Красная луна - Айви Девлин

Когда я спросила, обязательно ли копать, Рене ответила:

— А как же иначе крыльцо будет держаться на месте? Нужны опоры, — объясняла она. — Поэтому мы вкопаем столбы, чтобы было к чему крепить доски. Посмотри на чертежи.

Я посмотрела. Ямы на них не были обозначены, но Рене дала мне странную штуковину, которую я уже видела раньше.

— У папы такая же есть, — воскликнула я и вспомнила, как он занимался последней пристройкой, застекленной террасой, которую так и не довел до конца.

Чертеж он составлял на улице, внимательно следя за тем, чтобы не повредить корни деревьев, и, когда он рыл ямы, я заметила, что они действительно все остались нетронуты.

— То есть была, — поправилась я, и мой голос дрогнул, когда я поняла, что папа уже не достроит террасу. Она так и останется стоять — три стены без потолка. Они с мамой уже нашли обои и краску, но не успели их использовать. И не вставили стекла туда, куда хотела она.

— Не так, — сказала Рене и подошла ко мне. Положила свои руки на мои и повела их кругом и вниз. — Вот. — Она глубоко вдохнула. — Твой папа любил это дело. Он копал ямы для забора.

— Для забора? — спросила я, оглядываясь. — У тебя же нет забора.

— Теперь нет, — ответила она. — В свое время я решила попробовать вырастить огород и подумала, что надо как-то защитить участок от зайцев и других зверей. Твой папа копал ямы для столбов, а потом помогал заниматься огородом. Все, что посадил он, росло хорошо, а что сажала я… У него был дар. Его особенно тыквы интересовали. Одну он подкармливал…

— Молоком, — продолжила я дрожащим голосом.

Папа каждый год сажал тыквы, потом выбирал самую большую, делал надрез в побеге и как-то заливал туда молоко, и эта тыква вырастала просто огромная, так что даже после того, как мама консервировала большую ее часть, мы неделями ели тыквенный хлеб и пироги.

— У меня так ничего особо и не выросло, но свой огород я очень любила, — рассказывала Рене. — Мне очень нравилось, что у меня растут продукты. Так я чувствовала себя ближе ко всему. Надави посильнее, Эйвери. Яма должна быть глубже десяти сантиметров.

— К чему всему? — спросила я, но она велела мне копать дальше.

Я вздохнула, но послушалась. Я и не думала, что рыть ямы так сложно. Мы работали молча, но это молчание было спокойным, а не натянутым. Я наблюдала за Рене, замечая, что она делает все аккуратно, копает, стараясь ничего не повредить.

Они с папой были очень похожи. Меня сильно огорчало, что я не замечала этого раньше.

— А почему ты все еще тут живешь? — поинтересовалась я.

— В каком смысле? — Рене вытерла рукой лоб.

Она раскраснелась и тяжело дышала, но ее кучка земли была куда больше моей. Она оказалась сильнее, чем можно было подумать.

— Ты же уезжала очень далеко, да? — объяснила я. — Но потом вернулась. Почему?

— Так получилось, — ответила она и снова принялась копать, плотно сжав губы.

Я посмотрела на нее, она остановилась и повернулась ко мне.

— Я хотела вернуться, — мягко произнесла она. — Меня потянуло сюда. Я говорила это твоему отцу, и он… он крепко это запомнил, хотя забыл, что ему я желала другой жизни, более значимой, чем моя собственная.

— Значит, папа хотел стать таким, как ты? Это неплохо. Не понимаю, почему вы…

— Он мог многого достичь, — сказала Рене с напором. — Мог найти себе достойную работу, сделать карьеру, но он никуда не поехал, устроился в жалкой местной газетенке. Я занималась тем же, и что? Тридцать лет проработала на местного стоматолога. У меня был муж, который… — Она смолкла.

— Который что?

— Не был тут счастлив, — тихонько проговорила она. — А для твоего отца это было тяжело. Я хотела для него большего.

— Но он же был счастлив, — сказала я и поняла, что зато она сама не была. Она не добилась того, чего хотела, и поэтому давила на папу. Она тридцать лет проработала в стоматологической клинике, но не любила эту работу так, как папа любил свою.

И она не любила моего деда так, как папа любил маму. Я поняла это по ее голосу и снова подумала о ее доме. О том, что в нем стояли фотографии, на которых изображены папа, мама и я. Ее же снимков не было. И дедушкиных тоже. Он умер, когда папа учился в колледже.

— А папа с дедушкой… они хорошо ладили?

— Конечно, — ответила она. — Откуда такие сомнения?

— У тебя нет его фотографий. А папа о нем никогда не говорил.

— Я так думаю, что он и обо мне не говорил, — тихо добавила Рене. — Гэри был хорошим отцом.

Она не сказала, что он был хорошим мужем.

— А ты… — Я неуверенно замолчала. — Ты была счастлива?

— Разумеется, — сказала Рене. — Я хотела замуж, хотела детей. Нормальной жизни. И она у меня была. В этом ничего плохого нет. В том, что хочется быть как все. — Последние слова она произнесла чуть громче, ее голос дрогнул, словно она сама себя пыталась в этом убедить. Хотела поверить в сказанное, но не верила.

— А что потом стало с огородом? — поинтересовалась я.

— У меня не получалось добиться того, чего я хотела, — ответила она, наклонив голову, и уголки ее губ опустились вниз. — Наверное, хватит на сегодня, — добавила она после некоторой паузы, и я не стала возражать.

Я тоже так считала.

11

Я думала, что не засну, но заснула — копать ямы оказалось не только сложно, но и утомительно. Проснувшись, посмотрела на будильник, который мама купила мне на день рождения — в магазине, а не на распродаже ненужных вещей или где еще. Он умел воспроизводить шум океана, который я особенно любила слушать, когда читала учебник по истории. Если вообразить, что неподалеку океан, мощная водная стихия, все читается лучше, даже история.

Но будильника на месте не оказалось. Я его уронила? Спихнула со столика?

Просто я лежала не в своей кровати. И столика моего тут не было. И часов.

Проснувшись, я подумала было, что я дома, и снова легла, прижав к себе одну из двух подушек. Однако я была не дома. А у Рене. Тут теперь мое место.

Но не тут я хотела быть.

Я не бывала дома с того дня, как Рон нашел меня в лесу. С того дня, как убили моих родителей. Мне привезли одежду и кое-что из вещей, но будильник остался там. Тут не было трещины в стене, в которую со свистом задувал ветер — летом теплый, зимой холодный.

Я вздохнула, обняв подушку, а потом поняла, что могу встать и уйти.

Домой.

На часах — не моих, других — был всего час ночи. Рене наверняка спит. Я могла украдкой уйти из дома. Сбежать.

Я думала, что знаю, что такое тоска. Я о ней читала и даже, как мне казалось, испытывала ее, когда мечтала завести друзей, когда только начала учиться в школе. Я надеялась, что подружусь с кем-нибудь, но вскоре до меня дошло, что этого не произойдет.