История вермахта. Итоги - Кнопп Гвидо

Оперативные планы главного командования армии выглядели в существенных деталях не более чем повторением всем известного плана Шлиффена образца 1914 года. Мне показалось в корне неверным, что нам досталась столь печальная участь — повторять чужие старые рецепты, пусть даже их автором является сам Шлиффен.

Коллега фон Манштейна, эксперт в области танковых войск Хайнц Гудериан[61], который в конце 1939 года также находился в Кобленце, был весьма воодушевлен этим планом.

Однако консервативная военная элита Германии нетрадиционным планом сражения была напугана. «Идея Манштейна, нашедшая отражение в плане „Удар серпа“, была столь захватывающей, звучала столь безумно, что походила на переход Ганнибала через Альпы верхом на слонах или, скорее, на фантазию Жюля Верна, но никак не на выдумку методичного, педантичного немецкого генерала», — объяснял Фризер в интервью ZDF. Многие посчитали Манштейна выскочкой, который только о том и думает, чтобы добавить значимости собственной группе войск. Так что Манштейн в итоге стал главной жертвой собственного плана. Он, правда, получил повышение, но в результате был отстранен от дел: его новое место службы, город Штеттин, располагался далеко от западного фронта.

Однако еще до отправки в Штеттин ему удалось познакомить со своей концепцией Гитлера. Тот, прочитав докладную записку, пришел в необычайное воодушевление, так что скептикам в лице того же Гальдера не оставалось ничего иного, как вникнуть в дело подробнее, и вскоре они почувствовали вкус идеи. Позже Гальдер стал даже называть себя соавтором плана. Неудивительно, что вскоре ведомством доктора Геббельса была создана легенда об интуитивном решении, можно сказать, озарении Гитлера, мистическим образом повторяющем идею Манштейна.

10 мая 1940 года план Манштейна, впоследствии названный Уинстоном Черчиллем операцией «Удар серпа», был претворен в жизнь в ходе наступления вермахта на Запад. Все операции, проводившиеся группой войск «В» в Бельгии и Голландии, включая даже более чем примечательную десантную операцию, имели на самом деле второстепенное значение. Они преследовали только одну цель — обмануть противника и ограничить его действия на севере. В это время танковые колонны должны были в ускоренном темпе пересечь Арденны и через четыре дня достичь реки Маас под Седаном. Группа войск «В» была, если сравнивать ее с корридой (как это сделал британский военный историк Лиделл Харт), алой мулетой тореро, задача которого — не убить быка, — то есть противника. — а лишь спровоцировать его на рывок. В это время в его незащищенные фланги должен был вонзиться «клинок» в виде группы войск «А». Острием клинка служила танковая группа Клейста[62], состоявшая из пяти танковых дивизий и одного моторизированного пехотного полка, то есть в общей сложности 41 140 единиц техники, в том числе — 1222 танка. А самым кончиком острия было танковое соединение под командованием генерал-полковника Хайнца Гудериана.

Начало нападения было похоже на хаос. По дорогам, которые вели в Арденны из районов стратегического развертывания немецких войск в Эйфеле, в районе Лимбурга, а также Ветцлара/Гисена, скоро стало совершенно невозможно передвигаться. Вероятно, дорожная пробка, образовавшаяся в ходе наступления вермахта через Люксембург и Бельгию в направлении Седана, была самой большой в истории Европы: 13 мая все дороги в этом направлении были на 250 километров забиты серыми танками и автомобилями в «фирменной» серой вермахтовской раскраске. То, что они остались незамеченными самолетами противника и не были разбомблены, до сих пор остается удивительнейшим фактом военной истории. Но, несмотря на все заторы, верхушка немецкого атакующего клина достигла 13 мая реки Маас под Седаном. Задача, поставленная перед танкистами Гудерианом, звучала так: «Через три дня у Мааса, на четвертый день — через Маас!» — и она была в точности выполнена. Впрочем, для простых солдат, когда они сталкивались с реальным противником, подобные формулы значили мало. Юстус Габерманн, солдат 10-й танковой дивизии, вспоминает об ужасах сражения: «Французская артиллерия была почти безупречна: они обстреливали нас просто с ненормальной точностью. Буквально в точку били. Я отлично помню, как наши солдаты бегали вокруг, вспоминая маму и папу. Так тяжело все это тогда началось». И, подводя итог своего военного опыта: «Страх сильнее всего, когда ты, ничего не предпринимая, лежишь под обстрелом. Если ты уже ввязался в бой, если можешь хоть что-то сделать. — он отступает. Потому что когда речь идет о твоей собственной шкуре, — становится не до страха».

