Рукопашная с купидоном - Галина Куликова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Однако Дубняк стоял тут, рожа у него была весьма противная, и его слова совсем не походили на розыгрыш.
— А… А что я скажу своему жениху? — выдавила она из себя. — Бабушке? Тете? Лучшей подруге, наконец?
— Ничего не скажете, — отрезал Дубняк. — Вам придется вести двойную жизнь, так что приготовьтесь к трудностям. Через два часа за вами заедет машина. Человека, который будет вас сопровождать, зовут Вадимом. Он отвезет вас на конспиративную квартиру, где вы познакомитесь со своими подчиненными. А потом вам огласят цель операции, и вы втроем сможете обсудить детали.
— А-а-а… — проклекотала Лайма. Не Дубняк не дал ей вставить ни слова.
— И не вздумайте, — пригрозил он, — куда-нибудь сбежать. Иначе ваша бабушка окажется в тюрьме раньше, чем вы доберетесь до аэропорта.
Дубняк встал и, поправив пиджак, вышел из кабинета. Лайма же так и осталась сидеть за столом, уставившись в одну точку. Какого черта она учила аваджи?! И какого черта она болтала об этом направо и налево? В институте ей хотелось покрасоваться перед высоколобыми студентами, а потом, когда она начала преподавать, нужно было поддерживать свой престиж. Вероятно, декан сотрудничал с органами безопасности и поставлял им разнообразные сведения о сотрудниках. Вот так она и засветилась. Теперь уже поздно локти кусать.
Через два часа за ней приедут. И она никому не должна говорить о своей миссии. Придется постоянно лгать и изворачиваться, а она не умеет! И как быть с Болотовым? Она больше не принадлежит себе, а значит, и ему. Как объяснить перемены в их отношениях? А перемены обязательно будут. Болотов обидчивый и подозрительный, как, впрочем, почти все мужчины.
Лайма немедленно представила, как целует спящего Болотова в щечку, натягивает джинсы, прячет в сумочку пистолет и в мягких теннисных туфлях — чтобы не наделать шуму! — сбегает по ступенькам к подъезду, где ее ждет неприметный черный автомобиль. За рулем сидит Томми Ли Джонс или, допустим, Александр Абдулов. Не поворачивая головы, он спрашивает: «Куда поедем, босс?» Она скользит на заднее сиденье, аккуратным рывком захлопывает за собой дверцу и отвечает: «Поезжай прямо, парень. Дальнейшие указания потом».
Интересно, а ей действительно выдадут оружие? Наверное, нет — стрелять-то она не умеет! Ощущение такое, словно ее только что забрили в армию. Еще два часа вольной жизни — и все. А как же расследование? Бросить Любу одну? Оставить попытки отыскать Соню?
И, кстати, что там сказал нежданный и негаданный Борис Борисович про закрытие центра? Это просто уловка, или они и в самом деле проиграли битву за особняк? А может быть, центр закрыли спецслужбы? Специально, чтобы освободить ее от работы? Чтобы ей просто некуда было деваться?
Стоило ей об этом подумать, как в дверь постучали.
— Лайма! — плачущим голосом позвал Шепотков. — Ты уже все знаешь? — И всунул в кабинет свою неприкаянную голову.
Увидев, что она сидит за столом с расстроенным лицом, вошел и плюхнулся в то самое кресло, которое только что освободил Дубняк.
— Нам велено убираться к чертовой матери.
— Как же это, Николай Ефимович? — растерянно спросила Лайма. — Вроде бы ничто не предвещало… Как мы теперь будем?
— Всех сотрудников решено отправить в неоплачиваемый отпуск, — печально сообщил директор и потер грудь с левой стороны. Вероятно, его сердце не могло смириться с утерей руководящей должности. — Пока нам будут подыскивать новое помещение, можно немного отдохнуть… Последняя комиссия вроде бы не нашла никаких огрехов, а сегодня вдруг приезжает человек с бумагами и заявляет, что здание нужно ремонтировать или сносить. Поскольку мы не можем финансировать реконструкцию, нам предлагают выехать. Город, конечно, обещает найти что-нибудь подходящее…
— Какой-нибудь полуподвальчик, — подхватила Лайма. — И там мы устроим что-то вроде зооуголка. Станем разводить морских свинок и дарить их победителям конкурса на лучший рисунок. А по вечерам к нам будут приходить пенсионеры со своей доской для шахмат. Отличные перспективы!
— У меня нет никаких рычагов, — печально признал Шепотков. — Я обычный наемный работник, которого могут уволить в любой момент. Мы не зарабатываем больших денег. Может, нужно было сдавать помещения подо что-нибудь более прибыльное?
— Сейчас уже поздно локти кусать, — вздохнула Лайма. — Закрыли, так закрыли.
