Последняя милость - Луиз Пенни

Неожиданно Клара увидела их.

В задней части церкви стояла Сиси де Пуатье в белом пушистом свитере, то ли мохеровом, то ли сделанном из меха убиенных котят. Рядом с ней стоял ее пышущий здоровьем безгласный муж. Но взгляд Клары был прикован к необъятных размеров девочке в кричаще-розовом платье без рукавов. Толстые руки казались распухшими, а складки жира, распирающие плотно облегающее платье, делали ее похожей на порцию тающего клубничного мороженого. Девочка выглядела ужасно нелепо.

Но ее лицо было прекрасно. Клара и раньше видела этого ребенка, но всегда на расстоянии и всегда с угрюмым, несчастным выражением лица. Теперь же взгляд девочки был устремлен вверх, к сверкающим стропилам церкви, и она сама явно пребывала в состоянии, которое обычно называют блаженством.

— Кругом светло… — Прекрасный голос Кри отражался от стропил, устремлялся вниз, просачивался под дверями старенькой церкви и журчал среди плавно падающих снежинок, припаркованных машин и голых ветвей кленов. Слова старого рождественского гимна скользили над замерзшим прудом, окутывали украшенные разноцветными гирляндами деревья и проникали в каждый счастливый дом Трех Сосен.

Сразу после службы священник заторопился к выходу, чтобы успеть на празднование сочельника в соседней деревне Клегхорн Холт.

— Joyeux Noël![25] — сказал Питер Габри, когда они встретились на ступенях церкви, чтобы вместе прогуляться по деревне к дому Эмили. — Какой прекрасный вечер!

— И какая прекрасная служба, — добавила Клара, присоединяясь к Питеру. — Кто бы мог подумать, что у этой девочки такой голос?

— Да, он действительно неплохой, — нехотя признал Габри.

— Неплохой? — К ним приближалась Матушка Би. Эмили шла рядом, а Кей висела на ее руке, как некое подобие муфты. — Это было просто невероятно. Я в жизни не слышала такого голоса, а вы?

— Я хочу выпить, — сказала Кей. — Когда мы наконец пойдем отсюда?

— Прямо сейчас, — успокоила ее Эмили.

— Оливье пошел в бистро за кое-какой провизией. У нас сегодня филе семги, приготовленное на медленном огне.

— Ты выйдешь за меня замуж? — спросила Мирна.

— Ты наверняка спрашиваешь об этом всех девочек, — сказал Габри.

— Да, но ты — первый, — весело рассмеялась она, однако ее смех был прерван самым неожиданным образом.

— Ты глупая, глупая девчонка! — прошипел женский голос, доносившийся из-за угла церкви. Все застыли, до глубины души пораженные этими резкими словами, разрезавшими морозный ночной воздух. — Все глазели на тебя. Ты меня опозорила.

Голос принадлежал Сиси. В церкви была боковая дверь, сразу за которой начиналась тропинка, где можно было напрямик пройти к мельнице и бывшему дому Хедли. Очевидно, Сиси стояла возле нее.

— Ты хоть понимаешь, что сделала из себя всеобщее посмешище? «Кругом и тихо, и светло…» — насмешливо и фальшиво пропела она голосом маленькой девочки. — А твоя одежда? Ты что, ненормальная? Только умственно отсталой могло прийти в голову так нарядиться.

— Не надо, Сиси, — послышался кроткий мужской голос, настолько тихий, что даже слабое дуновение ведерка почти полностью заглушало его.

— Она вся в тебя. Посмотри на нее. Жирная, уродливая и ленивая. Совсем как ты. Ты ненормальная, Кри? В этом все дело? Да? Ты просто слабоумная?

Люди, собравшиеся на ступенях церкви, замерли на месте, как будто боялись попасться на глаза чудовищу. Все хотели только одного — чтобы кто-то остановил эту женщину, заставил ее замолчать. Но кто-то другой, не они.

— И ты посмела раньше времени открыть свой рождественский подарок, эгоистичная девчонка.

— Но ты же говорила мне… — попытался возразить робкий голосок.

— Мне, мне, мне… Я только и слышу от тебя это слово. Ты даже не поблагодарила меня.

— Спасибо за шоколадки, мама. — Голос девочки стал настолько тихим, как будто принадлежал бесплотному существу.

— Слишком поздно. Благодарность ничего не стоит, если о ней пришлось напоминать.

Конца фразы почти не было слышно. Его заглушило какое-то странное клацанье по обледенелой тропинке. Казалось, это стучат когти дикого зверя.

