Повесть об океане и королевском кухаре - Исай Лукодьянов

– Истинная правда, ваша милость, – ответил один из браво, с усами, закрученными вверх до глаз. – Вот ежели прикажете заколоть, то вам дешевле обойдется. А так – дело опасное, А ну как он пырнет кого из нас шпагой?

– И все-таки слишком вы заломили… – Дворянин умолк при виде вошедшего Хайме. Деликатный разговор, который он вел, не предназначался для посторонних ушей.

Хайме, выждав, пока глаза привыкнут к полумраку помещения, прошел в глубину таверны.

– Какую угодно серенаду вашей милости? – спросил музыкант, заросший черным волосом, обдавая Хайме сложным запахом чеснока и винного перегара.

– Покажи мне тексты, я сам выберу.

В путанице волос открылась белозубая щель.

– Ваша милость думает, что мы умеем читать буквы? Х-хе-хе… Мы споем, а благородный сеньор пусть послушает и выберет. – Из-под рваного плаща вынырнула гитара. – Кто дама вашего сердца – замужняя сеньора или невинная девушка?

– Благородна донселла! – свирепо рявкнул Хайме.

– Так я и думал, ваша милость. – Музыкант подкрутил колки, настраивая гитару.

Тум-там-там-там, тум-там-там-там – бархатно зарокотала гитара. Музыкант кивнул двум своим товарищам, тоже заросшим, нечесаным и нетрезвым. Дружно вступили три голоса:

Много девушек пригожих,Но на свете всех прелестнейБлагородная донселла,Что сияет красотою…

– Простите, ваша милость, как зовут донселлу? Белладолинда?

Что сияет красотою, —Милая Белладолинда…

Хайме должен был признать, что эти оборванцы умеют не только хорошо пить, но и хорошо петь. Да, они знали свое дело. И Хайме бросил им двадцать ресо.

– Это задаток, – сказал он. – После серенады получите еще двадцать.

– Сорок, ваша милость.

– Тридцать. И смотрите мне, не напивайтесь пьяными, не то…

– Сеньор обижает нас. Сколько бы ни выпил музыкант, он никогда…

– Ладно. Только не опаздывайте.

И в вечерний час под балконом прекрасной Белладолинды забряцали гитарные струны, и три голоса – один другого выше – повели серенаду. Хайме, надвинув на лоб широкополую шляпу, стоял поодаль и смотрел на балкон. Там за слабо колышащейся занавеской не столько виднелся, сколько угадывался изящный силуэт донселлы – Хайме не сводил с него влюбленных глаз.

Плыла серенада над спящей улицей, воспевая красоту и образованность, набожность и уважение к родителям прекрасной Белладолинды. И когда был допет последний, пятнадцатый куплет, из-за балконной двери высунулась тонкая рука… легкий взмах… к ногам Хайме упал белый цветок. Хайме приложил его к губам. Метнулась занавеска, слабый свет в комнате погас, – Белладолинда задула свечу.

Хайме отпустил музыкантов и направился домой. Впереди шел слуга с зажженным фонарем, так как ночь была безлунная. Плавный напев серенады еще звучал в ушах Хайме, и вдруг сами собой стали приходить слова:

На пеньковых струнах снастейВетер песенку играет…

Неплохо получается, подумал он, Песенку играет… Ну-ка дальше…

А волна, лаская судно,Плеском ветру подпеваетНа просторах океана…

И вовсе хорошо. Хайме прямо-таки разомлел от теплой. ночи, от серенады, от цветка Белладолинды.

Там, где улица Страстей Господних выходила на площадь с фонтаном, из темноты выскочили трое. Жалобно звякнуло стекло фонаря, которым слуга ударил по голове одного из нападавших. Вскрик, ругательство… Хайме выхватил шпагу. и отскочил к стене, чтобы избежать удара в спину.

– Кошелек или жизнь! – произнес грубый голос.

В верхних окнах стукнули ставни – жители улицы Страстей Господних заинтересовались происходящим.

Хайме не сразу разглядел, чем вооружены нападавшие, – должно быть, кинжалами, так как простонародью не дозволялось ношение шпаг, а благородные сеньоры не охотятся по ночам за кошельками. Впрочем, всякое могло случиться…

Главное – не подпускать их близко. На слугу рассчитывать нельзя, драка не входит в его обязанности. Делая быстрые полуобороты, Хайме держал нападавших на кончике шпаги. Теперь он разобрал; что они вооружены кинжалами с чашкой у рукоятки. Он левой рукой вытащил свой кинжал и начал понемногу оттеснять среднего и правого противников шпагой, намереваясь неожиданно поразить левого кинжалом. Неизвестно, удалось бы ему это, но тут из-за угла появился еще один высокий, закутанный в плащ. Он остановился, приглядываясь, а потом обнажил шпагу и воскликнул:

– Как, трое на одного? Нападайте, сеньор, я поддержу вас!

Грабители сообразили, что три кинжала против двух шпаг – невыгодное соотношение, и пустились наутек.

– Благодарю вас, сеньор, – сказал Хайме и со стуком вогнал шпагу в ножны.

Слуга тем временем, выбив из огнива голубые искры, зажег трут, раздул его и засветил свечу в разбитом фонаре. При свете Хайме разглядел незнакомца. Несомненно дворянин. Холеное молодое лицо с закрученными усиками, плащ с богатым шитьем, хорошие перья на шляпе.

– О, что вы, сеньор! – ответил незнакомец, – Обязанность благородных дворян – помогать друг другу. Разрешите представиться: Дьего Перо, маркиз до Барракудо-и-Буда.

Хайме тоже представился, и оба с поклоном помахали шляпами.

– Сердечно рад познакомиться, маркиз, – сказал Хайме, – мне известна ваша фамилия. Позвольте, ведь вы…

– Да, виконт. – Дун Дьего скромно улыбнулся. – Я служил в посольстве его величества в Ламарре. Должен признаться, дипломатическая служба мне не по душе. Я вышел в отставку.

– Дун Дьего, разрешите предложить вам дружбу.

– Охотно, дун Хайме. Вот моя рука…

Хайме шел домой и думал: где любовные напевы, там и рокот струн гитарных, там и звон клинков скрещенных и коварство нападений… Но когда с тобою рядом верный друг – никто не страшен. Хорошо идти по жизни, опершись на руку друга. Все препоны одолеешь, даже схватку со стихией на просторах океана.

9

Хмурым осенним днем в портовой таверне шла вербовка экипажа. Матросы – бородатые, пестро одетые – шумно переговаривались, переругивались, менялись всякой мелочью: нож на серьги, обломок слоновой кости – на пару башмаков. Служанка не поспевала убирать со стола пустые кувшины и ставить полные.

Кормчий Дуарте Родригеш Као поднялся над столом, стукнул кружкой, зычно крикнул:

– Тихо вы, греховодники! Тихо, говорю! Эй, Фернао, заткни свою пропойную глотку! Слезь со стола, ржавый гвоздь. Тебе говорю, Аффонсо! Ну – тихо!

Он многих тут знал по прежним плаваниям. Матросы угомонились. Самых завзятых крикунов заставили замолчать пинками.

– Давай говори, кормчий, – раздались голоса.

– Куда плыть, сколько платят…