Мой бедный Марат - Алексей Арбузов

Марат. Ошибок нет. Пишет как полагается.

Лика (тихо). Он свое лучшее не печатает.

Марат. Понятно.

Лика. Что?

Марат (зло). Все.

Лика (помолчав). Марик… Ты не говори ему, что читал… Ничего не говори.

Марат. Но ведь это… (Тихо.) Это неправда будет.

Лика. Пусть!

Марат (прошелся по комнате, обернулся к Лике, страстно). Как вы живете здесь?! (Опустился на стул, сказал тихо.) Я не понимаю.

Отворилась дверь, вошел Леонидик, увидел Марата.

Леонидик (не в силах оторвать от него глаз). Евстигнейкин!

Тот же вечер. Прошел час, как они сели за стол, но ужин все еще продолжается.

Леонидик…Спорить не о чем, человек сам себе никогда не виден – что он, кто он, достиг или не достиг… (Налил себе вина.) Только смерть все проясняет, а потому за ее здоровье!

Лика (отняла рюмку у Леонидика, выпила ее и улыбнулась). А тебе не надо больше.

Леонидик. Эта женщина меня преследует, Марат… тринадцать лет она меня преследует! (Засмеялся.) Ангел-хранитель – понимаешь? Все-таки смешно – ты появился час назад, а кажется – и не уезжал никогда! Почему ты молчишь?

Марат (улыбнулся беспомощно). Сам не знаю. (Поглядел на них.) Как странно…

Леонидик. Странно? Что именно?

Марат (сосредоточенно). Не могу забыть один день – первомайский парад в тридцать четвертом… Мне было девять лет, рядом шел отец, в новеньком кителе, он крепко держал мою руку, а на трибуне стоял Киров и улыбался… (Страстно.) Если бы все могло остаться неизменным!

Леонидик. Ты наивный юноша середины тридцатых годов… А мы видели сороковые.

Лика. И, увы, понимали меньше, чем видели, мой бедный Марат.

Марат (запальчиво). Почему ты называешь меня бедным?

Лика. Потому что ты веришь в невозможное.

Марат (недоуменно). Может быть, они просто не вернулись с войны – те, кто думал, как я?… (Закрыл руками лицо.)

Леонидик (осторожно). Эй!… Что с тобой?

Марат (поднял голову, внимательно поглядел на них). Как мы живем? Я все время думаю об этом. Мне тридцать пять, тебе тоже… а ей тридцать три… Что сделано?

Лика (не сразу). Ты много выпил.

Марат (резко). Не больше, чем мне нужно! Я не алкоголик, чтобы пить мало.

Лика. Сколько ты их выстроил, своих мостов?

Марат. Шесть.

Лика. Это мало или много по вашему счету?

Марат. Достаточно.

Лика. Вот видишь! И печатают его стихи. А я лечу людей. Все, о чем мы мечтали, осуществилось! (Весело.) Ну? Разве не так?

Марат (поглядел на нее). Я всегда верил тебе. Сейчас – нет!…

Лика (не сразу). Чего ты от нас хочешь?

Марат. Хотел, чтобы вы помогли мне. (Усмехнулся.) Но я не знал, что вам хуже, чем мне.

Леонидик. В блокаду мы потеряли все. Но мы нашли друг друга… (Резко.) Ты не имел права оставлять нас!

Марат. Не считаешь причины, по которым я сделал это, вескими?

Леонидик. Для обыкновенного человека, пожалуй. Но ты Марат.

Марат. Люблю лесть. Но все же поговорим начистоту.

Лика (весело). Поговорим! У тебя хорошая квартира? Сколько комнат?

Марат (Леонидику). Видишь – она боится.

Лика. Чего я боюсь?

Марат. Правды.

Леонидик. В больших дозах она бывает утомительна, Евстигнейкин. Максимализм почти погубил человечество.

Марат (горячо). А ну, подумаем – когда человеку приходит конец? Когда он понимает вдруг, что в его жизни все уже решилось и он никогда не станет ничем выше того, что он уже есть. Я не о должности, я о чем-то большем… (Подошел к Леонидику, положил свою руку ему на плечо.) Ты устал жить?

Леонидик (помолчав). А что, вот возьму и скажу правду. Что мне!

Марат. Не строй дурака.

Леонидик (неожиданно). Устал.

Марат. А почему?

Леонидик. Эх, милочка, человек всего больше устает, когда стоит на одном месте.

