Забытая Чечня: страницы из военных блокнотов - Юрий Щекочихин

Я волновался: что там с самим Константином, где он? как? Но связаться с ним в тот день не было никакой возможности.

Он позвонил мне сам поздно вечером и рассказал, что его целый день прятали от журналистов в дальних комнатах посольства.

— Посол очень расстроен, — сказал Константин. — Он мне сказал: «Ну был агентом и оставался бы им! Зачем было поднимать скандал вокруг этого!»

Ну а потом, когда вышла вторая часть… Большая пресс-конференция, множество интервью и т. д. и т. п.

Естественно, и судьба Константина резко изменилась. Из посольства ему пришлось уйти. Надо было зарабатывать деньги — он стал снимать на любительскую камеру свадьбы и другие торжественные события. Но его уже захлестнули всякие политические события, и я помню, как он прискакивал ко мне с пугающими предложениями.

Почему я об этом рассказываю? Поймете дальше. А пока вернемся в Чечню, куда впервые я поехал в качестве депутата да еще с целой журналистской оравой, так что приходилось постоянно беспокоиться, как бы ни с кем ничего не случилось.

Помню, попросил Виктора Илюхина (он был председателем Комитета по безопасности) дать мне с собой что-то вроде верительной грамоты от Думы, то есть написать на листе бумаге некий текст, который служил бы нам пропуском на чеченских дорогах. Прежде всего для наших — не для чеченцев. И еще я решил нацепить депутатский значок: это скорее всего был детский, чем взрослый, политический жест.

В Махачкале нас поселили в санатории КГБ, прямо на берегу Каспия, и потянулись томительные дни и часы ожидания.

Дело в том, что Багаутдин Магомедов (в то время — член дагестанского парламента и руководитель регионального «Яблока») сказал:

— Без Надыра ехать бессмысленно, а его в городе нет. Он сейчас в горах.

Наутро — «Он в Нальчике». Через пять часов: «Будет завтра». Завтра: «Приедет в середине дня». Я начинал потихоньку злиться, хотя за все свои долгие журналистские годы должен был привыкнуть к бесконечным ожиданиям и долгим тоскливым дорогам.

— Да что мы, без этого Надыра не можем и шагу сделать? — нервно спрашивал я Багаутдина.

— Трудно будет, очень трудно, — сокрушенно отвечал он. И в самом деле, Надыр Хачилаев для Дагестана был фигурой знаковой. Представитель богатого клана (его брат, например, был в то время министром рыбного хозяйства), он — бывший спортсмен — сумел стать председателем Союза мусульман России, переиграв путем хитрых интриг представителя Татарии.

Помню, как поразил меня его дом, когда я попал туда в первый раз. Какой дом — целая крепость! Высоченный забор, многочисленная охрана, уходящие высоко вверх, как в замке, своды, стены, увешанные оружием, люди, старые и молодые, беспрерывно снующие туда и сюда, женщины, шелестящие платьями где-то в необъятных пространствах владений Надыра. И, главное, атмосфера какой-то таинственности, застывшая в воздухе.

В общем, тот еще домик!

«Где же этот чертов Надыр?» — что-то такое хотелось мне сказать огромному, как шкаф, охраннику, открывшему нам дверь в крепостной стене. Но спросил, естественно, по-хорошему.

— Он знает, знает… Еще немного подождите… — ласково проговорил какой-то парень, представившийся помощником Надыра.

Но больше ждать было невозможно: ребята-журналисты уже изнывали от ожидания, а я злился.

— Все! Едем сегодня! — сказал я Багаутдину, и тот обреченно вздохнул… Он позвонил кому-то, подъехала еще одна машина, чтобы вся наша орава уместилась.

Дагестанский блокпост, взорванный мост, объездная дорога, снова блокпост, Чечня…

Уже смеркалось…

— Нет, сегодня не успеем… Темно… Никого не найдем… И мало ли что может случиться… Может, вернемся? — спросил или, скорее, уныло попросил Багаутдин.

— Ну что, ребята? Как? — спросил я своих спутников.

— Как скажете…

Телевизионщики успели снять панораму: колонну танков, проходившую километрах в двух от чеченского блокпоста, и сам блокпост — обыкновенную развалюху, и старика, который горячо, гортанно, переходя с русского на чеченский и с чеченского на русский, доказывал нам, почему русские не должны мешать чеченцам жить, как они хотят. Наконец, того пацана с тремя «шмелями», рассказавшего, как легко подбиваются российские танки, — ему бы еще за школьной партой сидеть, только где она, эта парта? (Кстати, сниматься он категорически отказывался, пока не разрешит командир. Командир устало кивнул: «Снимайся, они же не из ФСБ…»)

Потом мы — таким же цугом — тронулись назад. Разрушенный мост, объездная дорога, милицейский блокпост…

Уже наступали тяжелые южные сумерки. Стояла тишина: ни грохота канонады, ни рева пикирующих «сушек»… Было слякотно и противно, как всегда зимой на Кавказе.

