Гаврюша и Красивые - Андрей Белянин

От постоянного стука дверь вздрагивала, будто неисправный двигатель, ручка жалобно дёргалась вверх-вниз, слышались противные звуки поскрёбывания, затем последовал удар ногой, и раздался душераздирающий вой с причитаниями:

– Ночами не спи-и-им, растим их, расти-и-им, кормим, по-о-оим, лелеем, хо-о-олим! Никакого порядка нет, никуда Москва не годи-и-ится!

Бабуля внимательно выслушала потусторонние аргументы и, что-то окончательно решив для себя, сдула седую прядь со лба.

– Ну-ка, мальчики-девочки, р-разойдись! – Шаг её был уверенным и мог смутить даже строй конных рыцарей-крестоносцев.

В комнате сестры зазвонил сотовый телефон, и она с радостью покинула поле брани. Из гостиной заорал Маркс, но для Глаши и Светланы Васильевны его слова были просто раздражённым кошачьим воплем:

– Никуда не пойду! Дай пейедачу досмотйеть, нахал!!!

В дверном проёме показалась Гаврюшина спина, он шёл задом, кряхтел и напоминал рыбака, тянущего из речки тяжёлый улов. Но вместо удочки домовой крепко стискивал чёрный кошачий хвост, а сама «рыбка» ни в какую не хотела молчать:

– Вйедитель! Хулиган! Имею пйаво смотйеть, что, когда и с кем захочу!

«Ой, как хорошо, что бабуля занята!» – подумал Егорка. Страшно представить, как бы это смотрелось глазами человека, не способного видеть Гаврюшу.

А бабушка отпирала замок, искренне горя желанием познакомиться с «дедушкой Лёшей». Светлана Васильевна высунулась в подъезд и поначалу оробела, хотя виду не подала. У дедушки появилось два помощника, точь-в-точь как он – высокие и седые, одетые в лохмотья, как бомжи с Курского вокзала.

– Здрас-с-сте, – сказали они вместе и, принюхиваясь, зашевелили бородавчатыми носами. – Явственно котиком пахнет, хозяйка.

Бабушка презрительно покосилась на нечёсаные бороды незнакомцев, с остатками капусты, мухоморов и даже каких-то тараканов.

– Верни-ка его по-хорошему, а не вернёшь – возлютуем!

– Стены кириллицей разрисуем! Ларец почтовый спалим! Счётчик электрический на сто лет вперёд намотаем! – по очереди начали запугивать лешаки.

– А я здесь не живу, – сухо бросила гордая бабуля, в упор глядя на чужаков. – Рисуйте, жгите, мотайте. Посмотрим, как дворник обрадуется. У него лопата тяжёлая…

Лесная банда переглянулась. В глубине квартиры истошно орал Маркс, но взять и просто отодвинуть уверенную в себе преграду, весьма не худенькую, было проблематично. Легче прорваться через колючую проволоку под током или обогнуть танк.

– Тады плати! За животную учёную неслабая мзда полагается!

Но бабушка у Красивых по совместительству являлась почётным работником Министерства финансов с тридцатилетним стажем. Как известно, сдаваться у этих чиновников не принято ни при каких условиях.

– Погодите, погодите, молодые люди…

Лешие покосились друг на дружку.

– …Во-первых, прекратите плеваться, а во-вторых, у вас прописка-то местная имеется или вы без пяти минут как прибыли в наш прекрасный город?

– Верно, с дороги мы, – брякнул один, но товарищи пихнули его локтями.

Светлана Васильевна забросила за ухо непослушный локон и уставилась на болтуна:

– И давно мы занимаемся нелегальным бизнесом?

Лешие поджали и без того впалые губы.

– А то не твоё дело! – низким, обиженным голосом сказал самый смелый, но взгляд отвёл.

– Конечно, не моё! – охотно согласилась улыбнувшаяся пенсионерка. – Теперь это дело государственных органов, разбойнички. А я ведь ещё не спросила про справки, накладные, сертификацию и прочие документы на товар.

– Какие такие документы?

– О-о-о! – Бывший специалист по налогам расцветала на глазах. – Незаконное предпринимательство! Ну молодцы! Что, пенсии не хватает? Седина в голову, НДС в ребро?

Дедушки занервничали.

Тем временем не без помощи Егора Маркса удалось выволочь из гостиной и перебросить на кухню. Единственный способ успокоить истерящего баюна – это еда! Дверь высокого, двухкамерного холодильника торжественно распахнулась, и он, поражённый, замолчал, вылупив круглые глазищи.

– Бросай, – сказал домовой мальчику, отпустил хвост кота и, тяжело дыша, повалился на спину.

Егор тоже разжал пальцы, повалился рядом с измятым Марксом, посмотреть, что теперь будет.

И вот совершенно свободный, никем не сдерживаемый усатый бунтарь поднялся на задние лапы, а передними упёрся в полку, заваленную банками и свёртками, чтобы внимательно обследовать интересное место.

– Замурчал, прям как трактор. – Мальчик хихикнул. – Точно не убежит?

