Мстерский летописец - Фаина Пиголицына

— Твой Иван помирает…

Александра Кузьмича чуть удар не хватил. Он схоронил уже четырех детей, из них — двух сыновей, теперь рождались одна за другой девчонки. Наследник, единственный сын…

— Господи, спаси! — молился он, стегая лошадь так, что она, тяжело нагруженная и усталая от долгого пути, понесла воз по растаявшей, трудной для саней, дороге.

Во Мстёре гуляла корь. И сначала Ваня покрылся коревой сыпью. Потом еще прицепилась золотуха, окидала водянистыми пузырями лицо, затрясла тело.

Татьяна Ивановна обводила Ваню, как то требовалось при золотухе, золотым кольцом, заставляла его есть сусальное золото, чтобы золотуха глаза не повредила, поила сына чаем из душицы с медом, обычно помогающим при лихорадке, но Ване становилось все хуже. Он впал в беспамятство, бредил, метался и беспрерывно просил пить.

Анна и Настена не отходили от брата. Татьяна Ивановна, вся в черном, не вставала с колен, умоляя богородицу простить ей грехи и не забирать мальчонку.

Однако Ваня слабел с каждым днем. Уже неделю не приходил в сознание, ничего не ел, перестал и пить просить.

В доме горели все лампады, пахло деревянным маслом.

— Что? Где? — Александр Кузьмич прямо с порога бросился в боковушку, где на сундуке обычно спал сын.

Татьяна Ивановна, увидев мужа, заплакала:

— Отходит… уж причастили…

Увидев распластанное в беспамятстве тело любимого Ванятки, его обметанный лихорадкой, исхудалый, малюсенький лик, Александр Кузьмич зарыдал; бросился рядом с сундуком на колени:

— Болезный ты мой! Прости, господи, мои грехи, вразуми и помоги!

«Вот это горе так горе, а то, что было раньше, чепуховина», — только сейчас дошло до него. Смерть единственного сына он, точно, не переживет.

Александр Кузьмич заставил жену рассказать о болезни и принялся колдовать над сыном со своими травами и заговорами.

И то ли травы помогли, то ли богородица вняла мольбам родителей, а может, само естество ребенка побороло болезнь, только, провалявшись еще неделю без памяти, Ваня как-то утром открыл глаза.

Татьяна Ивановна с мужем воспрянули духом, но вскоре пришли в еще большее смятение. Ваня жаловался на сильную боль в глазах, говорил, что ничего не видит, и просил закрыть окна ставнями, так как от света глаза болят еще сильнее. Мальчика перетащили на печку, и там он лежал целыми днями, пряча глаза от света и потихоньку поправляясь.

А в доме кипела работа. Александр Кузьмич усадил жену и старших дочерей раскрашивать картинки. У Татьяны Ивановны и так забот по дому хватало, но перечить мужу не стала. Подумала, что и девчонкам дело будет пользительное, чтобы не шастали по подругам.

Сначала девочки с радостью взялись за расцветку. Дело это казалось им интереснее других домашних. Весь день теперь сидели над картинками. Застывали спины, немели с непривычки руки.

— Что, и света белого видеть не будем? — язвительно спрашивала острая на язык Настена.

— Увидишь свет белый, когда на заработанные деньги шубу купишь, — добродушно потрепал Александр Кузьмич дочь за белую косу.

Он рад был, что новое занятие его — торговля — после стольких других неудач налаживается. Цветные картинки и книги бойко разбирались офенями на ярмарках, хорошо шли в лавке.

Когда дело с раскраской картинок пошло на лад, Александр Кузьмич велел дочерям позвать раскрашивать картинки подруг, посулив им маленькую плату.

— А мальчишек можно покликать? — опять встряла Настена. Татьяна Ивановна шутя огрела дочь за дерзость полотенцем по спине. А отец только усмехнулся: «Десять лет девчонке, а она уж о парнях думает».

Дочери привели подруг. Из кухни в переднюю притащили еще один стол, и все работали там с шутками и прибаутками.

Во время работы Татьяна Ивановна рассказывала:

— У меня отец пономарем был, а сперва звонарил три года, так что все мое детство на церковном дворе прошло. Сколь раз с отцом на колокольню лазала. Занятно. Всю округу видать.

— А сама звонила? — спрашивала маленькая Кате-ринка.

— Думаешь, это просто? Отец руки и ноги веревками обвяжет и дергается, смотреть страшно, а звон — усладителен. Но больше я его любила слушать с земли. И отец гнал меня с колокольни, когда звонить начинал, говорил: «Нельзя тута. Оглохнешь». А до того показывал: «Вот это — благовестный колокол, это — вечевой, а это — набатный». Я красный звон люблю, когда сердце тает^ его слушамши. А звонить звонила, уж в девках, в светлую седмицу дозволяли звонить всем желающим, люди особо приходили…

Ваня оправился от кори и золотухи, но глаза по-прежнему болели. Только в сумерки слезал он с печки, чтобы посмотреть расцвечиваемые картинки, они очень занимали его.

Отец повез сына в уездный город Вязники, нашел доктора, тот выписал лекарств, дал рекомендации, велел выждать.

Время выждали, а дело на поправку не шло. Ваня слеп, и Александр Кузьмич, отправляясь в Москву за новой партией товара, взял с собой сына.

Ваня сидел или лежал в телеге с черной повязкой на глазах. И как Александр Кузьмич ни развлекал разговорами сына, дорога показалась мальчику неимоверно длинной.

Бывший владелец Мстёры генерал Тутолмин помог Александру Кузьмичу устроить сына в больницу. Там удалось вернуть зрение только одному глазу: слишком запущена была болезнь. Но для Вани, почти год не видевшего света, и это было большой радостью. Исчезла боль, он видит, а что видит только одним глазом — это в первое время и не замечалось.

После больницы, когда Александр Кузьмич приехал за сыном в Москву, Ваня вместе с отцом попал в металлографию Логинова.

Пока отец занимался делами с хозяином, Ваня бесцельно бродил по просторному двору. Двор примыкал к каменному зданию, из которого шел непрерывный громкий стрекот. Ваня попробовал заглянуть в окно через стекло — что там? Но стекло отсвечивало, и увидеть ничего не удалось.

Радуясь прозрению, Ваня теперь с любопытством рассматривал все вокруг. Он постоял у распряженных лошадей, потом подошел к полураспакованному большому ящику и принялся разглядывать спрятанную в нем диковинную машину.

В это время одно окно в шумном доме распахнулось, и оттуда высунулась кудлатая мужицкая голова. Мужик подмигнул Ване и сказал, улыбаясь:

— Хочешь посмотреть, как эта штуковина работает?

— Хочу, — встрепенулся Ваня.

— Валяй сюды, — показал рабочий на дверь.

Ваня, счастливый, бросился в дверь, боясь, как бы мужик не передумал. Взлетел вверх по ступенькам низенькой лесенки, повернул налево, в распахнутые настежь двери, из которых на него обрушился густой перестук машин, и замер на пороге.