Провожая солнце - София Слиборская

в то, что существует бесконечное количество Вселенных, построенных лишь на наших решениях, значит где-то до сих пор существует моя грустная, тихая, но такая прекрасная Наташа. Создать кого-то из ничего может только Бог. Создать кого-то из кусочков времени, любви и собственной души может любой человек, в сердце которого живёт любовь.

Под вечер творить становится легче. Когда тело, устав за день, прекращает сопротивляться попыткам души выйти за рамки обычного пространства, мы начинаем понимать время чуть лучше. Сидя на кухне, уперев в лист карандаш, я пытался сообразить, что мне нужно делать теперь. Уже неделю я работал над чем-то без названия и обозначения, над чем-то, что было бы иннованционным, но при этом доступным только мне. Суть того, что я хотел сделать, я начинал понимать постепенно, со временем, словно кто-то вкладывал понимание этого в мою голову, и потому даже сейчас я ещё не мог ответить на все вопросы сестры, сидящей рядом.

— Ты хочешь соеденить Вселенные в одну или переместить своё сознание в другую? — Алиса наклонила голову и зевнула. — Или как ты собираешься перенести её сквозь время?

— Малыш, иди спи, — я устало улыбнулся. — Ты же видишь, я работаю.

— Ага, — девочка разочаровано вздохнула. — Пойду. Включи телевизор только.

Я поднялся из-за стола, и, держась руками за стены, прошёл в комнату. Уже седьмой день подряд я включаю телевизор, в надежде снова увидеть там народный хор, белое платье, рыжие кудри… Но по первому каналу в это время теперь идёт какой-то глупый сериал то ли про любовь, то ли про войну — смотреть его я всё равно не хочу, да и в это время Алисе нужно слушать колыбельную и ложиться спать.

— Андрей, а чего ты не идёшь спать? — сестра залезла на диван, и, укутавшись в плед, уставилась в телевизор. — Ты так много работаешь над этой ерундой… Девочка из зеркала говорит, что это опасно. Ты можешь переутомиться или, ещё хуже, потратить слишком много энергии на это всё, так что в итоге тебя самого не станет…

— Не беспокойся, со мной всё будет в порядке, — заверил девочку я. — Я уже взрослый, сам с этим всем разберусь.

Вернувшись на кухню я сел за стол, заварил ромашковый чай, и, изучая десятки исписанных листов бумаги, думал о Наташе. Каковы шансы, что я смогу воссоздать не только её образ, но и физическую оболочку? Ведь наш мир только на малую долю состоит из материи, всё остальное — энергия, нечто неосязаемое, нечто, что я могу пронести сквозь время. Наверное могу. Последние несколько дней я пытался попасть в то измерение, которое люди называют временем, чтобы в состоянии между сном и реальностью ухватить упущенный момент за ниточку, но каждый раз у меня не получалось и я проваливался в сон, стоило мне сомкнуть глаза. И всё же я чувствовал, что Наташа где-то рядом, будто бы она уже была здесь — в каждой молекуле, в каждом атоме, я ощущал её присутствие как нельзя лучше, и иногда мне казалось, что я даже слышал её пение. И если моя Наташа смогла пройти сквозь время, то совсем скоро я смогу увидеть её зелёные, с рыжими солнышками, глаза, услышать мягкий, тёплый голос, погладить её по чёрным волнистым волосам с розовыми длинными прядями… Скоро я смогу всё, а пока что мне нужно стараться как можно сильнее, чтобы достать её из того тонкого мира между сном и реальностью, между всем, что существует и тем, чего никогда не было и уже не будет. Я снял очки и потёр глаза. Голова ужасно кружилась, впрочем, как и всегда. Из комнаты звучала колыбельная, так что меня самого тоже начало клонить в сон. Не в силах сопротивляться, я положил голову а стол, и, кажется, почти сразу задремал.

В кухне было темно. Единственная лампочка, так долго служившая нам в качестве источника света, теперь перегорела, и только оранжевый фонарь за окном позволял мне видеть хоть что-то: старый стеклянный сервант, деревянный, без скатерти, стол, большой зелёный ковёр на полу, грязную газовую плиту, обклеенный наклейками из йогуртов холодильник и множество листов бумаги, исписанных вдоль и поперёк рассуждениями о времени и любви, изрисованных десятками схем и украшенных изображениями самой прекрасной девушки на свете. Я попытался разглядеть одну из нарисованных мной в тетради схем, но перед глазами всё плыло, так что я не мог разобрать ни одного слова, а буквы и вовсе словно специально меняли размер и форму, прыгая с место на место. Разочарованный, я отбросил тетрадь назад и уже готов был пойти спать — раз уж от долгих бессонных ночей я не мог даже прочитать то, что написал раньше, — как вдруг услышал голос откуда-то из темноты, из самого далёкого угла кухни:

— Ты писал там что-то про то, что мы состоим из энергии, а материя — лишь дополнение к нашей жизни, и что если человек научится управлять энергией, он станет всемогущим.

Этот голос я бы узнал из миллиона. Тихий, мягкий, нежный, тёплый, как майский день, спасительный для меня, словно глоток воды в пустыне, такой родной, самый прекрасный, её голос, ради которого я готов был пойти на всё. Я медленно повернул сначала голову, а потом и всё тело, опасаясь, что знакомый образ в дальнем углу комнаты исчезнет, растворится в воздухе и смешается с темнотой. Но она не исчезла. Худая, бледная, с волнистыми чёрными волосами до плеч, повзрослевшая и изменившаяся, но всё такая же неповторимая, необыкновенная и волшебная, как и раньше. Такую Наташу я любил, по такой Наташе я скучал, именно такую, пусть и поменявшуюся со школы, но всё ещё необыкновенно чудесную Наташу я хотел видеть рядом с собой всегда. Я замер посреди комнаты, не в силах пошевелиться или сказать что-то, и просто молчал, глядя на стоящую в углу девушку.

— У тебя столбняк? — своим привычным тоном поинтересовалась девушка, и я уловил ту самую любимую мной нотку сарказма.

— Нет, просто… Просто… — прохрипел я, пытаясь сказать хоть что-то связное, но у меня в голове происходило необъяснимое, а все слова спутались:-Наташа, почему ты тут..? Как ты тут..?

Брюнетка слегка приподняла одну бровь, посмотрела мне в глаза, и, наконец, ответила:

— Мы год как женаты, Андрей.

Я в изумлении замер, не отводя взгляда от Наташи, стоящей напротив в углу, там, где даже оранжевый свет от фонаря не мог её достать. И всё же я видел её — то ли мои глаза привыкли к темноте, то ли она была