Огненный скит - Юрий Любопытнов

— Не тужи, сыне. Два века никто не живёт… — Кирилл вздохнул и попытался переместиться на ложе. Изот помог ему устроиться удобнее.

— Грех на мне великий, Изот, — продолжал старец.

— Перестань, отче.

— Великий, Изот.

— Ах, отче! Ну, о чём ты говоришь! Все были бы такими грешниками, как ты. Сколько бы тогда праведников прибавилось на земле…

— Выслушай меня, Изот…

Изот, чтобы переменить тему разговора, думая, что старец заговаривается, спросил:

— Как же ты выбрался, отче, из этого адова огненного круга?

— А и не знаю, родимый. Наверно, через окно. Ужом через окно и выбрался. Не помню… Помню, кто-то нёс меня… — Он с минуту помолчал, а потом спросил: — А где ты меня нашёл?

Изот содрогнулся, вспомнив груду обгоревших человеческих тел и под ними полумёртвого, еле дышащего старца Кирилла.

— Далеко от кельи. Почти у северных ворот. Спасли тебя келейники, а сами погибли, царство им небесное.

Кирилл ничего не ответил. Он лежал с закрытыми глазами, и Изот опять увидел, как под ресницами сверкнула слеза.

Скоро старец задремал, и Изот отошёл к ребёнку, который во всю мочь плакал, прося есть.

Глава пятая

Чужие люди

Изот всегда спал чутко. Малейший шум, скрип, яркий свет — всё, что выходило за рамки привычного, заставляло его просыпаться. Но сегодня он проснулся в середине ночи не от шума или яркого света, а от томительного гнетущего чувства, которое охватило его существо. Тоскливое беспокойство проникало в душу, не оставляя там свободного места. Ему чудилось, что снова накатывается огненный вал, пожирая всё, что встречается на пути.

Он лежал с открытыми глазами и смотрел, как тлели угли в камельке. В погребе было бы совсем темно, если бы не камелек. От тепла, исходившего от углей, снег подтаивал на накате и капли изредка падали на горячие камни и шипели. Это шипение, то тихое, то ворчливое не давало Изоту возможности отогнать мрачные мысли. Оно как бы сообщало ему об опасности, которая ещё не пришла, но уже бродит рядом.

Тревога бередила мозг и сердце. «Чего это я? — думал Изот, собирая воедино мысли. — Ничего не произошло, а я начинаю беспокоиться». Но смутный страх, как паутина, опутывал его и не давал покою.

— Что может быть хуже моей доли? — спрашивал он сам себя. — Чего я боюсь? — И не находил, что ответить.

Полежав часа два или три на жёсткой подстилке, то подкладывая под бока полы кафтана, то откидывая их и, поняв, что больше не заснет, он поднялся, подложил хвороста в камелёк, раздул угли. Хворост затрещал, пламя взметнулось ввысь, осветив подземелье. Хотя огонь в течение суток горел почти не переставая, в подземелье было влажно. Стены, выложенные валунами, источали холод и сырость.

Ребёнок спал, выпростав ручонки из тряпья, которым был укутан. Поправив ему постель, Изот зажёг от камелька светец и подошёл к старцу. При колеблющемся свете лицо старца показалось ключнику не таким осунувшимся, как вчера, не так выпирали скулы и острился нос. Но всё равно он был плох. «Не жилец отче Кирилл, — подумалось Изоту, и он затаённо вздохнул. — Сколько он ещё протянет? Неделю? Месяц?»

Может, это ощущение близкой смерти скитника, наставника и друга так взволновало Изота? Сердце предчувствует предстоящее расставание? А что ещё может волновать Изота? Наступающая холодная зима? Как он сумеет пережить её с младенцем на руках? Запасов, не тронутых огнём, едва хватит на зиму. Себе он найдёт еду, а ребёнку? Тому нужно молоко, а где он его возьмёт? В землянке сырость, углы сверху промёрзнут. Как он, мужик, сумеет уберечь дитя от напастей? Что сулит такое житьё?! Нет, не мог избавиться Изот от навалившегося на него тяжёлого и мрачного.

Так и не связав мыслей воедино, он поставил светец на чурбачок и вышел на улицу.

Ещё не начинало светать. Ночью прошёл дождь, слизавший снег. Обугленные деревья острыми пиками протыкали мглистое небо. Запах гари выветрился. Руины скита, омытые дождём, представляли печальное зрелище, сливаясь с туманной неявью близкого рассвета. Большая птица, напуганная появлением человека, сорвалась с высокой ели и шумя крыльями перелетела в более спокойное место. «Ворона, — решил Изот. — Чует поживу».

Всех, кого нашёл, он похоронил, даже поджигателя. Но большинство скитников было погребено под обломками келий, под слоем пепла и золы. Поэтому вороны чуяли поживу.

«А чего я стою? — размышлял дальше Изот. — Пока время есть, схожу-ка на родник».

Вода в колодце, из которого он набирал воду, была не такой, как прежде, чистой и прозрачной. Сруб обгорел до самой земли, в воду попало много пепла, пыли, мелких головешек, и она имела приторно-горьковатый привкус, была мутная и вызывала, если не отвращение, то неохоту употреблять её в пищу.

Изот вернулся в погреб, надел кафтан.

— Далеко собрался? — донёсся до него голос Кирилла. Он приподнялся на локте и глядел в сторону ключника.

Изот подошёл к старцу. Опустился перед постелью на колени:

— Отче!.. Воспрял!

Кирилл коснулся ладонью его головы:

— Господь даёт мне силы… Не знаю, надолго ли?

— Всё сладится по-хорошему, — проговорил Изот, обрадованный, что старец идёт на поправку.

— Приподними-ка меня! — попросил Кирилл.

Изот усадил его в постели. Кирилл оглядел погреб, задержал взгляд на грубо сколоченной колыбели, стоявшей рядом с камельком.

— Хлопотное дело тебе досталось, — проговорил он. — Стар да мал на руках… Дуняшки Столбовой, говоришь, сынок?

— Дуняшкин. Его вынесла из огня, а сама загибла.

Кирилл глубоко вздохнул:

— За грех мой Господь испытания послал, невзгоды эти…

— Ты слаб, отче. Тебе отдыхать надобно, — сказал Изот. — Поправишься, времени много будет на беседы…

— Добро, — ответил Кирилл. — Голова прояснилась, будто из тёмной пелены вырвался. — Да, — спросил он, — у меня оберег был, зуб рыбий…

— В сохранности он, отче, нашёл я его. — Изот поднялся, чтобы показать амулет старцу.

Кирилл остановил его:

— Сохранил и сохранил. Хорошо. Так ты куда собрался?

— По воду. На родник. Колодезная вода плохая для питья.

— Пошто в такую рань?

— Не спится.

Кирилл самостоятельно прилёг на постель.

— Иди, сыне. Я, может, подремлю часок. Ты что простоволосый ходишь? Надень мою шапку. Мне она не нужна теперь. — Он протянул ему шапку, лежавшую сбоку постели.

Изот взял ушат, уцелевший в пожаре, продел в проёмы супротивных клёпок обрывок просмолённой верёвки — получилось нечто подобное ведёрной дужки, — и пошёл на родник, полагая, что его отсутствие будет недолгим.