Люди, собравшиеся у церкви, одновременно потеряли дар речи. Потом Клара услышала, как стоящий рядом с ней Габри тихонечко, еле слышно начал напевать. Но она смогла различить слова старого рождественского гимна: «За виновных умерщвленный ляжет Он во гроб чужой…».

Сегодня им всем удалось избежать встречи с чудовищем. Вместо них оно сожрало перепуганного ребенка.

Глава 7

Jоуеих Noël, tout le monde[26] — Несколько минут спустя сияющая Эм гостеприимно распахнула перед ними двери своего дома. Ее полугодовалый овчаренок по кличке Генри выбежал навстречу гостям и начал прыгать на входящих. Это продолжалось до тех пор, пока от него не откупились куском пирога. Неразбериха и веселая суматоха помогли избавиться от неприятного чувства неловкости, которое все испытывали после выходки Сиси. Казалось, что в дом Эм одновременно явилась вся деревня. Люди все поднимались и поднимались по ступенькам широкой веранды, попутно отряхивая снег с шапок, курток и пальто.

Эмили жила в старом, обшитом досками, приземистом коттедже, который находился почти напротив дома Морроу, по другую сторону деревенской площади. Оливье, балансируя большим плоским блюдом с аппетитно приготовленным филе семги, немного задержался в кругу света, который отбрасывал фонарь над крыльцом.

Каждый раз, подходя к коттеджу Эм, он неизменно подпадал под очарование этого дома, особенно по вечерам. Это было похоже на погружение в одну из тех сказок, которые он в детстве читал с фонариком под одеялом. Сказок, в которых существуют утопающие в розах коттеджи, маленькие каменные мостики, пылающие очаги и где обитают счастливые, довольные люди. Отец знал о его ночных чтениях, но ничего не имел против. Он был уверен, что мальчик, как и положено в его возрасте, потихоньку почитывает «Плейбой». Вместо этого Оливье делал нечто несравненно более приятное, но в то же время опасное. Он мечтал. Его голубой мечтой было создать собственный сказочный мир. И надо отметить, что отчасти он в этом преуспел. Оливье стал голубым. Правда, у этой сказки не был предусмотрен счастливый конец. Глядя на коттедж Эм, на окна, которые светились мягким желтым светом, как огни маяка, Оливье знал, что сейчас он снова окажется в мире своих детских книжек, таком теплом и уютном по сравнению с холодной, жестокой и несправедливой реальностью. Оливье улыбнулся и направился к дому, держа на вытянутых руках свое рождественское приношение. Он шел очень осторожно, опасаясь поскользнуться на обледенелой, запорошенной снегом дорожке. Невозможно было определить, что скрывается под этим коварным пушистым покровом. Квебекская зима была сказочно красива, но эта красота иногда могла быть убийственной.

Гости приходили не с пустыми руками, и постепенно знакомая кухня заполнялась все большим количеством кастрюль и пирогов, которые уже не влезали в духовку. До краев наполненные имбирными цукатами, вишнями в шоколаде и засахаренными фруктами вазочки стояли на буфете рядом с пудингами, пирожными и домашним печеньем. Маленькая Роза Левеск не могла отвести глаз от bûche de Noël, традиционного рождественского полена, сделанного из нежнейшего бисквитного теста и покрытого толстым слоем шоколадной глазури. Ее коротенькие, пухленькие пальчики нервно теребили край скатерти с вышитыми на ней Санта-Клаусом, северными оленями и елками. В гостиной Руфь с Питером смешивали напитки, причем для себя Руфь выбрала бокал, который больше напоминал вазу, и налила туда чистого шотландского виски.

Под сверкающей огнями елкой возвышалась гора ярко обернутых подарков, и дети Вашон сидели рядом с ней, рассматривая надписи на ярлычках в поисках собственных имен. Полностью разложенный складной стол в столовой ломился под тяжестью запеканок, tortières[27], запеченной в патоке фасоли и домашних окороков в кленовом сиропе. Блюдо с индейкой гордо стояло во главе стола, в центре которого, как и каждый год, оставили место для одной из роскошных ярких икебан Мирны, которые она всегда составляла по любому торжественному поводу. В этом году великолепный алый амариллис красовался в окружении целого леса сосновых ветвей, в котором угнездилась музыкальная шкатулка, тихо играющая старинный рождественский гимн Жана де Бребефа «Это было лунной зимней ночью». Все это великолепное сооружение покоилось на ложе из мандаринов, клюквы и шоколадных конфет.

Оливье добавил к этим яствам еще и свою семгу. Для детей, которые, пользуясь полной безнадзорностью, вволю лакомились разнообразными сладостями, был приготовлен пунш.