Последний шанс - Джон Гришэм

— Тогда как это назвать?

— Наша система отличается от вашей. Это не арест.

«Доходчивое объяснение», — подумал Рик и прикусил язык. Спор ни к чему не приведет. Он не совершил никакого правонарушения, и скоро правда восторжествует. Это же не какая-нибудь страна третьего мира с диктаторским режимом, где ни за что хватают людей, а затем несколько месяцев подвергают пыткам. Это Италия, часть Европы, сердце европейской цивилизации. Опера, Ватикан, Ренессанс, да Винчи, Армани, «ламборгини». В путеводителе сказано, что здесь все нормально.

Рику приходилось и хуже. До этого он единственный раз подвергся аресту, когда учился на первом курсе колледжа и вздумал присоединиться к пьяной ватаге, напавшей на ребят, устроивших дружеский пикник на природе. Как следствие — драка, сломанные кости. Полиция не церемонилась. Хулиганов утихомирили, намяли бока, надели наручники и бросили в полицейский фургон, где еще от души добавили резиновыми дубинками. В тюрьме бузотеры спали в отделении вытрезвителя на холодном цементном полу. Четверо из арестованных оказались футболистами команды «Соколиный глаз», и в газетах появились броские репортажи об их похождениях.

Вдобавок ко всем унижениям Рика на тридцать дней исключили из колледжа и наложили штраф в четыреста долларов. Отец устроил ему выволочку, а тренер пригрозил, что если он допустит еще одно нарушение, пусть самое незначительное, то окажется за решеткой или в колледже низшей ступени.

Следующие пять лет Рик вел себя так примерно, что его даже ни разу не оштрафовали за превышение скорости.

Они переходили из улочки в улочку, затем круто свернули в мощенный булыжником переулок и оказались перед дверью без вывески, где прохаживался полицейский в другой форме. После приветствий и обмена репликами Рика провели внутрь и дальше, по лестнице со стертыми мраморными ступенями, на второй этаж. Унылое помещение явно нуждалось в ремонте. Стены давно не красили, зато их украшал однообразный ряд портретов забытых государственных деятелей. Ромо показал на грубую деревянную скамью и пригласил:

— Садитесь.

Рик повиновался и снова безрезультатно попытался позвонить Сэму.

Ромо исчез в одном из кабинетов. На двери не было никакой таблички, так что обвиняемый не мог догадаться, где оказался и с кем ему предстоит встретиться. Рик понял одно: это не зал суда — здесь не было обычной для таких мест толчеи и гвалта возбужденных адвокатов, не шумели встревоженные родственники и не сновали туда-сюда полицейские. Где-то вдалеке стучала пишущая машинка. Звонили телефоны, слышались голоса.

Полицейский в форме покинул Рика и завел разговор с девушкой, сидевшей за конторкой в сорока футах дальше по коридору. Вскоре он забыл об американце, и тот одиноко сидел без присмотра и мог бы беспрепятственно улизнуть. Только зачем?

Прошло десять минут. Полицейский в форме и вовсе исчез. Ромо тоже не показывался.

Открылась дверь, на пороге показалась симпатичная женщина, улыбнулась Рику и пригласила его внутрь:

— Мистер Доккери? Это вы? Пожалуйста…

В приемной с двумя скамьями оказалось много людей. Две секретарши одновременно улыбнулись американцу с таким видом, словно им было известно нечто такое, чего не знал он. Одна из них показалась Рику особенно привлекательной. Ему захотелось ей что-нибудь сказать, но он побоялся, что она не понимает английского.

— Одну минуту, — попросила пригласившая его женщина, а секретарши сделали вид, будто вернулись к работе. Ромо, видимо, вышел в боковую дверь и теперь конвоировал по улицам следующего арестованного.

Рик обернулся. За его спиной, рядом с двойными дверями темного дерева висела внушительная бронзовая табличка, на которой значилось: «Джузеппе Лаззарино». Рик подошел ближе и показал на выбитое на табличке непонятное слово — «Giudice».

— Что это значит?

— Судья, — ответила женщина.

Обе створки внезапно отворились, и американец очутился нос к носу с судьей.

— Рик Доккери?! — завопил тот, стремительно выбросил вперед правую руку, а левой обнял вошедшего за плечи, словно они сто лет не виделись. Что, впрочем, было сущей правдой. Они действительно не виделись. — Я Джузеппе Лаззарино. Играю за «Пантер». Фулбек.[15] — Судья схватил Рика за руку, крепко сжал его ладонь и ослепил белизной огромных зубов.

— Рад познакомиться, — попытался отстраниться Рик.

