Улыбки уличных Джоконд - Александр Михайлович Пензенский

мне сил дала, заступница. Двинула я ему что есть мочи, по коленке попала или еще куда, куда мужчинам-то больнее всего. Он охнул, руку мою бросил, тем и спаслась. Убежала, только на углу Херсонской раз оглянулась. Нету никого. Знать, сам испугался».

Дознаватель Афанасьев: «Что ж ты в полицию не заявила? Там же и часть рядом была твоя?»

Карлова: «Испугалась я. Да и что б я заявила? Чай, сама себе долю выбрала, чего уж жалиться».

Дознаватель Афанасьев: «Кому рассказывала о случившемся?»

Карлова: «А кому рассказывать-то? Чай, дружбу-то промеж себя особо никто среди барышень не водит, нет желания лишний раз поминать-то, чем на хлеб зарабатывать приходится».

Дознаватель Афанасьев: «Что после делала?»

Карлова: «А ничего. Собрала вещички, денег, что скопила, и домой уехала. Раз уберегла меня Божья Матерь, то не просто так это. Значит, знак то мне, что хватит собой торговать. Вот и отринула все это, дочь буду растить, грехи замаливать».

– Набожная особа, однако, – протянул задумчиво Маршал. Филиппов посмотрел на помощника, но, ничего не сказав, продолжил чтение:

– Так, где это? А, вот: «Дознаватель Афанасьев: «Описать того клиента сможешь?»

Карлова: «Так чего ж там описывать? Обыкновенный мужчина. Молоденький, но с бородой. Усов нет. Сутулый, как глагол. В пальто был по пятки, хоть уже и тепло было. В шляпе. Башмаки, должно, с набойками – цокал на всю улицу. Чего больше-то?»

Владимир Гаврилович перевернул листок, убедился, что на обратной стороне тоже ничего нет, и снова посмотрел на Маршала. Тот в задумчивости ерошил рыжеватую бороду.

– Похож на нашего клиента, – резюмировал Филиппов.

– Похож, – отозвался Константин Павлович, – и, судя по всему, имеется у нашего резателя и ритуал. Прав доктор насчет улыбки. Да и география, кажется, тоже вырисовывается – пока от Знаменской площади до Калашниковской набережной. Фотография или словесный портрет Карловой есть? – обернулся он к Кокореву.

Тот пожал плечами:

– Фотографировать мы ее не стали. А на словах? – Он наморщил лоб. – Субтильная барышня, из тех, что сейчас интеллигенция предпочитает. Грудь небольшая. Роста тоже невеликого, вершка три, не больше[4]. Волос длинный, темный. Глаза карие. Лицо чистое. Пожалуй, что и все. Единственно что еще, так это возраст. Ей двадцать семь, а выглядит как гимназистка, больше восемнадцати не дашь.

– А вот и предполагаемый портрет потенциальных жертв – эта Карлова по описанию сойдет за сестру убитой Блюментрост.

Владимир Гаврилович согласно кивнул на комментарий Маршала, повернулся к притихшему Кокореву:

– Вот что, Петр Ильич. Мы Карлову в розыск, само собой разумеется, объявим. Общеимперский. А вас я попрошу очень настоятельно установить надзор за матерью барышни. Не верю я, чтоб та не знала, куда дочь с внучкой отправились. И незамедлительно обо всем телеграфируйте.

Глава 7. «Дунай» – это вам не «Англия»!

Зина еще раз придирчивым взглядом оглядела гостиную и прихожую, удовлетворенно кивнула, отметив идеальный порядок. Улыбнулась своему отражению в зеркале, поправила шляпку и уже потянулась рукой к зонтику, как в дверь бешено забарабанили.

– Зинаида Ильинична! Зинаида Ильинична! Вы дома? Откройте, это Отрепьев!

– Сейчас!

Зина повернула ключ. На лестничной клетке стоял тяжело дышащий письмоводитель из Казанской части Николай Антипович Отрепьев. Он нередко бывал в квартире Маршала по разным служебным надобностям, но обычно всегда аккуратный молодой человек сегодня предстал перед Зиной в довольно растрепанном виде: пробор нарушен, волосы на высоком лбу слиплись от пота и висели тонкими сосульками, борода всклокочена, а фуражку он держал в руке. Судя по виду, он взлетел бегом не только по лестнице, а преодолел в той же манере весь путь от службы до Мойки.

– Господи, хвала тебе, вы еще дома!

– Что стряслось, Николай Антипович? С Константином Павловичем что-то? – Зина схватилась за дверной косяк.

– Нет, слаба богу, с господином Маршалом все хорошо. Но они настоятельно просили вас их дождаться, не уходить. У нас там жуть очередная приключилась, опять барышню злодейски умертвили. Очень Константин Павлович обеспокоены, просят вас без них сегодня из дому не выходить. Вот, записку передали.

Зина развернула сложенный вчетверо листок, пробежала глазами по ровным, аккуратным строчкам.

«Зина! Это очень важно! Заклинаю, дождись меня. Я уважаю твое нежелание оставаться у меня и вечером провожу тебя до дома. Знаю, что ты очень смелая, и потому не ради себя, а ради моего спокойствия повторяю – дождись меня».

Тон записки в отличие от ровного почерка был непривычно эмоциональным. Обычно Константин Павлович волю чувствам не давал, потому Зина покорно сняла шляпку и повернулась к отдышавшемуся Отрепьеву.

– Николай Антипович, давайте я вас кофе угощу.

Тот снова сорвал с головы только что надетую фуражку:

– С удовольствием, Зинаида Ильинична, только лучше бы сперва воды, а после чаю. Я кофе не очень…

Зина направилась в комнату, а Отрепьев на короткое время задержался в прихожей – внимательно осмотрел себя в зеркале, тщательно восстановил с помощью гребешка порядок в куафюре – и только после этого прошел в гостиную. Николай Антипович пребывал еще в довольно юных годах и потому к внешности своей относился с повышенным вниманием, особенно находясь в обществе столь же молодых и приятных дам.

Пока Зина хлопотала с чашками, заваривала чай, раскладывала салфетки, Отрепьев молча и с достоинством восседал у большого стола, закинув ногу на ногу и сцепив руки в замок на колене. Справедливости ради стоит отметить, что пару раз он делал робкие попытки предложить свою помощь, но они были решительно пресечены Зиной. Однако как только она разлила душистый чай, а после достала из буфета и поставила на стол корзинку с утренними пирожками, Николай Антипович, утратив всякое стеснение, громко сглотнул, схватил пирожок и проглотил его в два укуса, практически не тратя время на такое глупое занятие, как пережевывание пищи.

– Простите покорно, Зинаида Ильинична, но ведь маковой росинки целый день во рту не было, – смущенно извинился юноша. – Как с самого утра в «Дунай» на убийство уехали, так и ни минутки не выдалось для удовлетворения естественных надобностей.

Зина улыбнулась было, глядя на поспешность письмоводителя, но на словах об убийстве снова нахмурила брови:

– Так что же у вас там произошло, Николай Антипович?

Отрепьев уже более степенно дожевал второй пирожок, отпил из чашки горячий чай, с сомнением посмотрел на ждущую ответа Зину. Казалось, он никак не может решить, стоит ли делиться с посторонним человеком служебной информацией. Потом, решив, что вряд ли Зинаиду Ильиничну можно отнести к людям вовсе уж посторонним, и проникшись благодарностью за угощение (а еще и потому, что очень уж хотелось ему хоть