Мысли о мыслящем. О частной реализации концептуального подхода к опыту экзистенции - Константин Валерьевич Захаров

к чему пришли физикалисты, — к представлению о явлениях сознания как эпифеноменах. Используемое применительно к проблеме сознания понятие информации лишь поверхностно маскирует это представление благодаря своей неясности и некоторой двойственности («нематериальность» информации при материальности ее носителя).

Но что такое сознание как эпифеномен, в чем оно воплощено? Невозможно ведь отрицать его наличие — каково же тогда его место в бытии? Тут стоит вспомнить мысль, с которой, собственно, начиналась эта глава: явления сознания представляют собой непосредственно данный, первичный, базовый опыт[32], тогда как понятия материи, сущности, вещи в себе производны от него, вторичны; мы не можем непосредственно констатировать их существование. Содержание сознания, будучи первичным, шире, информативнее этих производных понятий, поэтому его никак нельзя назвать эпифеноменом — это будет некорректно даже с этимологической точки зрения. В итоге возникает дуализм: мы не можем отрицать «реальный» мир сущностей, и тем более мы не можем отрицать внутренний мир сознания. Однако приписывать миру сознания отдельную реальность и особую сущностную основу было бы неправильно — тогда будет невозможно объяснить его зависимость от материи и способность на нее влиять. Единственный разумный выход — признать субъективную реальность, существующую в нашем сознании, специфическим проявлением материи, выражением ее внутренних свойств.

Гипотезу о наличии у материи подобных свойств высказал Бертран Рассел в своей ранней работе «Анализ материи» (на нее ссылается Чалмерс при рассмотрении проблемы эпифеноменализма с позиции аналитической философии[33]). Идея Рассела заключалась в следующем: физический мир познается нами как система отношений, но физическая теория умалчивает о том, какие именно сущности при этом соотносятся. Тем не менее эти сущности должны быть, и у них имеется какая-то своя внутренняя природа. Следовательно, у материи есть не только «внешние» свойства, проявляющиеся через отношения материальных объектов, но и некие внутренние свойства. Рассел предполагал, что эти свойства могут хотя бы отчасти носить ментальный характер, поскольку только с такими внутренними свойствами мы непосредственно знакомы.

В самом деле, все известные нам физические характеристики — это показатели взаимодействия (отношения) изучаемых объектов с другими объектами и средствами измерения (наблюдения). Собственно, иначе и быть не может, так как мы познаем исключительно явления, то есть то, что оказывает воздействие на сущность нашего сознания и отражается в нашей субъективной реальности. Таким образом, мы познаем объекты лишь в их отношении к нашей сущности. Поэтому неудивительно, что физика склонна сводить все многообразие физического мира к энергиям и полям, являющимся относительными динамическими характеристиками. Но понятия энергии, поля, как и вообще всякого отношения, предполагают наличие носителей. Причем носитель не может быть «пустым», то есть совершенно абстрактным понятием, лишенным всяких свойств. То, что он предполагается необходимой реальной сущностью, отличной от того, субстратом чего он является, уже определяет его некоторым образом. Соответственно, у него должны быть свои, внутренние свойства, отличные от «внешних» свойств, проявляемых в форме поля, энергии и прочих физических величин. (Надо пояснить, что я закавычиваю прилагательное «внешние», когда употребляю его применительно к свойствам материи, потому что понятие материи как субстратной основы бытия — главным образом, именно в таком значении оно мной используется — исключает какое-либо реальное существование вне ее.)

Внутренние свойства связаны с «внешними», как принадлежащие единой материальной сущности, но в то же время принципиально отличаются от них (в силу того, что внешне не проявляются) и не обусловливаются ими. Если представить материю как совокупность неких базовых свойств, то получится, что эти свойства могут проявляться либо в форме «внешних» (выражающихся через отношения элементов, образующих материальные «неоднородности»), либо в форме внутренних (присущих несоставным материальным элементам и не выражающихся напрямую через их отношения). Базовые свойства следует трактовать как сущностные, ноуменальные, а «внешние» и внутренние — как феноменальные. Оба класса феноменальных свойств равноправны в том смысле, что не детерминируются друг другом и имеют разные сферы проявления. Между двумя этими классами свойств должна существовать своего рода корреляция. Похоже, это именно то, что мы имеем в случае с сознанием.

Действительно, несмотря на очевидную взаимосвязь процессов, которые происходят в мозге, с тем, что происходит в нашем сознании, разница между ними слишком уж велика. То, что мы знаем о взаимодействиях атомов, молекул, органических клеток, в частности нейронов, кажется, должно было бы проявляться на уровне феноменов сознания как-то иначе — более дисперсно и однообразно, не так цельно и многопланово. Следует принять во внимание также и те трудности, с которыми сталкивается нейрофизиология, пытаясь связать работу сознания с функциями мозга: проблематичность установления строгих соответствий между явлениями сознания и активностью мозга, точной локализации памяти; известные медицине случаи повреждения мозга, не сопровождающиеся соответствующим угнетением когнитивных функций; пластичность мозга, проявляющаяся в перераспределении ролей между различными областями мозга после повреждений, что ставит под сомнение возможность четкого картирования мозга. Все это свидетельствует в пользу отсутствия жесткой связи между мозгом и сознанием.

Об этой связи Анри Бергсон говорил следующее: «…о чем сообщает нам опыт? Он показывает, что жизнь души или, если угодно, жизнь сознания, связана с жизнью тела, что между ними имеется взаимодействие, и ничего более. Но это никогда никем не оспаривалось, и отсюда далеко до утверждения, что церебральное эквивалентно ментальному и в мозге можно прочесть все то, что происходит в соответствующем сознании. Платье связано с гвоздем, на котором висит; если вырвать гвоздь, оно упадет; если гвоздь двигается, оно качается; если шляпка гвоздя чересчур острая, оно рвется; однако отсюда не следует, что каждая часть гвоздя соответствует какой-то части платья или что гвоздь эквивалентен платью; еще менее из этого следует, что гвоздь и платье суть одно и то же. Так и сознание безусловно связано с мозгом, но из этого отнюдь не вытекает, что мозг очерчивает все детали сознания или что сознание является функцией мозга. Все, что наблюдение, опыт и, следовательно, наука позволяют нам утверждать, — это существование определенного отношения между мозгом и сознанием»[34]. Теоретически можно представить, что сознание не является функцией мозга и мозг лишь служит посредником между сознанием и внешним миром. Это бы никак не противоречило научным данным и при этом объясняло сложность взаимосвязи, существующей между мозгом и сознанием. Тогда в качестве непосредственного носителя сознания следовало бы рассматривать некую материальную структуру более низкого уровня. Правда, пока о такой структуре официальной науке ничего не известно. Тем не менее это нельзя считать аргументом, доказывающим невозможность ее существования.

Впрочем, мы несколько забежали вперед, вернемся к «трудной» проблеме сознания. Что бы ни являлось его материальным носителем, явления сознания все равно сохраняют свою