– Да не, он сейчас должен что-то выбрать. Баюны привереды, никогда наперёд не знаешь, что им понравится. Одни только икру чёрную трескают, а иному шелуху луковую покажи, он за неё всех собак на деревья загонит.

И Маркс выбрал. Его требовательный взгляд упал на прозрачный пакет с горкой плавленых сырков «Дружба». По удачному стечению обстоятельств папа тоже оказался большим любителем не особо полезных изделий.

– Сый, – сказал кот. – «Дйюжба». Одобйяю!

Гаврюша вскочил и увёл пакет прямо из-под кошачьего носа. Отступив на шаг, он вынул из пакета один сырок, содрал фольгу, разломил и протянул Марксу половинку. Кот обиделся.

– Неспйаведливо, – сказал он и отвернулся, – не по-товайищески!

Но папино лакомство всё равно слизнул. Егор впервые видел, как улыбается кот-баюн, но Маркс не просто улыбался, а ещё и раскачивался, словно в голове у него играла весёлая музыка.

– Пйевосходно! Муй! – Черношёрстный свалился и стал переворачиваться с одного бока на другой. – Муй-муй-муй! Кйасота-а-а!

– Что с ним? – У мальчика поднялись брови.

– Млеет, – растолковал домовой, – коммунисты и «Дружба» – любовь навеки. Киса-киса-киса! – Он поманил баюна второй половинкой. – Егорка, хватайся за меня, и чтобы как хвост – куда я, туда и ты, сквозь кирпич пойдём. Эй, стена высокая, кладка широкая, стань прозрачной водой, чтоб прошёл домовой! Идём, малыш! Киса-киса-киса!

А всё это время в комнате у Глаши шёл серьёзный телефонный разговор с мамой. Она по привычке зажала сотовый между плечом и ухом и терпеливо выслушивала рвущиеся наружу требования Александры Александровны:

– Глафира! Посторонних в дом не пускай. Поняла?

– Поняла, – ответила дочь отсутствующим тоном.

– Немедленно передай бабушке трубку!

– Мама, – девушка закатила глаза и шумно выдохнула, – ещё раз говорю, я не собираюсь к ней подходить, из-за её бзиков мне чуть руку не выдернули. Пускай сама разбирается.

– Нет, ты не права! Она твоя бабушка, пожилой человек, ей могут нахамить, обидеть, в конце концов!

– Мам, нашей бабуле очень трудно нахамить, и она сама кого хочешь обидит. Помнишь, как мы ходили с ней загранпаспорт делать?

– Глафира, не надо! Я знаю бабушку и знаю, что она может. Если ей нахамят, она же и… у неё и оплеуху дать не застрянет! Тебе что, не жалко этого несчастного старика, потерявшего своего кота?

– Очень жалко, мама, но опять-таки, зная бабушку, я лучше отсижусь у себя.

– Ты трусиха!

– Ничего подобного! Просто у меня развитый инстинкт самосохранения.

– Глафира! Ты сейчас же пойдёшь и вынесешь этому человеку его кота. Возьмёшь и отдашь. И всё равно, что скажет бабушка.

– Мама.

– Да?

– Хорошо, я это сделаю. Ты довольна?

– Да.

– До свидания!

– Всего хорошего.

Глаша бросила сотовый на кровать, насупилась, сказала пару неприличных слов и пошла выполнять обещанное. Примерно с таким лицом и такой походкой идут закрывать амбразуру вражеского пулемёта. Но пусть это уже будет на совести мамы…

Ремонт в квартире у специалиста по жабам, батрахолога Иннокентия Ивановича Перепонкина шёл полным ходом. Потолки лоснились от свежей белой краски; жабы терпеливо ждали в аквариумах, разбросанных по всей Москве в квартирах и лабораториях друзей; велосипед хранился у Красивых, а сам Иннокентий Иванович занимал верхнюю полку поезда Москва – Баку, по дороге на конгресс по спасению земноводных от прямоходящих.

Маляры, два перепачканных узбека, только что закончили гонять валики по потолкам и временно покидали квартиру, чтобы перекусить «Дошираком» в чебуречной за углом. В этот удачный момент Егор, Гаврюша и повеселевший Маркс ввалились в одну из окрашенных комнат.

– Видал, как я умею, Егорка?! – выпятил грудь рыжий хвастун и бросил коту очередной кусок сыра. – Эх, ну и вонища! Самое то! Не продохнуть!

Комната была заставлена картонными коробками и сдвинутой к центру мебелью, накрытой полиэтиленовой плёнкой. Домовой подтащил пустую коробку, посадил туда кота и стал методично разворачивать и сбрасывать вдогонку кусочки «Дружбы».

– А вдруг переест? – забеспокоился мальчик.

– Этот? Никогда! Надо же его чем-то занять, пока нас не будет. – Гаврюша поднял с пола обрезок доски, положил на коробку, а сверху поставил железную банку с краской. – Уж лучше бы ему уснуть, пока мы бабуле помогаем. Пошли отседова.