Марат (Лике). Что ты с ним сделала – отвечай.

Лика (вспыхнула). А ну-ка, предъяви свои права на прокурорский тон, друг любезный.

Марат. Тринадцать лет назад я оставил вас вдвоем в этой комнате… В комнате, где прошло мое детство. (Задыхаясь от волнения.) Вот почему я могу спросить тебя любым тоном – любым, поняла? – вы счастливы?

Долгое молчание.

Леонидик. Живем себе. В клинику ходим регулярно, в чинах повышают. (Подошел к Лике.) Детские мечты… Кто им помешал? Леонидик. А результаты неважнец. Плохо сочиняю – правда?

Марат. Зачем? Сочиняешь аккуратно.

Леонидик. Ты вежливый господин.

Лика. Марат!…

Марат. Лика говорила, лучшие свои стихи не печатаешь?

Леонидик. Был такой грех.

Марат. А сейчас… пишешь их?

Леонидик. Разучился. (Усмехнулся.) Он дурачок – стишата попроще печатал, прочие для себя хранил, как бы забавнее слова в них расставить изощрялся. А стихотворство, оно, видишь ли, требует взаимности.

Марат. Давно это понял?

Леонидик. Понял он это давно – только сам себе не признавался.

Лика. Замолчи! Разве ты не видишь – Марат жаждет нас уверить, что ты прожил свою жизнь зря. (Едко.) В моем присутствии это выглядит не слишком благородно. И потом, для судьи он, пожалуй, заинтересованное лицо… Не так ли?

Марат. Удар ниже пояса, девочка.

Леонидик. Итак, Марат – злой разлучник, а мы счастливы, и все идет как по маслу?

Долгое молчание.

Лика. Уже поздно, Марат… Уходи.

Марат подошел к вешалке, надел свою меховую куртку, молча постоял посреди комнаты.

Марат. А может, и верно, не стоило приходить сюда… (Обернул шею шарфом.) Долгая дорога до вашего городка. (Надел свою пыжиковую шапку.) О чем только не вспомнишь. Я и вспомнил. Будь здоров сколько вспомнил… будь здоров. (Дошел до двери, обернулся.) Мосты!… (С какой-то яростной веселостью.) Лучший род сооружений в мире! Шесть мостов – шесть страничек жизни. Но стала ли хоть одна из них для меня пределом? Вершиной? (Помолчал.) Был у меня дружок, инженер-проектировщик, мы с ним три моста поставили. Уверенный парень. Но ему тоже все недоставало чего-то. И вот поручили ему проектировать мост… Невиданное сооружение!… Проект проходил трудно; возражателей нашлось – будь здоров. А ведь он и того добился, что меня назначили начальником строительства. (Замолчал и поглядел на них так, словно только что увидел.) Ладно… К чему это? Поздно, верно, Лика? (Подошел к двери и вдруг снял ушанку и обернулся к ним.) Главным делом жизни могло это стать. Могло!… А вот не стало. (Резко.) Отступил от дружка. Взял и отступил. Немыслимо – верно? Я – и отступил. (Поспешно.) Уверил себя и прочих, что не готов, не справлюсь, не смогу… (Задумался на мгновение.) А может, и впрямь так было? (Зло.) Так или не так, а на другой объект перебраться мне удалось довольно ловко… А тут и письмо является: «Здравствуй, Марик, здравствуй, потухший вулкан». Точно. Эти два слова он мне и написал. (Заговорил лихорадочно, поспешно.) Сейчас худо ему, бывшему моему дружку, – любители тишайшей жизни сомнительным проект обозвали… (Усмехнулся.) Нет, суть не в том, что он презирает меня, может быть, даже ненавидит… Я сам не примирюсь с собой! (Медленно.) Я уже никогда, наверно, с собой не примирюсь.

Леонидик. Печальная история. (С грустью.) Тебе никогда не приходило в голову, что в нее почти нельзя поверить?

Марат (в отчаянии). Почему?

Леонидик. Видишь ли… она лишена логики.

Марат (яростно). Полагаешь, что жизнь логична? Напиши об этом стихи. «Вечерка» напечатает их, захлебываясь от счастья! (Резко.) А разве все, что случилось с тобой, – логично?

Лика (ласково). Милый, мы уже не дети, и право витать в небесах предоставим молодому поколению. А наш срок вышел – пора спускаться на землю.

Марат (запальчиво). Не хочу!

Лика. Мы не сверхчеловеки, дружочек.