Чистильщик - Лев Пучков

Разоружение в горах Кавказа – крайне неблагодарное и малоперспективное занятие. Если НВФ находится на своей земле, разоружать его весьма проблематично. При обнаружении гоблины легко прячут экипировку и оказываются «мирными крестьянами», которые никаким боком не подпадают под юрисдикцию Закона о правовом режиме ЧП (чрезвычайного положения). Паспорта у них в наличии, находятся они в пункте прописки или рядом, едут или идут по делам – вот накладные, предписания и прочая лабуда, выписанные на все случаи жизни административными чиновниками, которые братья-соседи-единомышленники. Попробуй прицепись!

Даже если вы исхитритесь повязать гоблина с поличным, для него это не бог весть какое горе. Вы долго держать его на фильтре не сможете: он в обязательном порядке перекочует в родной райотдел, где работают братья-соседи-единомышленники. Они его, естественно, выпустят: иди, воюй за отнятую супостатами-сопредельщиками землю. Святое дело! Поэтому не стоит удивляться, обнаруживая за месяц по пять раз одного и того же гоблина, свежеотловленного накануне и благополучно сданного на фильтр, откуда он, по всем цивилизованным меркам, должен был лет на восемь откочевать на бескрайние просторы Сибири добывать древесину. Это не фокусы Дэвида Копперфилда, а просто явление, в обиходе именуемое «особенностями взаимоотношений в кланах кавказских народов».

Другой вопрос, если НВФ обнаружено на вражьей территории, где оно «работает». Грабит, убивает, насилует, жжет села и угоняет скот. Тогда вообще дело дрянь. Тогда гоблин будет драться до последнего патрона. Потому что по закону его должны сдать на фильтр, расположенный на вражьей земле (принцип «где поймали, там и сдали»). С этого фильтра гоблина благополучно спровадят во вражий же райотдел. В райотделе работают и сидят представители вражьего народа, на земле которого гоблин убивал и грабил. Эти представители долго и мучительно будут эксплуатировать отловленного супостата в гомосексуальном аспекте – как в моноплоскостной иррациональной проекции, так и во все остальные дыры тоже. А потом обязательно грохнут и труп отправят к административной границе со спущенными штанами. Это я вам железно гарантирую.

Предвидя такой плачевный исход, гоблины, работающие на вражьей земле, в преддверии неизбежного боестолкновения обычно берут заложников из мирного населения. Вот это самое неприятное. Хороший гоблин – мертвый гоблин: незыблемое правило спецназа. Чтобы победить врага, его надо убить. А попробуй его убей, когда он прикрывается заложником и прицельно стреляет в тебя?! Тут, помимо гуманизма, включается еще один механизм «необъявленной войны». Время-то – мирное! Войны нет. В случае гибели заложников вами будет заниматься военный суд, которому глубоко по барабану теневые аспекты так называемого «разоружения». В мирное время по вашей вине погибли мирные люди – вот вам и все аспекты. Преступник вы, преступник, батенька: извольте на нары или под расстрел! Не хрена было разоружать кого попало. Вот вкратце, что представляет собой это самое «разоружение»…

К 9.00 мы обкатали весь квадрат и ничего подозрительного не обнаружили. Информация от местного населения поступала обильно, но весьма спонтанно и отрывочно: установить систему в действиях обнаруженного авиаразведкой НВФ пока что не удавалось. Судя по всему, гоблины пока что шарахались наобум по вражьей территории, присматривая наиболее удобный способ освободить своих соратников, заактированных нами накануне. Конкретно «нарисоваться» где-либо они еще не успели.

В одном из сел какой-то дед посоветовал ротному прошвырнуться в брошенный Чекурдах: выморочное село, покинутое жителями три года назад, располагавшееся у входа в Сарпинское ущелье. Это ущелье было очень удобным для просачивания гоблинов как с этой, так и с противоположной стороны – своеобразный природный коридор для темных сил. Его переполовинивала демаркационная линия, официально разделявшая земли враждующих народов, так что НВФ могли шляться туда-обратно без особого риска.

Ротному эта мысль понравилась, хотя она шла вразрез с поставленной командованием ВОГ (войсковая оперативная группа) задачей: ущелье находилось на значительном удалении от квадрата, в котором нам было предписано работать. После недолгих терзаний по поводу целесообразности попрания предписанной схемы действий мы получили долгожданную команду «заводи!» и уже в 10.15 спешивались в двух километрах от входа в горловину ущелья для прочесывания местности в индивидуальном порядке.

