Волчья каторга - Евгений Сухов

А если взять, допустим, Марка. Этот своего не упустит. Ум у него практичен и весьма изощрен. На всякие кунштюки, которые могут доставить ему материальные и служебные блага.

К тому же Марки великолепные актеры. И все делают с улыбкой, которая невесть что скрывает: может, насмешку, может, сарказм, а может, и презрение. Марки до того улыбчивы, что когда станут вспарывать вам брюхо, натурально или фигурально выражаясь, то будут вежливо и дружелюбно улыбаться. И когда их будут вести на виселицу — а Марков всегда есть за что повесить, — они тоже будут иметь на устах улыбку. Скорее, ироническую…

Николай… Этот гражданин суров и надежен. Таковым был наш государь император Николай Павлович, коего свалила с ног Крымская война и который слишком рано почил в бозе. А иначе Россия не была бы таковой, какая она по сей день есть…

Николай предан идее, к которой прет, как единорог, сметая на своем пути всякие преграды. Или, точнее, бежит как слон. Именно как слон, поскольку слон — тотемное животное этого имени.

У Николая целый сонм покровителей среди велико— и просто мучеников, святых угодников и столпников. Наверное, это они помогают Николаям почти всегда добиваться поставленной цели. Счастливцев среди человеков с именем Николай — вполне предостаточно…

Талгаты — а имя это, как удар обухом топора — несокрушимы и надежны. Рождаются Талгаты сразу маленькими мужичками, имеющими природную хватку и практический ум. То, что считают «своим», они никогда не упускают, в том числе и женщин, которые с ними, как за каменой стеной. К цели Талгаты идут медленно, неуклонно, но редко когда до нее доходят. Что не мешает им быть счастливыми, поскольку топают к своей мечте в течение всей жизни. Тем и живут. А ведь славно прожить жизнь с мечтою, все время двигаясь к ней шаг за шагом…

А взять, к примеру, женщин…

Скажем, Юлиана. Переводится имя, как «кудрявая». Но кудрява не сама Юлиана, а ее характер, выкидывающий порой такие кудрявые кунштюки, что кудрявее и не бывает…

С ней интересно и опасно, поскольку она умна, дружелюбна, не любит однообразия ни в чем, но упряма, как лось. Вернее, как лосиха. Ежели упрется — не сдвинешь! Любые авторитеты ей — побоку, потому что единственный авторитет для нее — это она сама…

А Марго? То бишь Маргарита? Вот уж где таится всякая чертовщина. Верно, все предыдущие Маргариты наложили на это имя столько непонятной загадочности и магической таинственности, что нынешним Маргаритам, а вернее, тем, кто рядом с ними, — и вовек не расхлебать…

Маргарита всегда повелительница. Королевна. В душе и по поведению. Маргариты словно рождаются в пурпурно-лиловых мантиях, подчеркивающих королевскую породу, как некоторые рождаются в рубашках. А когда Маргариты умирают, окружающим кажется, что опустел весь мир — так в нем становится гулко и пусто…

А что же имя Иван, которое носит интересующий Ивана Федоровича недоучившийся гимназист Жилкин, и коим наградил будущего судебного следователя Воловцова его отец Федор Силантьевич Воловцов, выбившийся к старости лет в личные дворяне? Какой отпечаток накладывает на характер и судьбу человека это имя?

Тут, собственно, все довольно просто. Ведь имечко это едва ли не нарицательное. Еще сотня-другая лет, и Иванами будут звать всех, кто прост, добр и радостен. Не тем, что он постоянно хохочет в голос, а тем, что благорасположен изнутри…

Ну, разве не прост этот Жилкин?

Кто дергал его за язык читать стихотворение самого скабрезного поэта Всея Руси на уроке истории русской словесности? Ведь надо же додуматься до такого поступка!

Но Иваны — не дураки. Иваны и в сказках не дураки, хоть в них они часто так и называются. Они просто такие, какие есть. Умеющие грустить и радоваться, смеяться, когда смешно, и плакать, когда грустно и печально, ничуть не скрывая душевного настроения.

На их лицах нет различных личин, в зависимости от ситуации или определенного случая: скажем, для беседы с начальником Департамента одна, для разговора с подчиненными — другая, а для общения с надоевшей супругой — третья. Иваны — цельные натуры, и этого у них не отнимешь. Да они и не отдадут… Они просто живут и делают то, что им написано на роду. Написано Жилкину на роду стать жуликом? И он им станет. Написано Ивану Воловцову на роду этих жуликов ловить и уличать? Он и будет их ловить и уличать. И никуда им от этого не деться, поскольку так легла карта… И надо признать, что будет он делать это лучше, чем кто-либо другой.

