Ковбой - Александр Бушков

Фройляйн Марта разжала пальцы, сказала чуть застенчиво:

- Я позволю себе… Наклоните голову, Лео.

Бестужев покорно склонил голову, и сестра надела ему на шею католический крест из какого-то серого металла на прочном черном шнурке. Бестужев самостоятельно заправил его под ворот рубашки.

- Храни вас Бог, Лео…

Глава четвертая

ни спустились на обширный пустынный двор, выметенный до немыслимой в России, да и в иных европейских странах, чистоты. Перед крыльцом стоял запряженный сытой гнедой лошадью черный экипаж с опущенным складным верхом, довольно-таки напоминавший российскую извозчичью пролетку. Сидевший на козлах человек при виде Бестужева вежливо приподнял котелок.

Несколько поодаль помещался плотный усатый мужчина в сером фартуке и кепке, приставив к ноге метлу, словно гвардеец винтовку. На Бестужева - как и на всех остальных, впрочем - он смотрел без всякого интереса.

Экипаж тронулся. Обернувшись, Бестужев помахал немке рукой, увидел, что она мелко, торопливо осеняет его вслед крестным знамением. Сказать по совести, его это чуточку растрогало - много лет прошло с той поры, как женщина подобным образом провожала его навстречу опасностям, да и женщины этой давно уже не было на свете…

Он увидел еще, что колеса экипажа оставляли за собой едва заметный грязный след - и к нему с метлой наперевес с бравым и решительным видом направился дворник в сером фартуке. Не подлежало сомнению, что через минуту вновь воцарится безукоризненная чистота.

«Да, на это немцы мастаки», - подумал Бестужев с невольным уважением. Что касается их пресловутой законопослушности, все не так однозначно, и законопослушность сия вызвана не каким-то особо благородным складом души, а энергичнейшими мерами властей, принимаемыми на протяжении столетий. Ему случалось говорить со знатоками вопроса. Взять хотя бы незаконных порубщиков леса: лет триста назад тевтону, застигнутому за этим неблаговидным деянием, без особых церемоний взрезали живот, вытягивали чуть-чуть кишку, прибивали ее гвоздем к дереву, а потом гоняли вокруг означенного дерева до тех пор, пока все кишки на него не намотаются. Несколько столетий подобных процедур дали свои плоды.

А впрочем… Чистоту и опрятность в немцев, об заклад можно биться, вовсе не вколачивали столетиями жесточайших наказаний, здесь какие-то другие механизмы сознания должны действовать, не имеющие отношения к страху перед строгой карой…

Экипаж выехал на улицу. Извозчик обернулся к нему (определенно за сорок, незамысловатое, простецкое лицо):

- Прикажете в Гарлем? В дом герра Виттен-баха?

- Подождите, - сказал Бестужев. - Вы, должно быть, не совсем правильно поняли фройляйн Марту… Остановитесь у обочины, будьте так добры… Прекрасно. Как вас зовут?

- Хайн, майн герр.

- Вы давно здесь?

- К зиме будет двадцать три года, господин инженер.

- И с тех пор не бывали в фатерланде?

- Увы, майн герр, как-то не сложилось. Семья, дети, заботы…

Вряд ли этому простодушному малому уточняли, что Бестужев - не подданный Германского рейха, а австриец. Бестужев сказал весело:

- Следовательно, у вас давненько не было случая лицезреть и изображения нашего обожаемого кайзера?

- Ну почему же, майн герр. В Народном доме висят великолепные портреты кайзера.

- Ну, это немного не то… - сказал Бестужев. - Вряд ли вы видели такие портреты нашего монарха…

Он достал из бумажника и положил на широкую ладонь кучера золотую двадцатимарковую монету с профилем помянутого обожаемого монарха. Хайн рассматривал ее с большим интересом - и, как подозревал Бестужев, дело тут было не столько в изображении его величества Вильгельма Второго, сколько в приятной тяжести благородного металла. Америка, конечно, земля обетованная для приезжего европейского люда, но вряд ли и здесь простой извозчик так уж часто держит в руках подобные монеты…

Кучер протянул ему монету с видом самую чуточку скорбным.

- Оставьте ее себе, Хайн, - решительно сказал Бестужев. - Мы оба немцы и должны оказывать друг другу мелкие услуги, особенно на чужой земле, не так ли?

- Пожалуй… - нерешительно сказал кучер.

- Я здесь совершенно ничего не знаю, - сказал Бестужев. - Мне просто-таки необходим человек, способный на первых порах послужить советчиком в чужом житейском море… Это тоже некоторым образом труд, а всякий труд должен оплачиваться, не правда ли, если он честный?

- Пожалуй, так оно и есть, - кивнул Хайн, после одобрительного кивка Бестужева спрятавший золотой в кармашек для часов.

- Отлично, - сказал Бестужев. - Собственно говоря, я не собираюсь особенно вас затруднять…

И дело было слажено. Кто сказал, что немцы не берут денежек? Еще как берут, достаточно вспомнить Вену. Другое дело, что от Луизы денег не брали, потому что она была навязчивой чужачкой, а если один немец учтиво предлагает другому некоторые деньги за вполне законные услуги, другой немец их распрекрасным образом возьмет…

…Город Нью-Йорк, признаться, Бестужева в первое время форменным образом ошеломил. Он видывал Москву и Петербург, Вену и Париж, но этот город, признать должно, их превосходил. Чересчур уж высоченные здания вздымались во множестве, иные были не так уж и высоки, но не по-европейски помпезны. А главное - горожане…

Многолюдство, шум и суета превосходили все, что ему случалось наблюдать в помянутых четырех столицах. Американцы спешили как-то и н а ч е, на другой манер, они находились в беспрестанном движении, над уличной толпой стоял деловитый гул, словно жужжание трудолюбивых пчел; сколько они ни ехали, Бестужев так и не увидел ничего похожего на европейские бульвары, где неспешно, людей посмотреть и себя показать, прогуливается праздная публика. Поток экипажей и грузовых телег, перемежавшийся многочисленными автомобилями, резко крякавшими гудками, громоздкие автобусы с восседающими на империале пассажирами, масса огромных вывесок на незнакомом языке, звяканье трамваев, дымящие и пыхтящие пассажирские поезда, передвигавшиеся на высоко поднятых над землей металлических эстакадах, долетавшие откуда-то неподалеку басовитые гудки судов… В какой-то миг Бестужев всерьез почувствовал себя одиноким пассажиром спасательной шлюпки, затерявшейся среди высоких океанских волн. Дома высоченные, при попытке разглядеть их крышу наверняка свалилась бы шляпа с головы, будь она при нем… Эта неумолчная болтовня, долетавшая с тротуаров, нескончаемые потоки людей, экипажей, автомобилей, эта незнакомая спешка, этот чужой ритм жизни… Страшновато было и подумать, что придется при необходимости замешаться в эту проворную толпу.