоих родителей». Это были нелегкие дни, заполненные тошнотворными хождениями по нотариусам и судьям, когда я носил и носил какие-то документы, блуждая в похожих на лабиринты коридорах Дворца правосудия, после чего мучился бессонницей и со все большим нетерпением мечтал вернуться в Париж. В свободные минуты я перечитал «Воспитание чувств» Флобера, потому что теперь мадам Арну, героиня романа, отождествлялась в моем воображении со скверной девчонкой. Как только я уплатил все налоги на наследство и погасил кое-какие счета тети Альберты, дядя Атаульфо сообщил мне, что, продав квартиру и мебель, я получу где-то около шестидесяти тысяч долларов или даже чуть больше. Кругленькая сумма, о которой прежде я и мечтать не мог. Теперь же, благодаря тете Альберте, у меня появился шанс купить маленькую квартиру в Париже.

Едва вернувшись во Францию, едва поднявшись в свою мансарду, я кинулся звонить мадам Робер Арну.

Она назначила мне встречу на следующий день и сказала, что, если угодно, мы можем вместе пообедать. Я подождал ее у выхода из «Французского альянса» на бульваре Распай, где она занималась на ускоренных курсах французского языка, и мы пошли в «Куполь» на Монпарнас есть curry d'agneau.[22] Одета она была просто: брюки, легкая куртка и босоножки. В ушах яркие серьги в тон бусам и браслету, сумка через плечо. Каждый раз, когда она поворачивала голову, ее волосы задорно взлетали. Я поцеловал ее в щеку, потом поцеловал ей руки, а она встретила меня словами: «А я думала, что ты приедешь совсем черный, ведь в Лиме-то теперь лето!» Она и вправду превратилась в очень элегантную женщину: с большим вкусом сочетала цвета и умело пользовалась макияжем. Я все никак не мог привыкнуть к случившимся в ней переменам и ошалело разглядывал свою давнюю знакомую. «Только ничего не рассказывай мне про Перу», — сразу предупредила она таким тоном, что я не рискнул поинтересоваться причиной запрета. Зато рассказал ей про полученное наследство. А не поможет ли она мне подыскать квартиру?

Она радостно захлопала в ладоши.

— Как здорово, пай-мальчик. Я помогу тебе и обставить, и украсить ее. У меня уже есть опыт в таких делах, я ведь совсем недавно обустраивала свое жилье. И сделала все очень красиво, вот посмотришь.