Врата судьбы - Агата Кристи

– Вы просто удивитесь, уверяю вас, когда я расскажу вам то, что о нем знаю. Право слово. Все, понимаешь ли, считают, что это всем известно, да только они ошибаются. Все было совсем не так. Дело было в старшей сестре, понимаешь. Точно говорю. Такая вроде бы прекрасная была девушка. А ключ им дала собака мясника, вот тогда они все и поняли. Она их привела прямо к ее дому. Только, как оказалось, дом-то был не ее. Да-а, я мог бы и еще кое-что порассказать об этом деле. А еще была старая миссис Аткинс. Никто не знал, что она держит дома револьвер, а я знал. Узнал, когда за мной прислали, чтобы я починил ее толбой. Так в старину называли комод. Да. Толбой, именно так. Ну так вот, семидесятипятилетняя старуха, а в ящике, в ящике этого самого комода, который меня позвали чинить – там дверцы не закрывались и замок был не в порядке, – в этом ящике и лежал револьвер. Завернут он был вместе с парой женских туфель. Размер номер три. А может быть, и два. Белые атласные туфли. На малюсенькую такую ножку. Она говорила, что они принадлежали еще ее прабабушке, были от ее свадебного наряда. Вполне возможно. Только некоторые говорили, что она купила их в лавке у антиквара, я-то ничего этого не знаю. Вот там, вместе с туфлями, и лежал этот револьвер. Говорили, что его привез ее сын. Прямо-таки из Восточной Африки, право слово. Он туда ездил охотиться на слонов или на кого-то еще, точно не знаю. А когда вернулся, при нем был револьвер, он его и привез домой. И знаете, что делала эта старушка? Сын научил ее стрелять. Так вот, она садилась в гостиной и смотрела в окно, и когда кто подходил к дому по аллее, она брала револьвер и стреляла, не в него, а по сторонам – справа и слева. Человек пугался до смерти и убегал прочь. Она говорила, что не потерпит, чтобы всякие там прохожие пугали ее птичек. Заметьте, птиц она никогда не убивала, никогда в них не стреляла. Нет, нет, этого она никогда не делала. А еще ходили разговоры про миссис Лезерби. Она чуть было не попала под суд, верно говорю. Ну да, воровала в магазинах. И очень ловко, как говорят. А ведь богачка такая, что и сказать нельзя…

Таппенс условилась с мистером Бодликотом относительно ванной комнаты – там нужно было застеклить световой люк в потолке, – надеясь на то, что ей удастся направить течение его воспоминаний о прошлом в то русло, которое поможет им с Томми раскрыть хранящиеся в их доме тайны.

Старый Айзек Бодликот не заставил себя ждать и с удовольствием явился к новоселам, чтобы произвести необходимые починки в их новом доме. Ничто не доставляло ему большего удовольствия, чем знакомство с новыми людьми. Наиболее важными событиями в его жизни были встречи с людьми, которые еще не знали, какая у него великолепная память и как много интересного она хранит. Те, что уже слышали его рассказы, редко просили, чтобы он их повторил. А вот новая аудитория! Это всегда приятное событие. И возможность продемонстрировать, как много он всего знает и какой он мастер на все руки. И еще ему доставляла удовольствие возможность пространно порассуждать по всякому подходящему поводу.

– Счастье еще, что старик Джо не пострадал. Все лицо могло оказаться израненным.

– Да, вполне возможно.

– Нужно бы подмести пол, хозяйка, там осталось стекло.

– Я знаю, – сказала Таппенс. – Просто мы еще не успели.

– Но со стеклом шутить нельзя. Вы знаете, что это за штука – стекло? Маленький осколок, а может наделать беды. Даже умереть можно, если он угодит в кровеносный сосуд. Как мисс Лавиния Шотэйкем. Вы не поверите…

Таппенс не заинтересовалась мисс Лавинией Шотэйкем. Про нее она уже слышала от других обитателей деревни. Ей было, очевидно, лет семьдесят, а то и восемьдесят, она была глуховата и почти ничего не видела.

– Я думаю, – сказала Таппенс, прерывая Айзека, прежде чем он ударится в свои воспоминания о Лавинии Шотэйкем, – что вы, наверное, много знаете о разных людях и необычайных происшествиях, которые случались в далеком прошлом.

– Я, скажу вам, уже не так молод, мне ведь больше восьмидесяти пяти. Ближе к девяноста. Но память у меня всегда была хорошая. Есть такие вещи, которые невозможно забыть, как бы много времени ни прошло. Какая-нибудь мелочь, и снова все вспоминается. Вы не поверите, какие случаи я могу вам рассказать.

– Да, просто удивительно, как много вы всего знаете о самых разных людях и интересных событиях.

– Ну конечно, люди-то разные бывают, разве их разберешь? Думаешь про них одно, а оказывается совсем другое. Иногда такое творят, что никогда на них не подумаешь.

