Милый друг Натаниэл П. - Адель Уолдман

Нейт чувствовал, что подпадает под ее чары, хотя идентифицировать их пока еще не мог. Что-то такое было в ее тоне, какое-то игривое лукавство. Здесь, в баре, Ханна предстала перед ним другой – не такой, какой казалась раньше: жизнерадостной, практичной, компетентной, незаменимой на вечеринке или в походе. Теперь его впечатление менялось, он находил ее более интересной.

– Не могу сказать, что вырос в каком-то особенно интеллектуальном окружении. Но я точно не собирался оставаться в Балтиморе! Стажировался один год в Ди-Си[32], познакомился с ребятами, чьи родители – политики и колумнисты в «Вашингтон пост». Понял, что хочу заниматься тем же, что и они. Думал: если у них получается, если они могут, то почему не могу я.

Ханна подалась вперед.

– И чего же именно ты хотел?

В вырезе ее свободной майки мелькнула ложбинка между грудей.

Нейт погонял во рту пропахший виски кубик льда и прижал его к щеке. Четкого плана действий на вечер он не выработал. Даже решение пригласить ее куда-нибудь не было в полной мере осознанным. На следующий после ее емейла день Нейт, не находя себе места и страдая от безделья, прокручивал записную книжку в телефоне и уже дошел до конца – последним был Юджин Ву, – так и не обнаружив никого, чье имя пробудило бы хоть малейший интерес. Он слишком хорошо знал их всех, как старых юмористов, чьи шутки набили оскомину. Ханна, по крайней мере, представляла собой что-то новое. Он написал ей, предложив продолжить разговор «в реале».

– Чего я хотел? Точно хочешь знать?

– Хочу.

Он снова погонял во рту кубик льда. Вспомнил, каким когда-то представлял себе будущее: симпатичный, профессорского вида мужчина с решительным подбородком сидит за столом в обшитом деревянными панелями офисе… длинная очередь студентов… красавица жена на телефоне. Иногда картина немного менялась – в офисе не дерево, а хром и стекло, в приемной просеивает звонки секретарша, а за окном во всю стену – небоскребы Нью-Йорка. В еще одном варианте будущего присутствовала хижина в Африке, где он раздавал антибиотики и прививал местному населению любовь к Шекспиру.

– С одной стороны, хотел делать что-то интересное. С другой – чтобы мной еще и восхищались.

Нейт вспомнил, как верил тогда в то, что успех есть нечто такое, что случается само по себе. Делай свое дело, и, если ты достоин, успех будет дарован тебе той же самой невидимой рукой, которая заботится о том, чтобы в магазине всегда были молоко и сэндвичи. Ну не чудесно ли?! Нейт иногда завидовал менее дальновидным людям, столь соблазненным самим успехом, что их энтузиазм по отношению к успешным собратьям был абсолютно искренним. Он прекрасно понимал, что делает, когда заискивал или подлизывался, и знал, что не остается при этом чистеньким.

– Я думал… – начал Нейт и остановился, не зная, как закончить. Он покрутил пуговицу на рубашке. – Все оказалось не так просто, как мне представлялось. И амбиции, и писательство. Все намного грязнее.

Ханна рассмеялась:

– Продал душу дьяволу?

– По частям.

– Какой ты счастливчик. А я вот пыталась, но никто не берет.

Как и он, Ханна была фрилансером, но, наверное, не очень давно. Нейт помнил, что она пыталась получить договор на книгу.

– Ничего, желающие еще найдутся, – уверил он ее.

Через какое-то время Ханна отправилась в дамскую комнату, и Нейт обратил внимание, что идет она, опустив голову и немного горбясь, как человек, привыкший к помещениям для людей невысокого роста. Поверх майки на ней был кардиган, джинсы заправлены в сапоги. Стиль Чудо-Женщины вошел в моду год или два назад, когда число его поклонниц резко увеличилось. Сексуальностью здесь и не пахло, на что, похоже, Ханна и рассчитывала.

Но при этом она то и дело нервно запахивала полы кардигана – жест уже стал привычкой, – отчего ее груди (вполне даже осязаемые) выступали еще рельефнее. Оценить ее попку возможности не представилось – эту часть фигуры скрыл длинный кардиган.

– Будете еще?

Нейт повернулся. Барменша, молодая женщина, смотрела на то место, где было бы лицо Нейта, если бы он не провожал взглядом Ханну. Не столько симпатичная, сколько стильная, с хищным носом и капризно надутыми губками. Темные волосы разделены пробором на два длинных «хвостика», болтающихся по обе стороны лица.

– Да, спасибо, – он кивком указал на пустой бокал Ханны. – И еще «кьянти» для нее.

– Она пьет «мальбек».

