Всё для эго (Сборник рассказов) - Тонино Бенаквиста

— Это уж слишком, — пробурчал Роже, мечтавший только о том, чтобы вернуться домой после довольно бессмысленного трудового дня.

И был прав. Главный оператор заявил, что солнце садится, план все равно потерян и пора сворачиваться. На мгновение я представил себе, как возвращаюсь в тир, забираю револьвер и начинаю палить в этот чертов фургон, пока оттуда на коленях не выползет Индиана Джонс, умоляя меня выслушать его.

На часах 19.30. Я прошляпил главное интервью в своей жизни, но я не собираюсь упустить женщину моей мечты. Фотограф утешил нас, что еще не все потеряно: продюсер организовал вечеринку в ночном клубе «Уайатт» в центре Парижа, вся съемочная группа приглашена, и Форд обещал зайти.

— Харрисон — человек непредсказуемый, он может дать интервью и в ночном клубе, на вашем месте я бы не вешал нос.

Я пожал плечами, но все же поблагодарил его и отчалил в направлении бара «Палантино» — Роже обещал меня подкинуть. Я причесался, почавкал жвачкой, чтобы освежить дыхание, и снял рубашку, чтобы проветрить ее, опустив стекло в машине.

— Не переживай, будут другие. Мерил Стрип! Джек Николсон! Послушай, у меня есть приятель, который ходит в ресторан, где часто бывает Депардье!

Естественно, мы попали в пробку, и я в который раз убедился, что закон наибольшего невезения невозможно обойти.

— Это еще что за дерьмо?

Толпа преградила нам дорогу.

— Демонстрация!

Роже попытался прочесть надпись на транспаранте.

— Освободите… Хосе… Хосе… Фарреса? Что это за чувак?

Машина влилась в людской поток, и я увидел постепенно исчезающее — как бывает во сне — лицо Марлен, одиноко сидящей с рюмкой текилы в руке. Лицо исчезло и больше не появлялось.

— Хосе Фа-мен-нес, — раздраженно прочел наконец Роже. — Чтоб этот тип сдох в тюряге! Твою мать, только этого не хватало! Я обещал Мартин заехать к няне за детьми.

И тут я вспомнил все: политзаключенный, Батист и компания, демонстрации, и не забыть о…

— Роже, моя синяя папка! РОЖЕ! Синяя папка! Папка, Роже, а в ней очень важные бумаги!

— Кажется, когда ты стрелял, рядом с тобой на стойке валялась папка. Думаю, ты там ее и забыл.

На часах 19.45. Батист меня четвертует, если я не верну ему петицию, тем более без обещанной подписи. Марлен быстро потеряет терпение, а судьба вряд ли даст мне еще один шанс. Черт возьми, речь идет о моей жизни!

— Слушай, Роже, это очень важно, пожалуйста, поезжай в тир, найди эту чертову папку и вручи ее человеку по имени Батист. Буду обязан тебе по гроб жизни.

— Не могу. После няни надо еще отогнать машину на радио, а потом мы ждем друзей к ужину в девять вечера.

— Проси все, что ты хочешь!

— Меняю свой ночной эфир в понедельник на твой четырехчасовой по субботам. На весь год!

Я согласился на этот чудовищный шантаж, надеясь попозже уломать его. Он записал номер Батиста, и я стал проталкиваться через это людское болото к бульвару Сен-Жермен. Из громкоговорителя доносился голос Мигеля:

— Надо убедить посла Сан-Лоренцо принять нас!

Издалека я увидел силуэт Жан-Пьера и спрятался за кордоном, охранявшим демонстрацию. На ближайшей улочке я поймал такси и пообещал шоферу королевские чаевые, если он доставит меня в «Палантино» за десять минут. В 20.05 я взялся за ручку двери накуренного и полупустого бара.

Марлен сидела, словно потрясающе красивая актриса, инкогнито забредшая в этот странный бар. Неожиданно на углу красной скатерти перед моими глазами разыгралась вся моя жизнь. Не прошлая, нет, будущая. До самого конца, до последнего вздоха, фильм, в который я вошел, переступив порог этого бара. Ее короткое красное платье, которое я скоро сомну, ее губы, которые произнесут «да», ее глаза — она передаст их нашим детям, ее волосы, которые я увижу седыми. С пылающими щеками я сел напротив нее. Бармен угадал, что мне необходимо, и принес мне рюмку еще до того, как мы успели произнести хоть слово.

— Извините за опоздание. Это все Харрисон Форд. Очень любезный, но жутко болтливый. Пора заняться Хосе Фаменнесом, я только что с демонстрации, там все путем, посол вроде реагирует. Я тут подумал, что мы с вами могли бы обсудить нашу свадьбу, так, по-быстрому, мы могли бы…

— Что?

— Я говорю, что без нас, журналистов, у них ничего не получится, нельзя забывать, что на карту поставлена жизнь человека, что мы одни можем повлиять на общественное мнение. Люди устали от войн и катастроф. Ведь никто во Франции не знает, кто такой Фаменнес. Время не ждет, надо действовать, сначала будет трудно, надо будет снять какую-нибудь не очень дорогую квартирку, с субсидиями для молодоженов мы можем… Я хочу сказать, у нас нет выбора, надо говорить об условиях содержания заключенных в Сан-Фернандо и…

— В Сан-Лоренцо.

