Рапсодия улыбки - Светлана Балодаева

обнявшись, в больничном коридоре. Одна, содрогаясь от рыданий. Другая, пытаясь утешить, и понимая, что все слова утешения сейчас бесполезны. Даже в печальных событиях Ленка оказалась пионером среди подруг. Еще ни у кого среди них не умирали родители.

После поминального обеда, Лена вдруг заявила, что теперь она справится со всем сама.

– Теперь я осталась одна. Надо привыкать.

– А мы с девчонками? Мы, значит, не в счет? Конечно, маму тебе никто не заменит. Но и скучать в одиночестве мы тебе не дадим.

Месяц спустя подруги встретились за столом на крошечной, но очень уютной Ленкиной кухне. Это была первая суббота после ее очередного дня рождения. Первой заговорила Ирина:

– Дорогая подруга! Мы собрались сегодня здесь, чтобы сообщить тебе, что твоя новая традиция «не отмечать свой день рождения» не прижилась! Утверждение, что «наши пути разошлись, наша дружба осталась в прошлом и мы больше не нужны друг другу» не выдержало проверку временем. Мы знакомы не первый десяток лет и с годами наша дружба стала только крепче! Мы – семья! И мы нужны друг другу. А все размолвки остались в прошлом.

– Кстати, – перебила Маргарита, – у меня тут проект интересный появился. Может попробуем? Тряхнем стариной?

13. Who wants to live forever? (Кто хочет жить вечно?)

Вы не представляете, как прекрасно просто жить! Проснуться утром и понять, что ты еще жив. И все остальное становится уже таким мелким и неважным по сравнению с этим волшебным ощущением, что хочется петь и кричать на всю Вселенную. Я жива!

Тогда я не могла еще в полной мере понять и разделить это твое состояние. Зная все о твоей болезни, я лишь с уважением слушала и кивала головой в знак согласия. Тебе я, к сожалению, уже не смогла помочь. Болезнь была слишком серьезна и слишком глубоко пустила свои корни. Мне удавалось лишь частично облегчить твои страдания и оставалось лишь удивляться той стойкости и мужеству, которые ты проявляла до самого конца.

Мы познакомились по дороге из международного аэропорта. Сначала мне бросилась в глаза твоя неестественная бледность, резко контрастировавшая с темным цветом твоих волос. Ты возвращалась домой из онкологической клиники после очередной операции. В глубине твоих глаз я увидела такую бесконечную боль, что было просто непостижимо как тебе удается с ней справляться. Всю ночь я твердила слова молитвы, обращаясь к небесам с одной просьбой – помочь тебе перенести эту боль, облегчить твои страдания.

За окном автобуса мелькали заснеженные поля и, наконец, стало совсем светло. Но для меня время измерялось лишь количеством прочитанных строк. Слава Богу! Твоя остановка. Когда ты сказала, что тебя будет встречать мама, я почему-то ожидала увидеть женщину средних лет. Поэтому я была удивлена, увидев сгорбленную старушку в мешковатом платье и платке на голове, шедшую тебе на встречу. «Каково ей будет оплакивать тебя когда ты уйдешь»? – мелькнуло у меня в голове. – «Каково это – пережить своего ребенка»? Теоретически я понимала, что для матери это должно быть самым страшным, что может произойти в жизни. Но каково это? Даже представить невозможно.

Мы встречались потом еще несколько раз. В обмен на свое участие и посильную помощь я получала бесценные уроки мудрости и жизнелюбия. Как жаль, что их было немного. И как прекрасно, что они были. Наши встречи…

Вскоре я узнала, что с матерью тебя никогда не связывали теплые отношения. Она была твоим деспотом. Да и родила тебя только для того, чтобы не возвращаться на работу; потому, что твоему старшему брату пора было идти в школу. Так, с гордостью, она говорила. Она по-своему очень любила сына и всегда старалась его опекать (иногда даже через чур), а ты была лишь неким подспорьем в ее планах. Не имея при этом никакой самостоятельной ценности. Даже смертельный диагноз не пробудил в ней материнских чувств. Она лишь заставляла себя помогать тебе, зная, что после твоей смерти иссякнет источник беззаботного существования ее любимого избалованного сыночка и твоей капризной взрослой дочери. Неужели, получив известие о твоей кончине, эта женщина думала лишь о неоплаченных счетах? Но даже если это не так, то в твоей земной жизни это не имеет уже никакого значения.

Все эти воспоминания вернулись ко мне в стенах израильской клиники. Той самой, в которой несколько лет назад ты закончила свой путь. Все эти годы я старалась хранить в памяти лишь светлые эпизоды наших встреч. Твою лучистую улыбку, мягкий свет глаз. Как тебе это удавалось? Жить с улыбкой? Загадка для непосвященных.

Только оказавшись здесь, я ощутила на себе в полной мере давление этих стен. Оно угнетало каждую минуту, несмотря на заботливые старания персонала, привычного к «капризам» подавленных болью и страхом пациентов и их близких.

Теперь мне было понятно твое стремление при первой возможности перебираться из клиники на квартиру, ближе к морю. Бесконечные километры набережной от Тель-а-Вива до Яффо казались жалкой стометровкой в сравнении с марафоном по больничным коридорам.

Ободряющий и придающий сил шум прибоя. Даже ветер теперь не раздражает. Как прекрасно, что он дует прямо в лицо и ворошит волосы. И толпы туристов абсолютно не мешают наслаждаться близостью моря, его дыханием. Здравствуйте, люди! Я жива! Я рада вас видеть! Пока жива…

На площади перед костелом Святого Николая зачем-то подхожу к сувенирной палатке. Перебираю безделушки ручной работы. Странная женщина за прилавком привлекает мое внимание. Почему-то рассказываю ей о себе, о тебе. Анна (так зовут женщину) пристально заглядывает мне в глаза. Неожиданно обнимает меня.

– Ты здорова. Но ты – та, кому суждено победить страшный недуг! Не бойся! Ты справишься!

Странное чувство не покидало меня на обратном пути к городу.

Не в этот раз… К сожалению, маму спасти не удалось. Слишком поздно… Я покидала клинику совершенно опустошенная. Все было понятно и ожидаемо. Что там говорила эта странная женщина в Яффо? Мне суждено победить? О чем это? Ничего я не могу… Меня душили слезы бессилия и злости. Злости на себя за то, что не смогла уберечь самого дорогого мне человека.

14. Bohemian Rhapsody. Live Aid (Богемная рапсодия)

Поиски улыбки…Странное занятие. Мам, тебе это было ясно без расшифровки. А отец… Он никогда не хвалил меня открыто. Это потом, многими годами позже, я узнала что он мною гордится. А еще из твоих рассказов я знала, что он меня любит. Однажды, до слез расстроенная очередным нашим спором, я спросила его: «Пап, ну