– Тогда «мальбек».

Барменша перегнулась через стойку – за скомканной салфеткой Ханны. Она-то уж точно ничего скрывать не собиралась. Верхние пуговицы клетчатой рубашки расстегнуты, топ под ней с низким вырезом.

Барменша сместилась к другому краю стойки. Пока Нейт и Ханна разговаривали, в бар зашли еще несколько человек, и теперь по стенам плавали длинные колеблющиеся тени.

Вернувшись, Ханна посмотрела на бокал и кивнула:

– Спасибо. Следующий круг за мной.

По мнению Джейсона, у девушек, предлагающих на свидании платить за себя, обычно низкая самооценка. Они не чувствуют себя достойными того, чтобы за них платили, а значит, и с самими девушками уже что-то не так. У Нейта не было четкого мнения на этот счет. Если подумать, что плохого в том, что девушка платит за себя? Это даже справедливо. Особенно, если ты не Джейсон, у которого в кармане никогда пусто не бывает, потому что ему регулярно и в немалом объеме подбрасывают родители. Впрочем, открыто они с Джейсоном такие вещи не обсуждали. Как и никто в их кругу.

В любом случае, с Ханной Джейсон никуда бы не пошел. Его интересовали исключительно женщины, привлекательные с традиционной точки зрения. Отстаивая свои предпочтения, Джейсон даже ссылался на принципы социальной справедливости.

– Если умные люди будут совокупляться только с умными людьми, классовые структуры застынут и окаменеют. Появятся постоянные слои людей недалеких. Но когда умные мужчины совокупляются с красивыми женщинами, умными или нет, это ведет к ломке ригидной[33] кастовой системы. Тупые богатые дети делают полезное дело, попирая привилегии, данные им по праву рождения.

Джейсон – осел. Но тем не менее мысль о том, какую оценку друг дал бы Ханне, серьезно беспокоила Нейта. Скорее всего, поставил бы ей семерку – «сослуживица». Ему не нравилась сама эта идея – встречаться с девушками, с которыми никогда бы не стал встречаться Джейсон.

Уж лучше об этом и не думать.

– А что пишешь? – спросил он.

– Что? А, это… – Ханна тщательно разгладила складки кардигана. – Класс и колледж в Америке. Своего рода исторический анализ национальной обсессии.

– «Лига Плюща» как наш вариант аристократии, – она кивнула.

– Кстати, симпатичная рубашка.

Нейт опустил глаза. На нем была рубашка-«оксфорд», верхние пуговицы которой он расстегнул, и под ней старая футболка со стершимися, едва заметными буквами A-R-V.

Он рассмеялся.

К черту Джейсона. Ему хорошо.

– И когда?..

Ханна потрогала серебряную сережку.

– Я еще не закончила. Оказалось, не все идет так быстро, как хотелось бы.

Нейт понимающе кивнул:

– Да, это большая работа. Ты же хочешь сделать ее как можно лучше.

А секундой позже он вскользь заметил: как печально, что люди в наше время почти не читают.

– Трудно сохранять самоуважение в мире, где по-настоящему стоящая книга выходит тиражом, может быть, в сто тысяч. Даже самый тупой сериал о путешествиях во времени или кошках-убийцах мгновенно убрали бы, если бы он давал такой рейтинг.

– Ох, не знаю, – Ханна повернулась к нему на барном стуле. – Думаю, хотеть и одного, и другого – это тщеславие. Ну, ты понимаешь – писать книги, потому что это твое, но при этом еще и хотеть, чтобы с тобой обращались, как с рок-звездой.

Она подняла бокал, элегантно, но и рискованно держа его за ножку почти на уровне подбородка. В ее манерах проскальзывала некоторая бесшабашность, плохо вязавшаяся с недавней застенчивостью.

– Ты и вправду настолько безразлична к судьбе книг? – спросил Нейт. – Сама же говорила, что любишь Набокова. И разве не ужасно, что люди перестанут читать «Лолиту»?

– Думаю, те, кто способен оценить «Лолиту», будут читать «Лолиту». – В ее голосе проскользнули кокетливые нотки. – А до остального мне нет дела. В том смысле, что мне наплевать, чем они там развлекаются.

«А ведь такая позиция не характерна для женщины», – подумал Нейт. Ханна рассуждала, скорее, как эстет, чем как воспитатель, а женщины, насколько он мог судить по собственному опыту, более расположены воспитывать и поучать. Интуитивно Нейт чувствовал, что она перефразирует кого-то (какого-то профессора? Или «Лекции по литературе» Набокова?), и этот кто-то – мужчина.

– Хочешь сказать, большинство людей – филистеры, и никакое образование, никакие культурные программы этого не изменят? – спросил он.