Парад - Александр Галин

Скворцов. Что это?

Долорес (доставая телефон). Я сменил рингтон. Этот теперь более актуален.

Скворцов. Не выключай, дай послушать. Сделай громче.

Долорес выводит громкость на полную мощность. Скворцов слушает.

Кто это поёт?

Долорес. Не знаю. Мне в русском магазине закачали. Они тоже не знают.

Скворцов (улыбается). Она чего, с акцентом поёт? «Зачем нарюшьил мой покой?..»

Долорес. Мне дали послушать несколько певиц на выбор – я выбрал эту… Она лучше всех. Хотите, я вам перекачаю? Это две секунды.

Скворцов. Ну давай.

Долорес, склонившись, возится то с одним, то с другим телефоном. Скворцов на него смотрит.

Скворцов. Ты тоже звони мне, Долорес… Попозже только. Я по вечерам дома один. (Указал на пакет.) И забери это, снеси назад. Куда мне столько шмутья? Я уже давно ничего не вожу из-за бугра, у нас там всё есть.

Долорес. Вам не понравился Риккардо?

Скворцов. Ну куда мне Риккардо! Мне уже полтинник скоро… Я вон, благодаря Виктору, скоро дедом буду.

Долорес от неожиданности замер, едва не выронив из рук телефон.

Долорес. Да? Я не знал… Он мне ничего не сказал. Странно…

Скворцов. Мне тоже не сказал… А чего ты с лица сошёл?

Долорес. Нет, просто неожиданно… Ничего.

Закончил возиться с телефонами, положил телефон Скворцова на столик.

Ну вот, теперь и у вас «нарюшьил».

Скворцов. Спасибо.

Долорес. Николай, я не буду вас стеснять… Тем более Виктор мне сказал, что он никуда не едет. После разговора с вами у меня в голове теперь только одно: Донецк. Думать об этом невыносимо… Я хочу туда поехать.

Скворцов (засмеялся). Дождёшься саблю и поедешь? Там своих ряженых хватает.

Долорес. Что вы смеётесь?

Скворцов. Ты на чьей стороне воевать-то собираешься?

Долорес. Я не хочу воевать. Я никого убивать не собираюсь. Я буду делать всё, чтобы этот ад закончился. Я учился в медицинском колледже… хотел быть врачом. Я могу попроситься в какой-нибудь госпиталь.

Скворцов. Мой тебе совет: выбрось это из головы. Пришьют тебя там в первый же день. Сиди здесь.

Долорес. И что? Смотреть новости, что-то жевать и сочувствовать?.. Я поеду туда…

Скворцов (перебивает). Стоп! Вот что ты можешь сделать! И в этом я тебе помогу. Давай с тобой свяжемся с Гвадалахарой, пусть они туда пульке доставляют цистернами, на постоянной основе. Будем ребятам на линии прекращения огня выдавать. Ребята с обеих сторон выпьют, вроде меня, окаменеют и так, скульптурно, расположатся: будет вроде как памятник братишкам-солдатам на коллективной основе. Как только ребята начнут оживать – доливать.

Долорес. Почему вы не принимаете меня всерьёз?

Скворцов. Потому что ты не боец, Долорес. Ты такой… типа художник… не от мира сего.

Долорес. Будем считать, что мне не повезло с миром… Просыпаюсь среди ночи – пустота… В голове только одно: ничего нового больше не будет, я уже свою жизнь прожил. И никто не скажет, как жить, зачем? Пустота, тоска и скука.

Скворцов. А где сейчас весело? Сейчас везде так. Думаешь, у нас не тоска? Я не бедный, конечно, человек, хотя найдутся и побогаче меня. Я хочу сказать – мне есть куда двигаться. Можно, конечно, на этом сосредоточиться, но деньги уже не трогают, хочется чего-то другого… Знать бы только, что на свете слаще денег…

Долорес. Libertad.

Скворцов. Спалили тебе мозги, Долорес, этой libertad… Свобода… Посмотри вокруг. Кто свободен? Свободен хищник. Потому что он сильный. А остальная живность, – как она может быть свободна, если её жрут?

Долорес. Ужас. Иногда хочется крикнуть: люди, за что вы так ненавидите друг друга?