— Один черт! Фаменнес умирает за права человека в ужасной камере, а мы погрязли в своем эгоизме!

— Он в «Плазе»?

— Кто?

— Форд. Обычно он останавливается в «Плазе».

— В данный момент он заперся в своем фургоне, и никакими силами его оттуда не выманишь. У Батиста и его приятелей есть способ надавить на посла, мы должны…

— Он все еще с этой своей сценаристкой?

— Кто, Фаменнес?

— Да нет же, Харрисон Форд.

— Вам это интересно?

Вместо ответа она битых полчаса без остановки рассказывала мне биографию и шедевры самого великого актера нашего века, рядом с которым Лоренс Оливье казался просто танцором в кабаре, а Марлон Брандо — избалованным фермером.

— Я влюбилась в него после «Американского граффити». Мои самые любимые герои — это Хан Соло и Индиана Джонс, но вообще-то мне нравятся все его персонажи.

— Вам не кажется, что он немного… ну, другого поколения?

— Харрисон — герой. И зарубите себе на носу, вам несказанно повезло, что вам посчастливилось пообщаться с ним.

В эту минуту влетел Роже.

— Небольшая проблема.

Не успев поинтересоваться, что случилось, я открыл папку, чтобы убедиться, что петиция на месте. Она была там. Мне даже показалось, что листков больше, чем было.

— Я слушал радио, эта история с Сан-Лоренцо наделала шума. Посол согласился перед отлетом принять делегацию от комитета, они говорили о петиции, похоже, что многие хотят ее подписать.

— Отлично, в чем проблема?

— Проблема в том, что ребята из тира посмотрели, что за бумаги в папке. Они сообразили, в чем дело, и выразили свою поддержку Хосе Фаменнесу. Взгляни…

Я не сразу понял, но, вглядевшись, обнаружил что-то вроде мозаики — подписи красной ручкой, вписанные там и сям в оставшиеся пробелы.

— Я разговаривал по телефону с твоим приятелем Батистом, он придушит тебя, если ему придется идти к послу с пустыми руками. Взгляни, и ты поймешь, почему я бы предпочел, чтобы ты отдал ему это сам. Ах да, забыл — Бержерон сказал, что вышвырнет тебя с радио, если ты не принесешь ему интервью с Фордом.

Эрнест Лефор, вышибала.

Мимиль де Руло, головорез.

Полковник Рике, военный.

Джонни Тарже, снайпер.

— …Роже?

Рику ла Чач, президент Общества бывших заключенных.

Альбер Донзу, наемник на пенсии.

— Роже, ты где?

Дино Манелли, управляющий делами в Палермо.

Квентин Тибюрс, торговец оружием.

Этьен Манган по прозвищу Грубиян, выбиватель долгов.

— Похоже, что-то не так, — заметила Марлен. Она и не подозревала, насколько попала в точку.

Роже испарился, не дожидаясь продолжения. А я остался с тридцатью выражениями солидарности, которые, несомненно, вызовут уважение посла.

— Алан, вы знаете, что вы на него похожи?

— …А?

— Вам никогда не говорили, что вы смотрите так же, как он? С той же хитрецой во взгляде, с такой же растерянной улыбкой?

— ?.. Послушайте, Марлен, у меня был очень тяжелый день, полный всяких неприятностей, у меня голова всем этим забита, поэтому я не понял ни слова из того, что вы сейчас сказали.

— Вы ужасно напоминаете Харрисона Форда.

И чтобы подчеркнуть важность сказанного, хлопнула рюмку водки. А я по непонятным причинам вдруг почувствовал себя важной шишкой. А что — ведь если взглянуть повнимательнее, она, несомненно, права. Есть во мне что-то такое, что он тащит из фильма в фильм, — эта способность постоянно взрываться, но так, чтобы никто не догадывался, жить так, словно жизнь — это безнадежная война, но никогда не выдергивать чеку из гранаты, спрятанной глубоко внутри. Я разделил с Харрисоном Фордом эту ношу, и ничто больше меня не удивляло: ни это чудесное согласие на интервью, ни судьба, помешавшая этой встрече, ни то, что Марлен первая заметила, как мы с ним похожи. Поход в тир и влюбленные глаза прелестницы, когда речь заходила о нем, были тому веским доказательством. Ничто меня не пугало. Наоборот. Я воспринял это как знак и подтверждение того, что наша любовь станет еще прекраснее, если мне удастся заставить ее забыть беднягу Форда. Анализируя создавшееся положение, я понял, что у меня есть шанс создать безоблачное будущее. Чтобы меня не выставили с работы, чтобы Батист со товарищи не начистили мне морду, чтобы стереть тридцать нежелательных подписей, чтобы получить самое престижное интервью в своей жизни, чтобы завоевать сердце красавицы, я должен пойти в этот ночной клуб, вызвать Харрисона Форда на дуэль и получить невозможное — его подпись под петицией. Что я и предложил Марлен. А она только того и ждала. По дороге мне пришел в голову сотый повод сделать все именно так. Очень важный повод, о котором я на секунду забыл, повод, который сделает из меня героя: спасение Хосе Фаменнеса.