Загадочное происшествие в Стайлзе - Агата Кристи

– Где вы обнаружили это? – оживившись, поинтересовался я.

– В мусорной корзине. Вы узнаете почерк?

– Да, это рука миссис Инглторп. Но что означают эти каракули?

– Пока не знаю, – Пуаро пожал плечами, – но об этом стоит поразмыслить.

В голове у меня пронеслась безумная мысль. Может, миссис Инглторп слегка помешалась? Или ею овладела странная мания? И если так, то не могла ли она сама покончить с собой?

Я уже собирался поделиться с Пуаро моими версиями, но он отвлек меня, бодро воскликнув:

– Вперед, пора исследовать кофейные чашки!

– Дорогой Пуаро, к чему нам возиться с ними, если мы уже узнали о какао?

– О ля-ля! – небрежно бросил Пуаро. – Далось же вам то несчастное какао!

Он рассмеялся с явной радостью, в шутливом отчаянии воздев руки к небесам, что я невольно воспринял лишь как проявление на редкость дурного вкуса.

– И в любом случае, – заметил я с нарастающей холодностью, – миссис Инглторп сама отнесла кофе к себе в спальню, и я не понимаю, что вы рассчитываете найти, если только не подозреваете, что мы обнаружим на кофейном подносе пакетик стрихнина!

Лицо Пуаро мгновенно стало серьезным.

– Полноте, друг мой, – примирительно произнес он, беря меня под руку, – ne vous fâchez pas![14] Позвольте мне изучить кофейные чашки, и я не оставлю без внимания ваше какао. Вот так! Справедливая сделка?

Он выглядел до того комично, что я невольно рассмеялся, и мы вместе направились в гостиную, где со вчерашнего вечера остался неубранным кофейный поднос.

Пуаро заставил меня воспроизвести вчерашнюю сцену в гостиной, слушая очень внимательно и уточняя, где стояли чашки каждого из участников кофейного десерта.

– Итак, миссис Кавендиш стояла около подноса и наливала кофе. Да. Потом она подошла к окну, где сидели вы с мадемуазель Синтией. Понятно. Здесь у нас три чашки. И еще одна – на каминной полке, недопитая, видимо, мистера Лоуренса Кавендиша. А чья же осталась на подносе?

– Джона Кавендиша. Я видел, как он поставил ее туда.

– Отлично. Одна, две, три, четыре, пять… но где же тогда чашка мистера Инглторпа?

– Он не пил кофе.

– Тогда число сходится. Минутку, друг мой…

С безграничной осторожностью он взял понемногу гущи из каждой чашки и, попробовав каждую на вкус, запечатал в отдельные пробирки. Его физиономия отразила странную перемену. Могу лишь сказать, что лицо его выражало как озадаченность, так и облегчение.

– Bien! – воскликнул он в итоге. – Это очевидно! У меня возникла одна идея, но теперь ясно, что я ошибался. Да, все-таки я ошибся. Однако это странно… Впрочем, не важно!

И с типичным для него легким пожатием плеч он выкинул из головы то, что беспокоило его. Я мог бы с самого начала сказать ему, что одержимость кофе заведет его в тупик, но тактично сдержался. В конце концов, пусть он постарел, но в свое время по праву считался великим детективом.

– Завтрак готов, – входя в гостиную, сообщил Джон Кавендиш. – Не желаете ли позавтракать с нами, месье Пуаро?

Тот, склонив голову, принял приглашение. Я пригляделся к Джону. Выглядел он уже практически как обычно. Ему плачевно не хватало воображения, в отличие от своего брата, имевшего его, пожалуй, сверх меры.

С раннего утра сегодня Джон усердно занимался делами, отправляя телеграммы – одна из первых полетела к Эвелин Говард – и составляя извещения для газет; в общем, исполнял печальные обязанности, которые всегда влечет за собой смерть близких.

– Позвольте спросить, как продвигаются ваши поиски? – поинтересовался он. – Расследование склоняет вас к мысли о естественной кончине моей матушки… или… или нам надо готовиться к худшему?

– Полагаю, мистер Кавендиш, – серьезно ответил Пуаро, – вы поступите разумно, не обольщаясь ложными надеждами. Не могли бы вы поделиться со мной мнениями других членов семьи?

– Мой брат Лоуренс убежден, что мы делаем из мухи слона. Он считает, что все указывает на обычный случай сердечной недостаточности.

– Вот, значит, как? Интересное мнение… весьма интересное, – тихо пробурчал Пуаро. – А миссис Кавендиш?

Лицо Джона слегка омрачилось.

– Понятия не имею, что думает по этому поводу моя жена, – вежливо, со сдержанной церемонностью ответил он и, пытаясь преодолеть щекотливый момент, неловко добавил: – Не помню, говорил ли я вам уже, что вернулся мистер Инглторп?