— Добро пожаловать в Парму, дорогой! Заходи! — Лаззарино тянул американца за руку и одновременно продолжал ее встряхивать. И только войдя в кабинет отпустил, закрыл за собой створки и повторил: — Добро пожаловать!

— Спасибо. — Рик чувствовал себя слегка помятым. — Так вы правда судья?

— Зови меня Франко. — Лаззарино указал на стоящий в углу кабинета кожаный диван.

Рик подметил, что для опытного судьи этот человек слишком молод, но безвозвратно стар, чтобы приносить реальную пользу на поле в качестве фулбека. Большая круглая голова Лаззарино была гладко выбрита. Единственной порослью на его лице оказался странный клок жидких волос на подбородке. «Лет тридцати пяти, как и Нино, — решил Рик. — Но ростом за шесть футов. Плотный и крепко сбит». Франко сел на стул, пододвинул его к дивану и продолжил:

— Да, я судья, но что важнее, я — фулбек. Франко — мое прозвище. Потому что Франко — мой кумир.

Рик огляделся и все понял. Франко Харрис присутствовал повсюду. Фотографии в натуральную величину с мячом во время самых ответственных игр, с поднятым над головой трофеем и товарищами по команде, после того как команда «Стилерс» завоевала Суперкубок. Футболка с номером 32 в раме, наверняка с автографом великого человека. Кукла Франко Харриса с непомерно большой головой на огромном столе судьи. И наконец на самом видном месте стенд с двумя фотографиями: Франко Харрис в полной экипировке команды «Стилерс», но без шлема, а рядом другой Франко — судья — в экипировке «Пантер», тоже без шлема, с номером 32, старательно повторяющий позу своего героя.

— Я восхищаюсь Франко Харрисом — величайшим итальянским футболистом, — заявил судья. При этом его глаза увлажнились, а голос зазвучал немного торжественнее, чем следовало. — Ты только взгляни на него! — Лаззарино торжествующе обвел рукой кабинет, который превратил в святилище своего кумира.

— Разве Франко итальянец? — удивился Рик. Он никогда не болел за «Стилерс» и, родившись позднее, не застал славы Питсбургской династии. Но, старательно изучая историю футбола, знал, что Франко Харрис был черным и играл за Пенсильванию. Затем в семидесятых годах «Стилерс» с его помощью выиграли несколько Суперкубков. Харрис был фигурой, завоевателем наград и позднее попал в Зал славы. Каждому болельщику известно его имя.

— Его мать была итальянкой, а отец — американским военнослужащим. Тебе нравятся футболисты «Стилерс»?

— Как тебе сказать…

— Почему ты не играл за эту команду?

— До сих пор не звали.

В восторге от того, что находится в компании нового квотербека команды, Франко ерзал на кончике стула.

— Выпьем кофе? — предложил он и, прежде чем Рик успел ответить, выскочил за дверь и громко отдал указания одной из девушек. Он выглядел стильно: в аккуратном черном костюме и остроносых итальянских ботинках не меньше четырнадцатого размера.

— Нам очень нужно завоевать Суперкубок для Пармы! — Судья что-то схватил со стола. — Вот, посмотри! — Он ткнул пультом дистанционного управления в сторону стоящего в углу телевизора, и к Франко на фотографиях добавился Франко на плоском экране. Он рвался вперед, и защитники разлетались в стороны, перепрыгнул через непробиваемых игроков в форме кливлендских футболистов (да, да, именно так!) и занес мяч в зачетную зону. Затем принял пас от Брэдшо, увернулся от двух здоровенных лайнменов и снова принес команде очки. Это были лучшие моменты спортивной карьеры Франко Харриса, его кинжальные атаки, радовавшие глаз.

Судья завороженно следил за своим кумиром и при каждом его движении вздрагивал, размахивал руками и сжимал кулаки.

«Сколько раз он смотрел эту запись?» — спросил себя Рик.

Последняя игра была особенно знаменита безупречным приемом мяча. Харрис умудрился поймать изменивший направление пас и продемонстрировал фантастический проход в зачетную зону. Это случилось в матче из серии игр плей-офф против команды Окленда. Матч вызвал больше споров, обсуждений, аналитических разборок и стычек мнений, чем любая другая игра в истории НФЛ. И в голове судьи отложился каждый кадр этой пленки.

Секретарша принесла кофе, и Рик решился поблагодарить ее по-итальянски:

— Грани.

Затем они снова вернулись к видео. Вторая часть оказалась интересной, но слегка удручающей. Франко — не Харрис, а тот, что судья — запечатлел на пленку собственные достижения: вялый проход сквозь линию лайнменов и еще более неторопливый обвод защитников. Наблюдая за действиями «Пантер», он весь светился. А Рик впервые представил, что его ждет в будущем.