– Оказываются шпионами, – подсказала Таппенс, – или преступниками.

Она с надеждой смотрела на старика… Айзек нагнулся и поднял с пола осколок стекла.

– Вот, – сказал он. – Как вам понравится, если эта штука вопьется вам в подошву?

Таппенс начала думать, что починка светового люка не будет особенно способствовать оживлению его памяти и не вызовет потока воспоминаний о минувших временах. Она сказала, что небольшую тепличку, пристроенную к стене дома возле столовой, тоже можно было бы починить, если не поскупиться на покупку стекла. Как его мнение, стоит ее восстанавливать или лучше снести? Айзек был в восторге от того, что ему предложили решить новую проблему. Они спустились вниз и пошли вокруг дома, пока не увидели эту так называемую теплицу.

– Это? – спросил Айзек.

Таппенс подтвердила, что она имеет в виду именно это.

– КК, – сообщил Айзек.

Таппенс с удивлением посмотрела на него:

– Что вы сказали?

– Я сказал: КК. Так ее называли во времена старой миссис Лотти Джонс.

– Почему же ее так называли?

– Не знаю. Сдается мне, это было нечто вроде названия для таких мест, как это. Ничего особенного она собой не представляла, понимаете. В других домах были настоящие оранжереи. Там вот росли в горшках разные растения, папоротники вроде девичьих кос.

– Верно, – сказала Таппенс, возвращаясь к своим собственным воспоминаниям, относящимся к тем далеким временам.

– Оранжереи или теплицы, так их обычно называли. А вот старая миссис Лотти Джонс называла свою КК, не знаю почему.

– У них там росли девичьи косы?

– Нет, ее использовали не для этого, – сказал он. – Детишки держали там свои игрушки. Кстати, об игрушках, они и до сих пор там хранятся. Их никто оттуда не убирал. Само-то строение почти разрушено, верно? Как-то раз только починили крышу, но, думаю, никто больше не будет его использовать. Туда складывали старые игрушки, ломаные стулья и все такое. А лошадь-качалка там уже давно стоит в уголке да еще «Верная любовь».

– А войти туда можно? – спросила Таппенс, стараясь заглянуть внутрь через стекло, которое казалось почище других. – Там, должно быть, можно найти массу любопытных вещей.

– Ну конечно, здесь от нее имеется ключ, – сказал Айзек. – Висит, я думаю, на прежнем месте.

– Где же это самое прежнее место?

– А вон там, в сарае.

Они пошли по тропинке к строению, которое трудно было назвать сараем. Айзек пинком открыл дверь, раскидал какие-то ветки, расшвырял ногой валяющиеся на полу гнилые яблоки и, приподняв старый половик, прикрепленный к стене, указал на связку ржавых ключей, висящую под ним на гвозде.

– Ключи Линдопа, – сообщил он. – Служил у них садовником, это был предпоследний. А до этого зарабатывал тем, что плел корзины. Ничего толком не умел, никуда не годился. Вы, наверное, хотите зайти внутрь и посмотреть, что там внутри, в этом КК…

– Ну конечно, – с надеждой сказала Таппенс, – очень хочется посмотреть, что там внутри, в этом самом КК. Кстати сказать, а что оно означает?

– Что означает?

– Ну да, что означает КК?

– Сдается, это два иностранных слова. Вспоминается что-то вроде Кай и еще раз Кай. Кай-Кай или Кей-Кей, так они, бывало, говорили. Я думаю, это японское слово.

– Правда? – сказала Таппенс. – Разве здесь жили японцы?

– Да нет, что вы, ничего подобного. Иностранцы, правда, да не такие.

Капелька масла, которое Айзек моментально откуда-то достал и капнул в замочную скважину, произвела магическое действие. Старый заржавленный ключ повернулся со страшным скрипом, после чего дверь отворилась, и Таппенс вместе со своим проводником смогли войти внутрь.

– Ну вот, – сказал Айзек, – здесь нечем особенно похвастаться – всякое старье и больше ничего.

– Какая удивительная лошадь, – сказала Таппенс.

– Это Матильда, – сообщил Айзек.

– Матильда? – с сомнением проговорила Таппенс.

– Ну да. Была такая женщина. Королева или как ее там. Говорили, что она была жена Вильгельма Завоевателя, только мне сдается, что просто хвастали. Ее привезли из Америки. Крестный папаша прислал для кого-то из детишек.

– Для кого-то из?..

– Из Бассингтоновых детей. Они жили до тех, других. Лошадь, уж наверное, совсем заржавела.

Матильда выглядела великолепно, несмотря даже на то, что время ее не пощадило. По размеру она не уступала любым нынешним аналогам. Она была серого цвета. От ее некогда пышной гривы осталось всего несколько волосков. Одно ухо отломилось. Передние ноги подогнулись вперед, задние – назад; хвост сделался коротким и жидким.