Пуаро склонил голову.

– Все мы сейчас находимся в неловком положении, – продолжил Джон. – Разумеется, приходится вести себя с ним как обычно, но, черт подери, как же отвратительно сидеть за одним столом с возможным убийцей!

– Я вас отлично понимаю, – кивнув, сочувственно произнес бельгиец. – Да, мистер Кавендиш, вы попали в сложнейшую ситуацию. Мне хотелось бы прояснить у вас один вопрос. Насколько я понимаю, мистер Инглторп не вернулся домой вчера вечером по причине того, что забыл ключ. Я прав?

– Да.

– И полагаю, вы не сомневаетесь, что он действительно забыл ключ… то есть не брал его с собой?

– Не знаю, что и сказать. Мне не пришло в голову проверить. Обычно ключи лежат в холле в ящике комода. Могу сейчас сходить и проверить…

– Нет, уже поздно, мистер Кавендиш, – махнув рукой, с легкой улыбкой сказал Пуаро. – Я уверен, что сейчас вы уже обнаружите там ключ. Если мистер Инглторп и брал его, то вполне мог успеть вернуть на место.

– Но неужели вы думаете…

– Я ничего не думаю. Однако, если бы кто-то случайно убедился в наличии ключа до его возвращения, то это могло бы стать ценным свидетельством в его пользу. Только и всего.

Джон выглядел озадаченным.

– Не беспокойтесь, – ободряюще добавил Пуаро, – я уверен, что вам нечего об этом даже думать. Давайте лучше пойдем завтракать, раз уже вы любезно пригласили нас.

Все уже собрались в столовой. В сложившихся обстоятельствах наша компания, естественно, выглядела безрадостно. Последствия потрясения обычно мучительны, и все мы, по-моему, так или иначе переживали их. Правила приличия и хорошее воспитание, естественно, предписывали нам вести себя с обычной сдержанностью, однако я невольно задумался, так ли уж трудно на самом деле домочадцам сохранять самообладание. Я не заметил покрасневших от слез глаз, не услышал тяжких вздохов, не увидел никаких признаков затаенной скорби. Видимо, я не ошибся, полагая, что более всего эта трагедия затронула чувства Доркас.

Я обошел вниманием Альфреда Инглторпа, который разыгрывал роль безутешного вдовца в манере, показавшейся мне отвратительно лицемерной. Интересно, догадался ли он, что мы подозреваем его? Несомненно, он не мог не сознавать такой возможности, как бы мы ни скрывали свои чувства. Не дрожал ли он втайне от страха – или же не сомневался, что это преступление сойдет ему с рук? Наверняка витавшая в столовой атмосфера подозрительности предупредила его о том, что к нему относятся настороженно.

Но все ли подозревают его? Непонятно, что думает миссис Кавендиш. Я заметил, как она села во главе стола – элегантная, спокойная, загадочная. В своем светло-сером платье с белыми кружевными манжетами, прикрывающими ее изящные руки, она выглядела очаровательно. При желании, однако, выражение ее лица в своей непостижимости могло бы превзойти самого сфинкса. За завтраком Мэри почти не разговаривала, едва открывала рот, но тем не менее я почувствовал, что каким-то странным образом незаурядная сила ее личности довлеет над всеми собравшимися.

А юная Синтия? Какие подозрения у нее? Она явно выглядела очень усталой, даже больной. В ее поведении определенно выражалась какая-то вялая подавленность. Я спросил, не заболела ли она, и получил честный ответ:

– Да, у меня голова раскалывается.

– Не желаете ли еще кофейку, мадемуазель, – заботливо предложил Пуаро, – он взбодрит вас. Этот напиток бесподобно снимает… – он замялся, подыскивая английское слово и в итоге закончил по-французски: – Mal à la tête[15].

Встав из-за стола, бельгиец взял у нее пустую чашку.

– Без сахара, – вяло обронила Синтия, заметив, что он поднял щипчики для сахара.

– Совсем несладкий? Вы не думаете, что в данном случае можно отбросить привычки военного времени?

– Нет, просто я никогда не пью сладкий кофе.

– Sacre![16] – пробурчал себе под нос Пуаро, возвращая наполненную чашку.

Только я расслышал его бурчание и, с любопытством взглянув на моего маленького друга, увидел, что на лице его отразилось сдержанное волнение, а позеленевшие, точно у кошки, глаза сверкнули потаенным огнем. Похоже, его сильно заинтересовало что-то увиденное или услышанное, но что же именно? Я не отношу себя к тупицам, однако должен признать, что пока ничего особенно не привлекло моего внимания.