Дневник Распутина - Коцюбинский Даниил Александрович

Когда я ехал к Маме, то ни живой, ни мертвый ворвался ко мне Комис[саров] и сказал, что только что арестована в Царском Селе большая компания немецких шпионов и что будто там найдены съемки западного фронта…

Узнав сие, велел сие решение отменить91.

Тетрадь пятая

Князь Анд[ронико]в

Есть такие люди, что он тебе целует, а ты, как от укуса, отворачиваешься. Глядит – глазами колет, подойдет – волос дыбом.

Таков наш князюшка Михаило92. Уж до чего поганый, а без него не обойтиться. Он будто от всех веревочек – кончики в кулаке держит. Всюду вхож.

Мама его считает злым, поганым, змеей. И все говорит надо его с корнем вон… А только я ей сказал, что пока что его трогать нельзя.

Помню я эту гадюку, когда я с ним вместе у Горемыки93 был.

Мама сказала мне: «Надо чтоб тебя Горемыка повидал».

А чего хочет Мама – то Божье дело.

А Горемыка, как бес от ладана, от меня морду воротит. Знает старый бес, что ежели в Думе прознают, что он со мной в свиданиях, так его живьем съедят. А он все пыжится: я, да я ничего не знаю, с Распутиным никаких делов не имею…

А еще я узнал, что старый чорт какие-то следы заметает, все будто с Гучковым шушукается.

Ну и порешил. Повидать его и на чистую воду вывести.

Как порешил, так и написал ему: «Должен тебя видеть, потому ты – хозяин канцелярии… а я дома и надо чтобы вместях… Чтоб один ключ ко всем дверям. Вот».

Отдал я сию записку князюшке и говорю: «Вот, покажи, Михаило, как умеешь верных людей сводить». Повез это письмо, а ответа нет. А Мама все свое: «Повидай, да повидай его».

Зло меня взяло. Звоню по телефону. Велю его позвать.

А он (сам подошел, я его голоса не узнал) спрашивает: кто и по какому делу зовет.

А я в ответ: спрашивает Григорий по приказу Матушки-Царицы, а ты кто?

«Это я».

«Ты, ну и ладно. Теперь скажи, когда повидаемся. Повидать тебя надо».

Он кряхтит. А я ему: «Слухай, старче, я с поклоном не хожу, а ко мне люди ходят, а ежели с тобой хоровожусь, то потому, что так хотит Царица».

Так вот говорит: «Приезжайте завтра с князем Андрониковым]».

«Ладно, – говорю, – хоча мне попыхача94 и не надо, да пущай едет».

Приехали. Встретил секретарь, провел к ему. Народу никого. Видать, лишние глаза поубрали. Пущай, думаю: девичью честь бережет, а подол подоткнул… Сели… Друг дружку глазами колем. Он первый не выдержал.

«Ты что, – говорит, – глядишь, я ничьих глаз не боюсь. Сказывай, чего надо?»

«А надо, – говорю, – узнать, почему ты Царю-Батюшке ложно доносишь?»

«Об чем?»

«А об том, что он не знает, что скоро у нас настоящий голод буце… А где голод, там и бунты… Зачем врешь, старче?»

Он как вскочит: «Как ты смеешь мне такие слова говорить!»

А я его хвать по колену. «Молчи. Твое счастье, что у нас людей нету. Подлец на подлеце, а главное – дурачье. Вот кабы мне Витю95, он бы тебя бумагами допек, а я вот не умею. Только ты слухай, у тебя не ладно. Ты хлеб ногами топчешь, а народ от голоду зубами лязгает. Такое дело дымом пахнет. Ну, на сей раз буде… Я к тебе пришлю человечка с докладом… Ты обмозгуй – со мной али один пойдешь?» Вот.

С этим я и вышел от него96.

А князюшка97, потаскуха старая, таку штуку выкинул. Через день заявился к Горемыке и ляпнул: так мол и так. Узнали газетники, что у Вас Г. Е. был, и про то писать будут, как вы с ним вместях Россию от голоду спасать станете.

А он от страху в портки наклал. «Что хошь делай, только чтоб в газетах – ни-ни».

Вот тут-то поганец вот что сделал: он у меня был, хлопотал о Черепенникове98, чтоб его оставить тут… Он прапорщик. За это князюшка получил десять тысяч рублей. Я ему отказал, потому что узнал, что на него уже два доноса, на Череп [енникова], и держится он только через старую Кусиху".