«Интересно, — подумала она. — А мне будут платить за сотрудничество со спецслужбами? Если нет, то на что я стану жить?» Ежемесячный доход у нее был не слишком большим, но и не позорным. Она не чувствовала себя бедной и не искала более высокооплачиваемую работу. Но остаться совсем без денег? Этого она позволить себе не могла — никакого запаса прочности у нее не было, потому что всю зарплату она проживала до копейки.
— А который сейчас час? — спросила Лайма, тревожно встряхивая рукой, словно ее часы вообще перестали показывать время. На самом-то деле они шли как обычно, просто Лайме стало сильно не по себе.
— Вы уже уходите? — опечалился директор. — Хотя вас можно понять. Поезжайте, я сам разберусь с бумагами. Хотите сразу забрать личные вещи?
— У меня здесь нет личных вещей, — призналась его распорядительница. — Все общественное.
Она и в самом деле никогда не ставила на стол фотографий, не сажала на шкаф плюшевых зайцев. Ей казалось, это все равно что исповедоваться первому встречному.
— Я уже поговорил с остальными, — вздохнул Шепотков. — Все в грусти и тоске. Один вахтер предлагает не сдавать позиций и устроить голодовку на Красной площади.
— Не думаю, что это хорошая идея, — призналась Лайма.
— Я тоже против. Но он сказал, что, если его не поддержат, он все равно пойдет голодать. Один. Правда, на всякий случай возьмет с собой надувной матрас. Вдруг ночью ударят заморозки?
Лайма закатила глаза. В такую жару при открытых окнах невозможно спать без вентилятора — какие уж тут заморозки? Впрочем, вахтера можно понять и простить: он провел веселое детство у пионерского костра, бурную молодость в комсомольских строительных отрядах, возводил плотины в дружественных странах Африки и Азии, а теперь вот засел возле парадной двери. Вероятно, нрав брал свое и ему по-прежнему хотелось подвига.
Чтобы как-то скоротать время, Лайма предложила Шепоткову разобрать папки с документами, которые хранились у нее в столе. Вдвоем они споро принялись за дело. Однако сосредоточиться по-настоящему никак не удавалось. Не доверяя собственным часам, Лайма то и дело спрашивала у директора, сколько сейчас времени, и в конце концов так разнервничалась, что у нее стали трястись руки, как у заправского алкаша.
Подумать только! Она — секретный агент. Выходит, ей придется рисковать собственной шкурой? Ее в любой момент могут заколоть ножом или скосить автоматной очередью, как картонную фигуру в тире. Пароли, отзывы, секретные телефонные номера, ночные погони — неужели все это у нее в перспективе? Или она преувеличивает? Задание окажется будничным и скучным. Она и еще двое незнакомых людей встретят особо важного индуса, сунут его в автомобиль, привезут в гостиницу и продержат там несколько дней. Потом посадят этого типа в самолет до Бомбея — и привет, задание выполнено!
Стрелка подползала уже к концу второго круга, Лайма смотрела на нее пристально, словно гипнотизер на вертлявого пациента. Возможно, как раз сейчас возле входа в центр остановился длинный автомобиль, ткнувшись грозной мордой в бордюр. Из него вышел суровый человек, который уже поднимается по лестнице. Она вскинула голову и уставилась на неплотно закрытую дверь. И тут из коридора донесся звук шагов. Кто-то неторопливо шел, поскрипывая ботинками. Шепотков, сидевший спиной ко входу, ни на что не обращал внимания-
Шаги приблизились, и Лайма так напряглась, что даже почувствовала дурноту. Взор ее затуманился, а комната неожиданно качнулась сначала влево, а потом вправо, как будто находилась в чреве корабля, который на всех парах несется в открытое море. У Лаймы перехватило дыхание, и тут…
В кабинет, быстро постучав, вошел Роберт Агашкин с букетом алых роз.
— Здрасьте! — поздоровался он так громко и весело, точно жизнь стелила перед ним бархатный ковер, а удача шла впереди и кланялась ему в пояс. — Лаймочка, я принес тебе цветочки!
Роз оказалось так много, что они скрыли почти всю верхнюю половину Агашкина. Нижняя половина состояла из замусоленных брюк и огромных замшевых сандалий, из которых во все стороны лезли такие же огромные агашкинские ноги.
— Боже ж ты мой! — изумился Шепотков, крутнувшись на стуле. — Вот это я понимаю — знак внимания!
— Здрасьте, — повторил персонально для него Агашкин, высунувшись из-за букета.
Это был молодой блондин с мягкими чертами лица и темпераментными глазами. В глазах сидела сумасшедшинка. Именно она придавала всему его облику некую карикатурность — его просто невозможно было принимать всерьез. Розовые полупрозрачные уши торчали с двух сторон, словно сомнительное украшение коротко стриженной головы.