На ту пору двадцатиоднолетний Вальтер Хайнляйн, фанен-юнкер второй танковой дивизии, дислоцировавшейся у Седана, вспоминает: «Первое, что мы заметили при переправе через Маас, — что противник тут. Вог получили мы взбучку! Появились первые потери. Война — это вам все-таки не веселая прогулка! На Маасе у нас были просто невероятные потери, мы попали под кошмарный огонь — пулеметы, артиллерия, все сразу. Сопротивление было мощнейшим». Впрочем, вскоре оно было сломлено силами Люфтваффе. «И тут подоспели первые „штукас“, для нас это было в новинку, этот рев, тогда даже мы вздрогнули. И враг, конечно, тоже, он ведь тоже никогда их не видел».

На берегу Мааса при Седане французские защитники столкнулись с полной боевой мощью подразделений Люфтваффе. До сего момента Люфтваффе была задействована только на севере в боях группы войск «В» для введения противника в заблуждение по поводу непосредственной цели нападения.

Ветеран в 23 года, за его плечами война в Испании

Но 13 мая немецкие самолеты осуществляли поддержку танковой группы Клейста, используя всю стоящую на вооружении технику. «Никогда больше немецкие подразделения Люфтваффе не проводили столь массированные атаки на таком узком отрезке фронта», — пишет историк Карл Хайнц Фризер. Волна за волной бомбардировщики — в общей! сложности 1500 немецких самолетов — на протяжении нескольких часов атаковали французские позиции под Седаном. Психологический эффект от этих атак был гораздо больше, чем причиненный ими материальный ущерб.

Замена двигателя у танка РzКрfw IV D

«Пяти часов этого кошмара хватило, чтобы сломить их, они больше не могли противостоять наступающей армии», — писал один французский генерал о воздействии этих атак на французские войска. После бомбардировки немецкие войска форсировали реку в трех местах. Несмотря на поддержку Люфтваффе, дело все равно дошло до кровавых стычек. «Там были задействованы и наши инженерные войска, прежде всего с огнеметами: они взяли под контроль все люки блиндажей, чтобы французы и высунуться не могли», — описывает те сражения Вальтер Хайнляйп. Но сам прорыв, конечно, оставался делом пехоты: «Все получилось только благодаря мужественности наших солдат. Они, несмотря на потери, несмотря на сильный огонь, форсировали Маас. Приказ был — перейти Маас, и это должно было быть сделано. Любой ценой». Немцы захватили и удерживали три предмостных укрепления. Это сделало возможным строительство временных мостов, по которым 14 мая на другую сторону перешли 600 000 солдат.

С борта самолета был сброшен новый приказ

Первые потери

Но после успешного рывка через Маас, который Гитлер называл не иначе как чудом, фюрер решил остановить продвигающиеся вперед войска. Диктатор высказал мнение, что наступление необходимо затормозить, всеми силами защищая только что завоеванные позиции. Выдвижение танковых сил с этих плацдармов в направлении Ламанша казалось Гитлеру и многим консервативно настроенным военным советникам слишком рискованным. Они боялись, что устремившиеся вперед танки будут атакованы по незащищенным флангам. Если бы противник среагировал быстро, он и правда получил бы прекрасную возможность для контрудара, однако весной 1940 года быстрая реакция не относилась к сильным сторонам западных войск. И человек, осуществлявший непосредственное командование операцией на Маасе, — генерал-полковник Хайнц Гудериан — был отлично об этом осведомлен. Поэтому он решился на рискованный шаг — самовольно принял решение использовать достигнутый успех для дальнейшего нападения. Гудериан, долго обсуждавший в 1939 году в Кобленце первоначальный план нападения с его автором Манштейном, инстинктивно действовал правильно. Но действовал вопреки приказу! Он оставил на ценном предмостном укреплении на Маасе только небольшую охрану. Он взял на себя этот риск, чтобы использовать единственный шанс. В новейшей военной истории самовольные действия Гудериана представлены как поворотный пункт, констатирует военный историк Карл Хайнц Фризер: «Возникшая в 1918 году картина „позиционной войны“ внезапно сменилась картиной современной оперативной „маневренной войны"». Он называет Гудериана в числе тех, кто решил исход французской военной кампании: «При этом он не только пошел против однозначных приказов своего командования и указания Гитлера, но и против всех „правил военного искусства“. Но своим решением он спровоцировал лавинообразный эффект, поскольку потянул за собой и другие танковые дивизии. Они образовали оперативный нападающий клин, который в одиночку устремился к побережью». Впрочем, не только Гудериан начал движение, но и танковый корпус Гота[63], который в 30 км севернее от этого места тоже форсировал Маас. В результате же, как мы сегодня знаем, тогда, 14 мая 1940 года, французская армия уже проиграла в этой войне, хотя ее командование об этом еще не подозревало. Укрепления на восточной границе были прорваны, немецкие танковые войска приступили к окружению противника. Это был первый в военной истории факт оперативного применения танкового оружия. Целые танковые дивизии прорывались вперед, делая ставку на «внезапное» нападение. Больше не нужно было использовать танки для достижения тактического территориального превосходства, козырной картой послужила превосходящая по численности и территориальному охвату маневренность. «Операция — это движение!» — гласило новое кредо.