Я не только отказал, но и шепнул Бел[ецкому]: «Отвяжись, потому скверно пахнет».

А князюшка-то деньги взял и запутался. Вот он и подъехал к Горемыке. «Я, – говорит, – тебе устрою, что ни слова в газетах, а ты мне за это пришей Череп [енникова] к отделу снабжения». Горемыка устроил.

Ах ты, сукин сын. Я порешил их обоих за хвост да под мост. Все передал Ваньке М.100, велел все в газетах пропечатать.

Такая вышла завирюха… Поняли черти, что меня дразнить не треба.

Бар[онесса] Кус[ова]101

Повезла меня Мума102 к Кусихе103 в Павловск. Там еще эта генеральша была В[ера] В[икторовна]104. Липучие они обе, как мухи. А у генеральши спеси, как у индюка. Сама ко мне липнет, а все боится, кабы не узнали, да не проведали. А мне они обе хуже кнута, от них душу воротит. Только и держусь с ей, с В. В., помягче, чтоб она Верочку105 не напугала… А главное, не отвезла ее к себе на хутор, не то под Киев, не то под Полтаву.

А на сей раз привезла меня Кусиха, а там у нея князь Андр[оников]. Этому жулику надо было получить поставку на сахар и генеральша хотела его направить в Полтаву, там ихние заводы. А тут связались с Киевом и надо было подвести такую махинацию, что с одного завода перекинуться на другой. Всю кашу заварили потому, что князь вытянул за эту штуку более двадцати тысяч и там пристроил полковника Семенникова106, который был под судом. Его в полку побили… А тут решили ему такое дело поручить… чтоб снова в люди вывести. Все это я узнал от генеральши и от Мумы. Я и сказал: «Насчет сахару устроим, а полковника этого и князя к черту не пущу». Генеральша взъерепенилась. «Это, – говорит, – мой сродственник».

А ежели сродственник, пущай не ворует.

Старуха Игнат[ова]107

Эта индюшка, как бывшая подружка Старухи, наговорила ей о том, что в Кавалерг[ардском] полку идет тайная работа об том, чтобы Папу долой, Маму в монастырь, а к Маленькому108 в подмогу В[еликого] К[нязя] Н[иколая] Николаевича]109, что сие выполнено будет очень скоро. Что В[еликий] К[нязь] Н[иколай] Николаевич] там, на Кавказе, уже готовит силы. Ну и как вся беда от меня исходит, то ежели бы меня убрать, то еще можно бы спасти Папу110.

Старуха очень взволновалась и велела достать список офицеров, что бунт затеяли, а меж их оказался барон Икс-[куль]111.

Когда после этого пошли аресты, заявился ко мне князь Андр[оников].

«Как хочешь, – говорит, – а мне барона Икс [куля] спасай. Он мне, может, дороже брата родного».

Ах ты, пес поганый. За мной охотится, а я своих же врагов выручай.

«А ежели, – говорит князь, – ты его ослобонишь, то он твой слуга по гроб жизни».

А как мне было интересно всю компанию выудить и надеялся это через кого сделать, т. е. через барона Икс[куля]… и повелел его освободить…

Ан вышло совсем иное. Парень-то оказался с нутром, как узнал, с чем и для чего его освободили, позвал к себе князя Андр[оникова], отстегал его нагайкой: так ленту через всю щеку пустил… а сам застрелился.

Не всякий в луже моется. Вот.

Князь едет в Ригу

Хоча князь Михайло [М. М. Андр[оников] и сказал, что едет в Ригу, что оттуль Бел[ецкого] привести… он нам для Кабинета нужен, но я правду знал, что ему нужна Рига для свидания с принцем Г.112 и принцем В.113, которые вели тогда переговоры. И князю банкирский дом Ман[уса]114 дал на дорогу более пяти козырей115.

Все это я знал, но князь захотел меня обмануть. Поэтому я позвонил… пропуска ему не давать. А ему написал письмо: «Никогда не бери слепого поводыря, заведет в яму… Брось подличать, а то в тюрьме сгною».

Он ко мне в обиде явился. «Одначе, – говорит, – ты знаешь ли, кто я и кто ты?» «Как не знать: ты прихвостнем у подлецов служишь, а я отоманом… что скажу, то и сделаешь». Он позеленел. Сквозь зубы мне подлеца пустил, а потом и говорит: «А ты, Г. Е., все же меня не оскорбляй, потому всякому больно. Отпусти меня в Ригу».