Царь Федор Иванович - Дмитрий Володихин

Итак, если пользоваться одними иностранными источниками, то картина получается неровная, лишенная цельности. Допустим, никто не отрицает выдающегося благочестия Федора Ивановича. Совершенно так же никто не говорит о его способностях решать государственные вопросы. А вот уровень его умственного развития оценивается по-разному. Кто-то считает его помешанным, кто-то не видит его интеллектуальной недостаточности или, в худшем случае, отмечает «простоту ума».

Русские источники рисуют царя Федора Ивановича в другом свете. Знаменитый публицист XVII века Иван Тимофеев, автор историко-философского трактата, который известен под названием «Временник Ивана Тимофеева», писал о сыне Ивана Грозного с восхищением, в превосходных тонах. Самому Ивану Васильевичу не досталось и трети таких похвал, с ним Тимофеев обошелся без особого пиетета.

Для того чтобы понять, как далеко простирался восторг Ивана Тимофеева, стоит привести обширную цитату из его «Временника»: «Своими молитвами царь мой сохранил землю невредимой от вражеских козней. Он был по природе кроток, ко всем очень милостив и непорочен и, подобно Иову, на всех путях своих охранял себя от всякой злой вещи, более всего любя благочестие, церковное благолепие и, после священных иереев, монашеский чин и даже меньших во Христе братьев, ублажаемых в Евангелии самим Господом. Просто сказать, — он всего себя предал Христу и все время своего святого и преподобного царствования, не любя крови, как инок проводил в посте, в молитвах и мольбах с коленопреклонением — днем и ночью, всю жизнь изнуряя себя духовными подвигами… Монашество, соединенное с царством, не разделяясь, взаимно украшали друг друга; он рассуждал, что для будущей (жизни) одно имеет значение не меньше другого, (являясь) нераспрягаемой колесницей, возводящей к небесам. И то и другое было видимо только одним верным, которые были привязаны к нему любовью. Извне все легко могли видеть в нем царя, внутри же подвигами иночества он оказывался монахом; видом он был венценосцем, а своими стремлениями — монах».

В государственной летописи сохранилось описание начальных дней царствования этого государя. Нигде не видно каких-либо признаков слабоумного поведения. Напротив, когда проходил обряд венчания на царство, Федор Иванович дважды публично выступал с речами, утверждая свое желание повторить церемонию, впервые введенную при его отце. Это сейчас, из XXI столетия, после 370 лет пребывания России под управлением царей, видится естественным и неотменным делом, что после смерти одного царя тот же титул принимает его наследник. Но для XVI века царский титул в отношении Московской державы был новинкой. Еще родитель Федора Ивановича начинал правление как великий князь Московский, а вовсе не как царь. И соседи России далеко не сразу и не без сопротивления приняли это нововведение. Царственность, помимо высочайшего статуса в Православном мире, помимо повода претендовать на византийское наследие, была еще и тяжким бременем: она доставляла немало трудностей в общении русского монарха с собственной служилой знатью, к тому же утверждалась на арене внешней политики с помощью упорной дипломатической борьбы. В 1584 году, при всей очевидности ответа на вопрос, кто станет преемником Ивана IV, совсем не очевидно было, что этот преемник обязательно примет царский титул. Требовалось усилие государственной воли, дабы возвести первый опыт в ранг традиции. И, конечно, абсолютно уместно прозвучали слова, сказанные Федором Ивановичем в день восшествия на престол.

Летопись вложила в его уста следующее высказывание, обращенное к митрополиту Московскому Дионисию: «О преосвященный богомолец наш Дионисей митрополит всеа Руси. Божиим изволением прародители наши великие государи детей своих благословляли Российским царьством и великим княжеством. И отец наш блаженные памяти великий государь царь и великий князь Иван Васильевич всеа России самодержец оставль земное царьство и приим аггелский образ и отъиде на небесное царьство, а меня сына своего благословла великими государьствы Владимерским и Московским и Новгородским, и царьством Казанским и царьством Астороханьским и государством Псковским и великим княжением Смоленским и Тверьским и всеми гоударьствы всего Росиискаго царьствия. И велел мне на те великие государьства венчатися царьским венцом и диадимою по древнему нашему чину. И ты бы богомолец наш на то царьство и на великое княжение по Божий воли и по благословению отца нашего блаженные памяти великого государя царя и великого князя Ивана Васильевича всея великия Россия самодержца благословил и венчал царьским венцом и диадимою по древнему нашем царьском чину»{33}.[15] Конечно, сейчас трудно судить, сколь точно передано летописцем содержание монарших речей. В летописных памятниках, не имеющих государственного происхождения, приводится несколько иной текст, хотя и близкий по смыслу[16]. И если даже все передано более или менее правильно, нет никакой уверенности в авторстве государя Федора Ивановича. Тот же митрополит Дионисий, кто-то из ученых монахов митрополичьего дома или некий книжник из числа приближенных Бориса Годунова могли подготовить текст выступления, как это делается и в наши дни. Но сам факт публичного выступления никаких сомнений не вызывает: англичанин Горсей, беспристрастный свидетель происходящего, также пишет о том, что царь прилюдно держал речь. Это можно считать твердо установленным фактом.

Можно ли представить себе слабоумного в роли оратора? Слабоумного, выстаивающего без ошибок всю длинную, сложную церемонию венчания на царство и вовремя вставляющего свое слово? Слабоумного, хотя бы воспроизводящего вслух и прилюдно столь замысловатую, столь цветистую идеологическую конструкцию?

Наконец, исключительно важно свидетельство неофициального, иными словами, частного исторического памятника — Пискаревского летописца. От летописного повествования, неподконтрольного правительству, естественно ждать оценок, радикально расходящихся с теми, которые «спущены сверху». И действительно, Пискаревский летописец наполнен разоблачительными высказываниями. Так, об опричнине там написано немало горьких слов. Ее введение ставится Ивану IV в укор. Сам государь предстает, мягко говоря, небезупречной фигурой: летописец не забыл перечислить шесть(!) его жен. А православному человеку больше трех не полагается…

Что же сообщает Пискаревский летописец о Федоре Ивановиче? Да об этом государе сказано столько доброго, сколько не досталось никому из русских правителей. Его называют «благочестивым», «милостивым», «благоверным», на страницах летописи приводится длинный список его трудов на благо Церкви. Кончина его воспринимается как настоящая катастрофа, как преддверие худших бед России: «Солнце померче и преста от течения своего, и луна не даст света своего, и звезды с небеси спадоша: за многи грехи християнския преставися последнее светило, собиратель и облагодатель всея Руския земли государь царь и великий князь Федор Иванович…» Обращаясь к прежнему царствованию, летописец вещает с необыкновенной нежностью: «А царьствовал благоверный и христолюбивый царь и великий князь Феодор Иванович… тихо и праведно, и милостивно, безметежно. И все люди в покое и в любви, и втишине, и во благоденстве пребыша вта лета. Ни в которые лета, ни при котором царе в Руской земли, кроме великого князя Ивана Даниловича Калиты, такие тишины и благоденства не бысть, что при нем, благоверном царе и великом князе Феодоре Ивановиче всеа Русии»{34}.