Так было - Анастас Микоян

Мы, группа наиболее воинственно настроенных учащихся, приводили в пример болгар, которые выступили на стороне русских войск против Турции в борьбе за свое национальное освобождение. Помню, что для утверждения своей позиции мы ссылались и на благородный поступок знаменитого английского поэта Байрона, который смело выступил в поддержку войны греков за их национальное освобождение от султанской Турции и, несмотря на свою хромоту, пошел добровольцем на фронт.

Записавшись добровольцем, я с группой учащихся семинарии в один из ноябрьских дней 1914 г. сел в воинский эшелон на станции Навтлуг и благополучно добрался до пограничного города Джульфа. Там в течение одной недели прошли небольшую подготовку, после чего нас отправили на фронт для пополнения дружины Андраника, которая находилась на территории Персии около границы с Турцией.

Среди армян имя Андраника было окружено ореолом славы. Как потом мы убедились, он и среди бойцов пользовался непререкаемым авторитетом.

Наше прибытие на фронт совпало с наступательными действиями на этом участке. Местность была гористая, бездорожная. В горах лежал снег. Большого сопротивления противник нам не оказывал. Во всяком случае, ожесточенного характера бои не носили. В течение ряда дней наше наступление продолжалось весьма успешно. Мы заняли много мелких сел по 10–15 дворов, расположенных в ущельях. Все было заброшено. Кругом невероятная бедность.

После мы получили команду начать отступление. Говорили, что южнее турецкие войска в обход перешли в контрнаступление.

Мои товарищи — одноклассники, с которыми я вместе прибыл на фронт, решили вернуться домой, жалуясь на трудности похода и усталость. Начальство против их ухода не возражало. Мое же самолюбие не позволяло к ним присоединиться: я считал мальчишеством, пробыв на фронте меньше месяца и ничего здесь не сделав, уйти.

После небольшого отдыха наша дружина вступила на территорию персидского Азербайджана, в районе города Хойя. Личный состав дружины был почти весь из бакинских рабочих. Люди были простые, хорошие. Ко мне они относились с уважением, хотя я был моложе их всех. Они рассматривали меня как интеллигента, но ценили, что я, как рядовой солдат, веду себя точно так же, как и они, перенося все тяготы военной службы.

Вскоре наша дружина участвовала в большом сражении на персидской территории с наступавшими турецкими войсками. На нашем участке фронта действовали наряду с русскими частями три армянские дружины. Мы занимали выгодные оборонительные позиции, хорошо окопавшись на высоких холмах. Турецкие позиции находились, наоборот, на равнине.

С раннего утра началось ожесточенное сражение. Несмотря на большие потери, турецкие войска продолжали наступать. Сидя в окопах, мы стреляли в них из винтовок. Видели, как под нашим огнем падали наступавшие турецкие солдаты.

Турки шли цепями. По нашим позициям била турецкая артиллерия, но снаряды большей частью разрывались за окопами. И тем не менее наши потери были значительны, особенно от шрапнели. Но, конечно, они не шли в сравнение с тем количеством трупов, которые лежали перед нами. К вечеру, когда стемнело, турецкие цепи подошли вплотную к подножию холмов, в нескольких сотнях метров от наших окопов, и залегли там. Перестрелка прекратилась. Наступило затишье.

Через некоторое время, когда мы уже успели поесть, использовав передышку, поступил приказ готовиться к ночному штыковому бою: командование считало, что турки не будут ждать рассвета, а, пользуясь темнотой, предпримут штыковую атаку.

Надо сказать, что в первых боях я уже привык немного к военной обстановке. Как и другие бойцы, я находился в хорошем настроении и не чувствовал особого страха, хотя не скрою — предстоящий штыковой бой меня мало устраивал. Я не был ему еще обучен и поэтому сказал своим товарищам, что мне трудно орудовать штыком. Попросил у одного из них, на время ночного боя, его револьвер: мне хотелось идти в бой не со штыком, а с револьвером. Скажу по совести, мне как-то претила даже мысль о том, что я должен буду воткнуть штык в тело человека. Получив револьвер, я успокоился.

Нам было приказано спать в окопах по очереди, чтобы не быть застигнутыми врасплох. Должно быть, товарищи жалели меня и поэтому не будили. Только с восходом солнца я открыл глаза.

Никаких турок не было видно. За ночь они отступили, унеся с собой раненых. На поле боя остались только трупы убитых.

Это было самое большое сражение, которое мне пришлось тогда наблюдать. Понеся большие потери, турки отступили. Мы находились уже на турецкой территории.

Второе крупное сражение произошло, когда мы подходили к городу Вану, одной из древних столиц Армении. Это сражение было, как мне казалось, менее кровопролитным, чем первое, турецкие войска и здесь потерпели серьезное поражение.

Мое физическое состояние в это время стало сильно ухудшаться. Дело в том, что я с детства не ел мяса. Стоило мне на фронте съесть кусок мяса, как на моей коже появилась сыпь, меня тошнило. Только в 1918 г., уже в Баку, я постепенно приучил себя к мясной пище. До фронта я питался молочными продуктами, особенно сыром, который я ел с хлебом три раза в день. На фронте же такой возможности не было. Я жил буквально на хлебе и каше, очень исхудал, появились признаки дистрофии. Длительные походы вконец изнурили мой организм. А тут случилась новая беда: на подступах к Вану я заболел острой формой малярии. Меня замучила лихорадка, сопровождаемая очень высокой температурой.

В начале апреля 1915 г., через несколько дней после вступления в Ван, меня вместе с другими больными и ранеными эвакуировали — сначала в Ереван, а оттуда в Тифлис, где поместили в госпиталь для раненых армянских дружинников.

В середине мая я вышел из госпиталя и чувствовал себя вполне окрепшим.

Еще в госпитале меня поразило и ошеломило сообщение о трагедии, постигшей западных армян в апреле 1915 г. Реакционное правительство младотурков учинило над ними зверскую расправу, уничтожив около полутора миллионов мирных жителей-армян. Это был первый случай геноцида в современной истории.

Я осмысливал происходящие события и очень нуждался тогда в добром совете и разъяснениях компетентного человека. Появилась потребность повидать Шавердяна: я видел в нем своего старшего советчика и наставника. Шавердян принял меня очень приветливо. Он подробно рассказал о ленинской оценке происходящей войны. Потом достал из какого-то ящика отпечатанную на тонкой папиросной бумаге газету «Социал-демократ», изданную в Женеве, со статьей Ленина «Война и российская социал-демократия». Кроме того, Дануш подарил мне брошюру Ленина «Что делать?».