На окраине Хасавюрта мы остановились у придорожного рынка:

— Давай чего-нибудь выпьем! Надо напряжение снять! — предложил Багаутдин.

— Так у тебя же ураза! — напомнил я ему про традиционное для мусульман время всемерного воздержания.

— А мне знакомый мулла разрешил после пяти! — объяснил Багаутдин.

— Мулла, наверное, раньше был секретарем райкома комсомола?

— Что-то вроде этого… — беспечно ответил он.

Помню еще, как Багаутдин строго спросил у старухи, продававшей водку:

— Поддельная?

— Поддельная-поддельная… — ласково подтвердила старуха.

— Настоящую давай! — так же строго потребовал Багаутдин.

И тут же из-под прилавка появилась нормальная, неподдельная, настоящая…

Никакой особенной загадки в поразительной честности рыночных торговцев, оказывается, не было: по словам Багаутдина, они будут наказаны, если, не дай бог, выдадут поддельную водку, то есть более дешевую, за настоящую. Естественно, «штрафом», как объяснил мне мой спутник…

Потом, уже выехав из Хасавюрта, мы остановились на обочине, разложив, по российской традиции, нашу нехитрую снедь на капоте «Жигулей»…

…Почему я и это запомнил? И тот базарчик на окраине Хасавюрта, и это наивное и смешное для московского человека: «Поддельная-поддельная», и «знакомого» муллу?

Не знаю…

Сам все время удивляюсь странной разборчивости памяти, которая независимо от твоей воли перемешивает все вместе: и события значительные, и всякий сор, оставшийся от этого времени.

Но что-то в этом есть.

Вдруг это в тебе вспыхивает — и тогда понимаешь: нет уж, если осталось, если не забылось, значит, так надо, так положено, так написано без тебя.

Вот, допустим, на следующий день, когда наконец-то появился Надыр Хачилаев… Какая разница, в конце концов, какой модели была машина, на которой потом мы с ним поехали, возглавляя нашу маленькую колонну? Но не написать, что это был новенький «линкольн» (да сами представьте такое зрелище: «линкольн» на военной дороге!) — лишить еще какой-то краски окружавшее тебя тогда пространство жизни.

Да, Надыр появился на следующее утро. Но сначала позвонил радостный Багаутдин:

— Все, сегодня едем! Сейчас я за тобой — едем к Надыру. Пусть ребята собираются…

«Сейчас», естественно, растянулось часа на полтора.

Мы снова ждали…

— Мама сказала: «Зачем ты едешь? А если не вернешься?» — помню, вдруг вздохнул Саша Климов из «Эха».

Кто-то из ребят нервно засмеялся, вспоминая вчерашний вечер и как опасливо смотрел Багаутдин на чернеющее к сумеркам небо.

Я-то знал, чего он боялся: только что чеченцы захватили в заложники двух священников. Помню, как он шепнул мне: «Ты представляешь, что будет, если и вас всех возьмут? Я от стыда умру… Нет, нельзя без Надыра».

Я не сказал об этом ребятам. Но я-то отлично понимал, почему он попросил тогда остановиться возле этого базарчика…

Багаутдин наконец-то подъехал. Мы помчались за Надыром. Тогда я впервые увидел этого мрачноватого парня в папахе, его «линкольн», джип, в который его охранники небрежно бросали оружие: пару автоматов и гранатомет.

— Это-то зачем, Надыр? Как же мы через блокпост проедем?! — с ужасом спросил я.

— Все будет в порядке. Я отвечаю…Так надо… Мало ли что… — лениво отмахнулся Надыр.

Потом мы заехали за ребятами, и тут оказалось, что всем места в машинах не хватит — один лишний.

Поймал на себе умоляющий взгляд Константина: он-то понимал, если кого я и оставлю здесь, в гостинице, так это его, а не профессиональных журналистов, которым надо отчитываться перед своими изданиями, теле- и радиокомпаниями.

Но ему повезло. Оператор из АТВ честно признался: «Я никогда не был на войне. Я не знаю, каким я там буду. Только помешаю вам».

Никто не засмеялся. Никто не осудил. Все всё поняли.

— Не волнуйся, я сам все сниму, — сказал Сергей Кешишев и положил на плечо камеру…

Вспомнил об этом потому, что война — это ненормальное для человека состояние, и только те, кто наблюдает за ней издалека, вопят о доблести и трусости.