Ну, а касательно покровителей, то их у Иванов такое превеликое множество, что одно перечисление таковых займет не менее трех четвертей часа, ибо начать придется с крестителя Господня Иоанна Предтечи и ученика Спасителя апостола Иоанна Богослова, а закончить, стало быть, пустынником Иоанном Египетским и милостивцем Ростовским Иоанном Власатым…

Иванов лучше не трогать: себе дороже! Характер — взрывной и яростный, чего с первого взгляда никак не различить. Иван силен и слаб, добр и коварен, открыт и замкнут, прямодушен и хитер. Жизнь человека с таким именем сложна и ухабиста, напоминая порой неказистую проселочную дорогу.

Иваны выносливы, спокойны и настойчивы. К цели часто идут напролом, но, случается, равнодушно застывают в шаге от нее, когда остается лишь протянуть руку и получить заслуженное. Вот такие уж они…

Компромиссов Иваны не любят. И не идут на них. Даже не уговаривайте. В общем, все Иваны похожи друг на друга. Похожи были бы и Иван Захарович Жилкин и Иван Федорович Воловцов, если бы не находились по разные стороны баррикады, что зовется Законом…

Уже через три недели после того, как Жилкина выгнали из гимназии, он с такими же праздношатающимися подростками, как и он сам, подломил на Петровке антикварную лавку Акселя Ёнссона, то ли шведа, то ли норвежца. Пацаны, что были с ним, понахватали первое, что попалось под руку, и были таковы, а Иван подошел к делу ответственно и стал набивать карманы серебряными портсигарами, золотыми часами, старинными брелоками и прочей безделицей, выбирая преимущественно то, что, на его взгляд, стоило подороже. И навыбирался… На шум, что понаделали выбегающие из лавки пацаны, спустился со второго этажа сам коммерции советник господин Аксель Ёнссон, да не один, а с драгунской скорострельной берданкой со скользящим затвором. Спустился так тихохонько, что Жилкин в азарте халявной наживы попросту его не услышал, и когда ему в бок ткнулся винтовочный ствол, Ваня был, скорее, удивлен, нежели напуган.

— Ручоночки свои поднял! — на хорошем русском языке произнес швед или норвежец, что указывало на его долгое пребывание в Российской империи. — Ты что делаешь, сопля ты мерзопакостная, — начал урезонивать Жилкина Аксель Ёнссон и тем самым показал, что человек он все-таки не русский. Ибо русский купец или человек торговый, увидев, что товар его столь беззастенчиво рассовывается по карманам, непременно бы заехал от души грабителю в ухо или челюсть, а может, и избил бы до полусмерти, вымещая всю вековую ненависть человека имущего к вору. Этот же поступил иначе: он долго и нудно рассказывал Ивану, что грабить и воровать нехорошо, что за это ждут его адовы муки и что надо менять нехорошее воровское занятие на занятие хорошее, например, пойти учеником к каменщику или плотнику, дабы потом, овладев профессией, зарабатывать себе на хлеб насущный честным трудом. Как он, к примеру. Ведь он приехал в Россию с отцом и несколько лет служил у него простым разнорабочим, выполняя работу, которая на данный момент была необходима. Он грузил и разгружал товары, учился вести документацию и экономический учет, постигал азы купеческого дела, поскольку в России быть купцом намного сложнее, нежели в Скандинавии, где все ясно и понятно.

Ваня, слушая его нравоучения, попытался было незаметно освободить карманы от портсигаров и часов, но Аксель Ёнссон не дал ему этого сделать, поскольку зорко следил за всеми движениями воришки. Наверное, если бы Жилкин попытался бежать, этот коммерческий советник непременно выстрелил бы, ничуть не сомневаясь в необходимости этого. Конечно, выстрелил бы в ногу, чтобы не убить грабителя и дать возможность свершиться правосудию. Так Ваня и слушал этого шведа или норвежца, покуда не приехала полиция. Как оказалось, у Акселя Ёнссона в спальных покоях имелся телефон, и он, заслышав в своей лавке шум, телефонировал об этом в полицейское управление и вызвал наряд.

Жилкина повязали с поличным, отчего разбирательство было недолгим. Скоро дело его было передано в суд, и, отсидев два месяца в следственном отделении Таганской тюрьмы, Жилкин предстал под светлые очи господина судьи, его высокородия Ильи Афанасьевича Губина-Караваева. Статский советник Губин-Караваев был большим поборником закона, либералом, что стало вдруг в Российской державе крайне модно и вообще было на сей день самое что ни на есть комильфо. А еще его высокородие обладал мягким уступчивым характером, что для судьи, возможно, и не совсем хорошо. Ведь кто такой судья? Вершитель закона. Трактовать его так или эдак, а то вдруг, как вздумается, он просто не имеет права. Он обязан следовать букве закона без всяких компромиссных вариантов!