Скворцов. Деньги и власть. Из-за них, родимых, даже брат на брата с кайлом пойдёт. А если ты, допустим, сказал: «Ребята, всё забирайте!» – тогда ты да, свободен. Но только свободен от себя лютого. Кому ты нужен без денег и власти?! Когда мы гуманитарку западную принимали в девяностых, к нам с ней много приезжало баптистов, мормонов… – чудики в большинстве. Я на них смотрел, думал: «Вот свободные люди – и вроде такие, как мы. Только побольше нас улыбаются». Потом смотрю, они какие-то книжки стали нашим совать. На русском, заранее отпечатанные, про веру ихнюю. Это меня как-то по душе скребануло. Я подумал, ну зачем вы так, ребята? Я без вас, что ли, не разберусь, в какого мне бога верить?.. Ну ладно, они-то за веру свою, их я ещё мог понять, но наше-то зверьё что надумало с этой гуманитаркой… Был у меня тогда с дружком супермаркет, пара аптек. Попросили нас помочь: доставка там, сортировка этой гуманитарки… Ну как не помочь! Старики с бабками у лотков толкались – крики, стоны… некоторые деды с орденами приходили. Жуть… Ну так вот, вышли на дружка моего, предложили пустить кое-что налево. Не бандюганы, а те, кто их ловить должен был. Как сейчас помню: рис их особенно интересовал. Люди этого риса годами не видели. Дружок сказал «да», я сказал «нет». Сначала меня купить хотели, потом убить хотели, ну… в результате посадили. Когда я вышел, дружок с ребятами уже поднабрали солидно. Свободы вокруг было много, только денежки уже почему-то мимо меня текли. Ну я и решил, либертад так либертад. Начал с дружка, его, волчину, жизни лишали долго, с оттяжкой. Ему вырыли яму, подрезали, бросили туда подыхать, а сверху присыпали рисом и потом землицей. Он риса пожрал перед смертью…

Долорес. Почему вы мне это рассказываете?

Скворцов. Не знаю, Долорес… Может, это пульке… Кому-то мне надо про это рассказать. Попам я не верю. Приду, они смотрят: с деньгами пришёл или нет. Я вот тебе рассказал, и мне жить легче стало… Я, знаешь, иногда вопрос себе задаю, зачем я его заказал? Может быть, надо было поговорить с ним, может, он, подлюга, покаялся бы…

Молчание.

Я хищник, Долорес, но я таким не родился. А иначе у нас выжить нельзя… Когда-нибудь сожрут и меня… Поэтому у нас никому нет веры, никому… И поэтому ты там всё время должен кем-то прикидываться… всё время шкурку по сезону менять… Понимаешь? А ты – «Libertad»!..

Из телефона Долорес раздаётся «Каким ты был…»

Это чей?

Долорес. Мой! Опять. Как только я включаю телефон, он звонит. Николай, посоветуйте мне, я не знаю, что мне делать: этот человек меня предал. Бросил, ушёл к другому… Я его не удерживал, хотя такая возможность у меня была… И вот он опять появился. Второй день стоит у дома Рембрандта и просит, чтобы я пришёл. Звонит беспрерывно… Написал мне, что любит, что у него нет никого ближе меня. Я ему не верю… Но я не могу, мне его жалко… Вчера был дождь, он всё равно стоял, ждал меня. (Выключил телефон.) Извините… не могу больше это выносить. Действительно, «нарюшьил мой покой». Продолжайте, я слушаю вас.

Скворцов. Я вроде всё сказал. А ты всё забыл, лады?

Долорес. Мне надо забыть всё, что вы сейчас сказали? Забыл. Хотя ваши мысли о свободе очень интересны… Я о вас книгу напишу.

Скворцов. Долорес, возьми себя в руки…

Звучит рингтон телефона Скворцова – «Каким ты был…».

Долорес. Это вам звонят. (Подошёл, чтобы включить телефон, посмотрел на дисплей.) Опять Рустам.

Скворцов. Не надо. Потом… Долорес, иди сюда…

Долорес подходит. Скворцов смотрит на него, улыбнулся.

Ты меня прости, Долорес…

Долорес. За что? Вы меня простите, я вас этим пульке чуть не погубил.

Скворцов. Я в сильном подпитии был, мало ли какую грубость не наговоришь под этим делом…

Долорес. Что мы можем ждать от мужчины, кроме грубости! Таким его задумал Бог. Страшным и прекрасным… Я буду теперь часто вас вспоминать. Может, и вы меня вспомните…

Скворцов. Ну что ты так говоришь, вроде мы прощаемся с тобой? Лариса сказала, они сейчас все придут сюда.

Долорес. Нет, я пойду к своему другу. Я слабый человек. Жалко его. Он будет так до смерти стоять у дома Рембрандта, не уйдёт.

Скворцов. Пусть подождёт ещё. Давай… вместе посидим, Долорес.

Долорес. Нет, у вас своя семья, у меня – своя. Мы не так давно с ним зарегистрировали здесь брак. Представляете, зарегистрировались, и он тут же сбежал!..

Слышен звонок в дверь.

Долорес. Кто-то пришёл. Ну я пойду. Заодно и открою. Давайте хотя бы руки друг другу пожмём, что ли?

Скворцов. Свидимся ещё как-нибудь. Давай, Ибаррури… не грусти…