Мифы и легенды Японии - Хэдленд Дэвис

Кагуя-химэ печально смотрела на сверкающую ветку и равнодушно слушала выдуманную историю о похождениях принца. Он подробно расписывал ужасы моря, странных чудовищ, сильный голод, болезнь – все невзгоды, что выпали ему в океане. Затем этот неисправимый лгун перешел к описанию того, как они достигли высокой горы, выступающей из моря, как встретили там женщину с серебряным сосудом, который она наполняла водой. На горе было много удивительных цветов и деревьев; и ручей «всех цветов радуги – желтый, как золото, белый, как серебро, синий, как драгоценный рури[31]; и через этот ручей были переброшены мосты из подводных самоцветов, а рядом росли деревья, увешанные ослепительно блестящими драгоценными камнями».

– С одного из них я и отломил эту ветку, – продолжал обманщик, – которую осмеливаюсь сейчас преподнести госпоже Кагуя.

Вне всяких сомнений, Кагуя-химэ была бы вынуждена поверить этой искусной истории, если бы в этот момент не появились шесть мастеров, громко требующих плату за изготовленную ими драгоценную ветку, чем и уличили в обмане принца, который поспешно ретировался. Кагуя-химэ, радуясь тому, что ей так легко удалось избавиться от жениха, щедро вознаградила мастеров.

Садайдзин Дайнагон Абэ-но Миуси нанял китайского купца по имени Во-кэй, чтобы тот достал ему платье из шерсти Огненной Мыши, которое в огне не горит, и когда корабль купца вернулся из страны Морокоси, он привез платье, которое жизнерадостный Садайдзин Дайнагон счел за столь вожделенный им наряд. Платье из шерсти Огненной Мыши покоилось в ларце, и Садайдзин Дайнагон, веря в честность купца, описывал его так: «Насыщенного цвета морской волны, кончики ворсинок золотые – настоящее сокровище несравненной красоты, вызывающее восхищение скорее своей совершенностью, чем стойкостью к пламени огня».

Садайдзин Дайнагон, уверенный в успехе своего сватовства, радостно отправился вручать подарок Кагуя-химэ и приложил в дополнение следующие стихотворные строки:

Страшился я, что в огнеЛюбви моей безграничнойСгорит этот дивный наряд,Но вот он, прими его!Он отблеском пламени блещет…

Садайдзин, наконец, смог преподнести свой подарок Деве Кагуя. Та обратилась к Рубщику Бамбука, который оказывался в нужное время в нужном месте, с такими словами:

– Если этот наряд бросить в огонь и он не сгорит, я буду знать, что это действительно платье из шерсти Огненной Мыши, и больше не смогу отказать ухаживаниям этого господина.

Разожгли огонь, платье бросили в костер, где оно тут же и сгорело. Когда старший государственный советник левого министра увидел это, лицо его позеленело, как трава, и он долго стоял словно громом пораженный. Но Кагуя-химэ, обрадовавшись в душе, вернула ларец с такими стихами:

Ведь знал же ты наперед,Что в пламени без остаткаСгорит этот дивный наряд.Зачем же, скажи, так долгоПитал ты огонь любви?

Тюнагон Отомо-но Миюки собрал своих домашних и слуг и сообщил своим вассалам, что повелевает им принести ему драгоценный камень с головы Дракона.

Поколебавшись некоторое время, слуги сделали вид, что отправляются выполнять его приказ. Тюнагон тем временем был так уверен в успехе этого предприятия, что решил пока украсить свой дом изящными лаковыми миниатюрами, писанными серебром и золотом. Все покои завесили парчой, миниатюрами на досках, а поверх крыши натянули шелка.

Устав от ожидания, Тюнагон немного времени спустя совершил поездку в гавань Нанива и спросил рыбаков, брал ли кто-нибудь из его слуг лодку, чтобы отправиться на поиски Дракона. Узнав, что никто из его людей не появлялся в гавани Нанива, он, очень недовольный этими новостями, сам сел в лодку в сопровождении рулевого.

Так случилось, что Бог Грома в то время был рассержен и на море высоко вздымались волны. Прошло несколько дней, и шторм стал таким сильным, а лодка была так близка к гибели, что рулевой рискнул заметить:

– Вой ветра, вздымающиеся волны и могучие раскаты грома – это все знаки гнева Бога Грома, которого мой господин разозлил, собираясь вытащить из глубин Дракона и убить его, ведь именно из-за Дракона разыгрался этот шторм, и было бы неплохо, если мой господин воздаст молитву.