Сердце мое колотилось от волнения и на полном серьезе намеревалось выскочить из груди. Я наконец-то буду участвовать в наикрутейшей операции! В ходе марша я уже успел мысленно насладиться батальными сценами, в которых мне неизменно отводилась роль местного Рэмбо, ловко расправляющегося с пачками гоблинов, и теперь горел желанием претворить эти мечты в жизнь. Чтобы убедить всех, что я сам по себе крутой парень, а не просто генеральский зять. Чтобы более не терзаться комплексом отставания от своих боевых товарищей. Чтобы доказать самому себе, что я настоящий мужик. Волнения мои усугубились поведением ротного: он озирался по сторонам и как-то оценивающе поглядывал на меня, словно прикидывая, чего же я стою.

«Вот оно! – с ликованием крикнул кто-то в голове. – Сейчас тебя запихают в самое пекло, чтобы проверить, каков ты есть! Держись!»

Закончив озираться, ротный, по-видимому, принял окончательное решение и махнул рукой, подзывая меня к головному БТРу. Подбежав, я вытянулся в струнку: хотелось щелкнуть каблуками, но, увы, в кроссовках да на камнях это довольно проблематично.

– Пойдешь в разведдозор, лейтенант! – бодро заявил ротный, указывая на лесистую сопку справа по ходу движения колонны. – Скрытно заберешься повыше, замаскируешься и будешь внимательно следить за подступами к селу. Возьмешь с собой вот этих, – он потыкал пальцем в сторону троих бойцов, у которых из драных кроссовок топорщились свежие бинты. Бойцы, понуро смотревшие в землю, как по команде, начали красноречиво вздыхать и шмыгать носами.

– Молчать, я сказал! – прикрикнул на вздыхателей ротный и ворчливо добавил: – Разведка – основа операции! От вас зависит общий успех! – Он хлопнул меня по плечу и прочувствованно сказал: – Береги себя, лейтенант! И бойцов береги… Да, на связь – только в экстренном случае. Как на обратный склон перевалите, так сразу же попадете в зону их радиоперехвата. Если без дела что вякнешь – провалишь операцию еще до ее начала! Вопросы?

От обиды у меня перехватило дыхание – слово вымолвить не мог. Вот спасибо-хорошо! Рота будет двигаться цепью вниз, по распадку, который выходит прямиком на село, к горловине ущелья. По этому распадку пять минут назад убежал командир первого взвода Леха Медведев, прихватив с собой дозорное отделение. Разведдозор на сопке в данной ситуации был нужен роте как корове седло. Получалось, что ротный не хочет пускать меня в серьезное дело, потому что я, по его мнению, еще недостаточно обкатан. А чтобы это не выглядело как отстранение от участия в операции, он вручил мне трех индюков, которые из-за потертостей не в состоянии перемещаться в нужном темпе, и теперь посылает в безопасное место. Чтобы не путался под ногами. Чтобы не обгадил операцию неумелыми действиями.

Чтобы посмотрел со стороны, как должны работать настоящие мужики. Господи, как обидно!

Справившись с дыханием, я глухо пробормотал:

– За дурака меня держите? Я уже обстрелянный! Разрешите участвовать в операции!

– Но-но, малыш! – урезонил меня ротный. – Полегче! А кто тебя отстраняет? Участвуй на здоровье! Вон – забирайся на сопку и участвуй сколько влезет. – И жестко обрезал, заметив, что я вновь пытаюсь открыть рот: – Разговоры! Еще слово – посажу на бэтээр и отправлю в долину вместе с этими шлангами! – ротный кивнул на бинтованных «разведчиков» и поставил точку в неприятном разговоре: – Все! Мы начинаем движение через двадцать минут. К этому моменту вы должны миновать верхнюю точку. Вперед!

Спустя 15 минут мы перевалили вершину сопки – мои разведчики, несмотря на потертости, перемещались довольно расторопно.

Оказавшись на обратном склоне, я с досадой обнаружил, что не могу выполнить на все сто даже это бутафорское боевое задание.

Сразу за сопкой, на которую мы вскарабкались, располагалась следующая – чуть повыше. Она надежно прикрывала от наблюдения примерно три четверти заброшенного села. С нашего места можно было рассмотреть лишь верхнюю часть Чекурдаха – с десяток домишек, прилепившихся к горному склону у самой горловины ущелья.

– Тьфу, еб! – досадливо ругнулся я. – Вот еще не было печали! Н-н-н-да… Пошли, орлята, на ту сопку – оттуда будем наблюдать, – бросил я своим разведчикам и начал спускаться по обратному склону.