А поскольку Тюнагон жестоко страдал от морской болезни, нет ничего удивительного в том, что он с готовностью согласился последовать совету своего рулевого. Он воздал никак не меньше тысячи молитв, каясь в своем недомыслии, что захотел уничтожить Дракона, и торжественно поклялся оставить Повелителя глубин в покое.

Шторм утих, и тучи рассеялись, но ветер все еще оставался таким же яростным и сильным, как и прежде. Однако рулевой сказал своему господину, что ветер попутный и дует прямо в сторону их страны.

Наконец они достигли пролива Акаси в провинции Харима. Но Тюнагон, все еще не оправившийся от морской болезни и сильно напуганный, решил, что их прибило к какому-то дикому берегу, улегся на дно лодки, тяжело дышал и отказывался вставать, даже когда губернатор этой провинции самолично пришел засвидетельствовать ему почтение.

Когда же Тюнагон наконец понял, что они пристали вовсе не к дикому берегу, то согласился сойти на землю. Неудивительно, что губернатор улыбнулся при виде «жалкого вида смущенного властителя, продрогшего до костей, с раздутым животом и глазами, тусклыми, как терновые ягоды».

Наконец Тюнагона понесли в паланкине к нему домой. Когда его доставили, хитрые слуги смиренно поведали господину, что они потерпели неудачу в погоне за Драконом. Вот как отвечал им Тюнагон:

– Вы правильно сделали, что вернулись с пустыми руками. Этот Дракон, несомненно, дружен с самим Богом Грома, и кто бы ни задумал убить его и забрать драгоценный камень с его шеи, тот подвергает себя большому риску. Сам я сильно заболел от тягот и лишений, и все зря, не получив за это никакой награды. Госпожа Кагуя похищает души мужчин и разрушает их тела, я больше не стану добиваться ее руки, нога моя больше не ступит на порог ее дома!

В заключение можно сказать, что, когда жены и наложницы услышали о приключениях своего господина, «они смеялись, пока не заболели бока, а шелковую ткань, которой он приказал украсить кровлю своего дворца, растащили вороны, нить за нитью, чтобы выстлать ими свои гнезда».

Приключения пятого жениха, а именно правителя Исо, мы опускаем. Эта история тривиальна и не представляет особого интереса. Достаточно сказать, что поиски правителем Исо ласточкиной раковинки оказались тщетными.

К тому времени слава о красоте Кагуя-химэ достигла императорского двора и самого Микадо, который, сгорая от желания взглянуть на нее, послал одну из своих придворных дам по имени Фусако посмотреть на дочь Рубщика Бамбука, а затем доложить его высочеству о выдающейся красоте девушки.

Однако, когда Фусако добралась до дома Рубщика Бамбука, Кагуя-химэ отказалась видеться с ней. Поэтому придворная дама вернулась ко двору и сообщила об этом Микадо. Его величество, ничуть не рассердившись, послал за Рубщиком Бамбука и приказал тому привести Кагуя-химэ ко двору, чтобы он смог ее увидеть, и добавил:

– Не исключено, что наградой ее отцу будет шапка чиновника пятого ранга.

Рубщик Бамбука был добрым стариком, и он лишь мягко журил дочь за такое необычное поведение. И хотя ему были по душе милости Микадо и, возможно, он очень хотел получить шапку, свидетельствующую о высоком чине при дворе, нужно отметить, что прежде всего он был верен своему отцовскому долгу.

Вернувшись домой, он обсудил все с Кагуя-химэ, и та ответила старику, что если ее вынудят предстать перед императорским двором, то это неминуемо приведет к ее смерти, добавив:

– Шапка чиновника для моего отца обернется гибелью его ребенка.

Старика очень растрогали эти слова, и он снова пустился в путь ко двору, где смиренно и поведал о решении своей дочери.

Микадо, не привыкший к отказам пусть и необычайно прекрасной женщины, задумал коварный план. Он приказал организовать Царскую Охоту, но устроить все таким образом, чтобы он мог неожиданно появиться около жилища Рубщика Бамбука и, как бы случайно, увидеть девушку, которая смогла бросить вызов желаниям самого императора.

Поэтому в день, назначенный для Царской Охоты, Микадо вошел в дом Рубщика Бамбука. Не успел он это сделать, как в глаза ему ударил удивительный свет, исходящий из комнаты. И в этом свете была не кто иная, как Дева Кагуя.

Его величество подошел и дотронулся до рукава девушки, которым она быстро прикрыла лицо, но не настолько быстро, чтобы Микадо не успел заметить ее красоту. Пришедший в изумление от ее невероятной прелести, не обращая внимания на протесты, он приказал подать паланкин. Но когда его принесли, Кагуя-химэ внезапно исчезла. Император, поняв, что имеет дело не с простой смертной девушкой, воскликнул: